ФУАД ИБРАГИМОВ: О СОВЕРШЕННОЙ КРАСОТЕ, ВДОХНОВЕНИИ И ВЕЧНОСТИ
О совершенной красоте, вдохновении и вечности
«Фуад родился в прекраснейшем уголке Азербайджана — в городе Шуша, где сама карабахская природа наделяет своих сыновей и дочерей особыми творческими способностями. Но этот необыкновенный мир красоты и таланта был нарушен обстрелами ракет, варварскими бесчинствами и убийственным хладнокровием тех, кто убивал, сжигал, уничтожал. Звуки разрывающихся снарядов пугали тогда еще маленького Фуада, они беспощадно разрушали привычный и любимый звуковой мир, который ассоциировался у ребенка с нежными прикосновениями рук матери к клавишам пианино, пением деда — известного в Шуше ханенде Исы Рагимова, игрой на гармони и таре двух его дядей и теми волшебными звуками, рож
дающимися в воображении мальчика, в жизнь которого музыка вошла так рано и навсегда». Приведенная цитата из статьи, написанной 12 лет назад автором этих строк, переносит нас в 1992-й год. Кто знает, как сложилась бы судьба ребенка, если бы… С чего начать? Конечно же, с огромного везения мальчика, которому судьба уготовила огромное счастье в лице его мамы. Стойкая, мужественная женщина, потерявшая все, но сохранившая самое ценное — сына, Лятафет ханым оставила родной очаг
и вместе с ребенком чудом спаслась от варваров.
Воспользовавшись эффектом «киномонтажа», перенесемся в 20 февраля 2020 года.
Рим. Квиринальский дворец. Открытие Года азербайджанской культуры в Италии. В зале высокие гости: Президент Азербайджанской Республики Ильхам Алиев, первая леди Мехрибан Алиева, Президент Италии Серджо Маттарелла и его дочь Лаура Маттарелла, а также представители общественной и культурной элиты. Честь открыть концертную программу предоставлена Азербайджанскому государственному камерному оркестру имени Кара Караева. Дирижер — Фуад Ибрагимов. Да-да, тот самый Фуад, которому еще в детстве пришлось пройти «дорогу жизни», сегодня заслуженный артист Азербайджана, лауреат ряда престижных конкурсов, дирижер АГАСО имени Узеира Гаджибейли, главный дирижер Мюнхенского молодежного симфонического оркестра Neue Philharmonie Munchen, а также
молодежного оркестра БМА «Baku Chamber Orchestra».
Судьба Фуада символична для независимого Азербайджана. За неполные 20 лет в стране при поддержке государства выросло не одно поколение талантливой молодежи, получившей образование в лучших учебных заведениях мира, и ныне достойно представляющей свою родину за рубежами. Этот славный путь прошел и герой настоящего повествования, получивший в Германии образование по двум специаль
ностям: и как инструменталист (класс альта), и как дирижер оперно-симфонического оркестра. «Каждый жизненный этап оставляет свой след, — делится своими мыслями Фуад Ибрагимов. — Порой то, что, казалось совсем недавно самым волнующим и дорогим, уступает место новым впечатлениям. Я никогда не забуду волнение, вызванное ожиданием появления на свет нашего первенца. Родилась дочка, и многие вокруг с нотками сожаления в голосе: «Не переживай! Следующий будет мальчик!» А я был так счастлив, что все эти сочувствия пролетали мимо меня. Второй раз история повторилась — девочка! А я вновь счастлив! Это такое чудо! Сейчас в нашей семье подрастают две малышки — Лея и Ясмин, которые доставляют столько радости, что все заботы отступают на какой-то дальний план! The M.O.S.T.: Фуад, раз уж вы заговорили о семье, то как распределяются обязанности в вашем доме?
Фуад: Так уж сложилось, что мы с супругой, ее зовут Магда, по жизни все делаем вместе. Вместе учились в Кельнской высшей школе музыки (Магда по классу флейты), да еще и в одной группе, которую можно было назвать «международной». Нам всегда было, о чем поговорить, что обсудить. Творчество — оно же поглощает, завораживает и… не отпускает.
Все шло своим чередом. И вдруг как-то неожиданно между мной и Магдой вспыхнул огонек. Наши чувства возникли в один миг, как озарение. С тех пор у нас ни разу не было повода сожалеть о принятом решении быть вместе. The M.O.S.T.: Вы так лаконично и так тепло рассказали историю своей любви, что, возможно, столь же лаконично охарактеризуете ваши уже семейные взаимоотношения?
Фуад:(не раздумывая) Идеально!
The M.O.S.T.: А свое творчество вы также оцениваете?
Фуад: Я не настолько самонадеян, чтобы так высоко оценивать себя в профессии. Рано мне еще даже думать о таком. Мой путь — путь поиска. Говорю об этом не потому что так принято говорить, и не для того чтобы создать о себе какое-то мнение. Просто мне интересен процесс поиска в партитуре мыслей, чувств, идей, которые не на поверхности, а скрыты в авторской тайнописи. Я очень надеюсь, что не сверну с этого пути познания, а буду всегда помнить о великой истине: «Я знаю, что ничего не знаю». The M.O.S.T.: С вашей семьей мы уже познакомились. Что еще радует вас в жизни?
Фуад: Мысленно я часто возвращаюсь в Баку в период до моего отъезда в Германию. Это было поистине счастливое время, отмеченное встречей с людьми, сыгравшими в моей жизни неоценимую роль. Время прошло, и сегодня я рад за успехи своей родины, за молодых талантливых музыкантов, перед которыми открыто много возможностей. В настоящее время в Азербайджане активно действуют Молодежный симфонический оркестр, в Бакинской музыкальной академии созданы студенческий симфонический оркестр и камерный «Baku Chamber Orchestra». Еще недавно остро стояла проблема нехватки духовиков, а сегодня оркестры полностью укомплектованы хорошей духовой группой. Более того, раньше в духовой секции только флейта была представлена прекрасной половиной человечества, а сейчас не обделены таким вниманием труба, валторна, кларнет, фагот... The M.O.S.T.: «Baku Chamber Orchestra» — студенческий коллектив, что предполагает проблему текучести оркестрантов.
Фуад: Раньше жутко нервничал по этому поводу, уход
каждого оркестранта воспринимал болезненно. Но со временем пересмотрел свое отношение к этому вопросу. Я душой болею за оркестр, стремлюсь вместе с нашими молодыми музыкантами добиться успеха. Молодежь приходит в оркестр с большим желанием, выкладывается на репетициях. Я вижу их вдохновенные лица в процессе музицирования.
Сравнительно недавно мы обратились к Квартету №14 Бетховена в его оркестровом варианте, созданном Леонардом Бернстайном и превосходно исполненным им с Венским симфоническим оркестром. Я остановил свой выбор на этом произведении по двум соображениям. Во-первых, для выработки оркестрантами внутренней дисциплины и для дальнейшего развития их отношения к интонации, ритму, нюансам. А во-вторых, в связи с юбилейной датой Бетховена — его 250-летием, которое отмечается в текущем году. В первые репетиционные дни слышу какое-то бормотание: «это сложно играть», «люди заснут», «никто не будет слушать» и тому подобное. А сейчас «струны рвут». Я рад, что смог их зажечь. The M.O.S.T.: Квартетная музыка, переложенная для оркестра, приобретает иные динамические и выразительные возможности, что, вероятнее всего, подразумевает отход от авторского замысла…
Фуад: Бетховенские квартеты — особая страница в творчестве композитора. Именно в этом жанре, наряду с его фортепианными сонатами, проявилась результативность экспериментаторского таланта композитора, его стремление к поиску новаций. По мнению Ромена Роллана, Бетховен «знал, что квартет — дело серьезное».
Прошли века, а музыка Бетховена продолжает «провоцировать» на эксперимент, что, видимо, и подтолкнуло такого прославленного композитора, как Бернстайн, распознать в упомянутом квартете потенциал, предполагающий перевоплощение авторского решения в крупное оркестровое произведение.
В нашем коллективе 20 музыкантов — в пять раз больше, чем в квартетном ансамбле. Конечно же, хороший оркестр может играть и как квартет, но перед нами стояли иные задачи: исполнить произведение в его обновленном колористическом и масштабном решении. The M.O.S.T.: Чтобы изменить авторский замысел, необходима определенная смелость. А в вашей, Фуад, практике были случаи, скажем, профессионального своеволия?
Фуад: Были. Так, в авторском нотном тексте «Аразбары» Узеира Гаджибейли изначально немного обозначенных нюансов, штрихов. И я позволил себе, поведя за собой оркестр, отойти от принятой трактовки.
Природа мугама дает определенную свободу исполнителю, чем я и воспользовался. The M.O.S.T.: Значит, знаменитый зарби-мугам «Аразбары» в оркестровой версии Узеир-бека стал, в некотором роде, вашим брендом?
Фуад: Не знаю. Я об этом не думал. Но это еще не все. Симфония «Низами» Фикрета Амирова в моей интерпретации также претерпела некоторое расхождение с авторской задумкой, но не настолько, чтобы обидеть память композитора. The M.O.S.T.: Вас не смущает, что многие могут воспринять вашу интерпретацию, мягко говоря, неоднозначно?
Фуад: Творческий процесс — дело тонкое, потому-то и говорят, что «искусство требует жертв». Здесь многое зависит от ситуации, от мысли, рождающей сомнение: могу ли я и должен ли? Да и «сердцу не прикажешь» — оно по-своему реагирует на, казалось бы, незаметные, но на самом деле существенные детали, которые рождают новые идеи, провоцируют на смелые решения. И когда оркестранты начинают осознавать, что делают что-то новое, что идет эксперимент, который им нравится, то их глаза загораются особым блеском, вселяющим веру в правильность и перспективность происходящего. The M.O.S.T.: Фуад, вы так поглощены работой, что возникает, возможно, несколько нелепый вопрос: вам снится музыка?
Фуад: Нет. Но периодически вижу сны, в которых летаю, испытывая чувство невесомости. Пролетая над озерами и лесами, вижу все в красочных тонах. Порой даже ветер чувствую… The M.O.S.T.: У вас же есть опыт пилотирования. В реальных полетах, наверное, испытываете напряженность, волнение?
Фуад: Самостоятельно я пока не летал, но много раз кружился над Кельном. Если сложить в прямую линию набранный за время моих полетов километраж, то получится расстояние дальнего перелета. The M.O.S.T.: А за дирижерским пультом ощущаете состояние полета?
Фуад: Ни в коем случае! Как только концерт начинается, я становлюсь заложником музыки. К тому же, если ты играешь для аудитории, слушателей, которые пришли получить удовольствие от музыки, ты просто обязан чувствовать землю под ногами.
Но опыт пилотирования организует, улучшает реакцию, оттачивает чувство времени, учит отгораживаться от всего суетного и концентрировать мысль на главном. Для дирижера такие приобретения важны, если не первостепенны. The M.O.S.T.: По-моему, самое время поговорить о нелегком репетиционном процессе. Удается ли вам сохранять, скажем, равновесие духа во время репетиций?
Фуад: Репетиция — сложный процесс. Я до сих пор разбираюсь, где и что можно и нужно делать. Но как бы ни было, не хочу добиваться хорошего результата с позиции силы. Грозный взгляд, нелицеприятные слова не будут оказывать направленного действия, если музыканты тебе не доверяют и не уважают как специалиста.
Почему мне нравится авиация? Потому что там нет места личным проблемам. Репетиция — командная работа. Контакт с оркестрантами должен строиться на интеллигентном уровне. Лично я стараюсь думать только о музыке и больше ни о чем.
То же самое должно происходить и во время исполнения произведения.
The M.O.S.T.: С чего начинается ваша репетиция?
Фуад: Я всем желаю хорошего дня и чтобы день хорошо завершился. Иногда в свое приветствие я добавляю еще и пожелание хорошего настроения и его сохранности до завершения репетиции. The M.O.S.T.: Мне показалось или все же есть в вашем пожелании скрытый подтекст?
Фуад:(улыбаясь) Надеюсь, этот подтекст принимается теми, кому он адресован. Порой не помешает быть более открытым в пожеланиях и наставлениях. Но уверен, чем меньше дирижер говорит, тем лучше для всех. Терпеть не могу в своих коллегах пафос. Еще не зашел, а уже чувствуется напряжение: «Идет!»
Берлинский филармонический оркестр — один из лучших в мировом масштабе. Сэр Саймон Рэттл на протяжении 20 лет возглавляет этот легендарный коллектив. Оркестранты обращаются к нему по имени — Саймон, выказывая в то же время своему маэстро предельное уважение. Для них важнее и превыше всего музыка, а не внешняя субординация.
В Баку я приехал с желанием быть с музыкантами оркестра на равных. Молодость, воспитание не позволяли мне иных отношений, но вскоре я понял, что так не должно быть. С музыкантами можно «договориться», но для этого надо соответствовать своему положению «главного среди равных». The M.O.S.T.: Порой вы дирижируете, закрыв глаза. Что это — элемент вашего профессионального стиля или уход в музыкальное пространство?
Фуад: Разве? Для меня это новость. Многие партитуры я играю наизусть, но делаю это не для того, чтобы покрасоваться, а чтобы полностью посвятить себя музыке и оркестрантам, чтобы нас не разделяли дирижерский пульт и, как отмечал Ганс Бюлов, «голова в партитуре». The M.O.S.T.: Есть ли произведение, при исполнении которого вы чувствуете особый подъем?
Фуад: Сложно выделить что-то из общего репертуара. На данный момент готовлю концертную версию «Весны священной» Игоря Стравинского. Сложное произведение, но я его прочувствовал и рад, что оно оказалось мне доступным. То же самое могу сказать и о «Дафнис и Хлое» Мориса Равеля — звучит как от сердца. И, конечно же, Бетховен. Порой ощущаю, что сам композитор ведет меня по своему произведению. Лестно было слышать в Германии, как немцы отмечали, что мне удается передать их национальную характерность: в произведениях русских композиторов — русское начало, во французских, соответственно, французское, и добавляли: «Было приятно, что в Бетховене вы совсем другой. Вы правильно чувствуете его музыку». И действительно, в бетховенской музыке для меня все четко, все логично и все гениально.
Но как не сказать о Моцарте, где господствует изящество; как промолчать и не отметить малеровский трагизм, тонкую философичность Брамса, особенность позднего романтизма Брукнера! Можно ли равнодушно исполнять такую музыку! А сколько еще несыгранных произведений! Я влюбчивый в музыку, не могу с ней расстаться. Хотя… постепенно стараюсь быть более сдержанным, концентрировать свое внимание на конкретных произведениях, которые должны прозвучать в моем исполнении. Хотя такие «границы» очень неустойчивы. Удержать порывы в безграничном пространстве музыкального искусства сложно. The M.O.S.T.: Фуад, вы довольно часто выступаете во фраке, хотя сегодня многие дирижеры практически отказались от такого официоза.
Фуад: Мой имидж зависит от исполняемой программы. Я действительно люблю фрак — традиционную концертную одежду дирижеров. Но при исполнении современной музыки не надеваю его. И не потому что музыка наших современников не достойна такого внимания, а потому что фрак в моем понимании ассоциируется с маститыми композиторами-классиками. The M.O.S.T.: Такая градация, как и ваш имидж в целом, выдают в вас эстета. Что, по-вашему, есть красота?
Фуад: С годами это понятие приобретает достаточно размытые границы. Соответствие формы и содержания, симметрия, гибкость линий, благозвучие — все это составляющие канонов красоты. Многие же современные тенденции декларируют диаметрально противоположное: отсутствие содержания и никаких границ в формообразовании, асимметрия, изломанность линий, диссонанс. Но и в этом мы тоже находим красоту. Почему? Меняется эстетика вкуса, ритм жизни, отношения и многое другое. Когда журнал The M.O.S.T. предложил, откровенно говоря, необычную для меня фотосъемку, я сначала подумал, а зачем? Но привычка смотреть на мир глазами художника позволила в прекрасной фотомодели увидеть веками воспеваемую женскую красоту — красоту древних изваяний с их совершенством форм, рождающих вдохновение, приоткрывающих взгляд на мир как вечность, дарованную человечеству.
Я побывал в 37 странах, каждая из которых оставила свой след в моей памяти. При малейшей возможности знакомился с культурой этих стран и везде наблюдал особую красоту, порой идущую вразрез с нашими представлениями, но высоко чтимую в своем национальном ареале. И это прекрасно! Стоит ли повторять, что мир все же должна спасти великая красота под названием Жизнь!
Меня часто спрашивают, не хотел бы я переехать в Германию. Однозначно, нет! Да, я жил в Германии с 19 до 34 лет, и это важный период моей жизни. Мы с супругой разговариваем дома по-немецки, владеем еще и английским, естественно азербайджанским, польским и русским. Если моя инонациональная супруга глубоко уважает и любит Азербайджан, то что тогда говорить обо мне! Здесь все свое, все то, что я люблю. Родина — это выше обычного понимания!
Я часто вспоминаю Шушу, которую был вынужден покинуть в десятилетнем возрасте. Меня порой поражает, насколько детально я помню город, который часто вижу во сне. Мне снится родная Шуша, я слышу пение птиц, журчание ручьев, шелест листвы, ощущаю аромат карабахских фиалок, неповторимый, хрустальной чистоты воздух — все происходит как будто в реальности.
Помню и другое… Вывезли нас вертолетом. Перегруженный людьми, оставившими на летном поле свои последние пожитки, вертолет летел низко над землей. Прошли годы, жизнь сложилась. Я все это время чувствовал поддержку своего государства, которому безмерно благодарен. А память… Она помнит все. Без этой памяти о Шуше я был бы совсем другим человеком.
Есть у меня долг, который я обязательно верну, исполнив на освобожденной карабахской земле увертюру к опере «Кероглы». Мои мечты реальны, а значит сбудутся.