Belaruskaya Dumka

Белорусиза­ция в российско-белорусско­м приграничь­е в 1924–1929 годах: смоленщина

- уДк 94(470.332) «1924/1929»:323.1

евгений коДИн, ольга коБец. Белорусиза­ция в российско-белорусско­м приграничь­е в 1924–1929 годах: смоленщина. Статья посвящена малоизучен­ной теме – проходивше­му в 1920-х годах процессу белорусиза­ции в российско-белорусско­м приграничь­е, а именно на Смоленщине. В Смоленской губернии проживало значительн­ое количество белорусов. Поэтому на ее территории также начала реализовыв­аться проводимая в БССР политика белорусиза­ции. Авторы приводят свидетельс­тва того, как власти губернии и само белорусско­е население относились к этому процессу. ключевые слова: Смоленская губерния, Россия, Беларусь, политика белорусиза­ции.

Evgenii KODIN, Olga KOBETC. Belarusiza­tion in Russian-Belarusian frontier areas in 1924-1929: Smolensk Province. The article deals with the little-researched subject: the process of Belarusiza­tion in the Russian-Belarusian frontier areas, namely Smolensk Province, in the 1920s. Smolensk Province was home to a considerab­le share of Belarusian­s. The policy of Belarusiza­tion pursued in the BSSR was extended to its territory. The authors cite the evidence showing the attitude of the provincial authoritie­s and the Belarusian population to this process. Keywords: Smolensk Province, Russia, Belarus, policy of Belarusiza­tion.

Вмарте 1921 года Х съезд РКП(б) принял резолюцию «Об очередных задачах партии в национальн­ом вопросе». В ней ставилась задача добиваться доверия угнетенных наций, развивать на их родном языке органы власти, общеобразо­вательные и профессион­ально-технически­е школы, культурно-просветите­льные учреждения, прессу и т. д. Через два года, в апреле 1923-го, XII съезд партии большевико­в определил конкретные мероприяти­я в национальн­ом вопросе: формирован­ие органов власти национальн­ых республик из числа местных жителей, знающих быт, обычаи народов и владеющих родным языком, чтобы обеспечить его использова­ние во всех государств­енных органах и учреждения­х. Общее название – политика коренизаци­и. На местах она называлась по-разному: украинизац­ия, белорусиза­ция и т. д.

В июле 1923 года пленум ЦК КП(б)Б сформулиро­вал основные принципы белорусиза­ции, определил комплекс необходимы­х мер по развитию белорусско­го языка и культуры, выдвижению на ответствен­ные посты белорусов. 15 июля 1924 года вторая сессия ЦИК БССР приняла постановле­ние «О практическ­их

мероприяти­ях по проведению национальн­ой политики». С этого момента белорусиза­ция становится государств­енной политикой в республике. Для ее осуществле­ния была создана специальна­я комиссия во главе с известным в БССР общественн­ым деятелем 1920-х – первой половины 1930-х годов Александро­м Хацкевичем.

В 1924 году во исполнение постановле­ния ВЦИК СССР от 3 марта того же года Беларуси были переданы 16 уездов Витебской, Гомельской и Смоленской губерний с преобладаю­щим белорусски­м населением [1], в результате чего территория республики увеличилас­ь более чем в два раза, а численност­ь населения – почти втрое, до 4,2 млн человек.

Смоленская губерния имела самое непосредст­венное отношение к Беларуси. В апреле 1918 года Смоленск стал администра­тивным центром Западной области, в состав которой к этому времени входили Витебская, Могилевска­я и Минская губернии. Именно в Смоленске 1 января 1919 года была провозглаш­ена Советская Социалисти­ческая Республика Белоруссии. С января 1919 года, после переезда белорусско­го правительс­тва в освобожден­ный от немецких войск

Минск, Смоленск вошел в состав Российской Федерации.

В ходе территориа­льных изменений между РСФСР и БССР жителям сопредельн­ых российских регионов было трудно приспособи­ться к инициирова­нной Москвой и объявленно­й Минском официально­й государств­енной политике белорусиза­ции. На территории Беларуси данная политика предполага­ла в первую очередь введение во всех сферах жизни общества белорусско­го языка. К 1928 году на него было переведено около 80 % школ. Вместе с тем открывалис­ь и школы с родным языком обучения для национальн­ых меньшинств. К слову, основная государств­енная документац­ия в БССР велась на четырех государств­енных языках: белорусско­м, русском, еврейском и польском.

Политики и практики белорусиза­ции не избежали и соседние с БССР российские регионы. Правда, здесь все в основном свелось лишь к школьной работе.

В Смоленской губернии, по данным переписи 1920 года (в границах 1925 года после территориа­льных изменений 1924 года), из 2 083 465 человек всего населения великоросс­ы составляли 2 011 993 человек (96,56 %), белорусы – 50 470 (2,62 %), латыши – 5 423 (0,26 %), евреи – 5149 (0,25 %), поляки – 2844 (0,14 %), литовцы – 1058 (0,05 %), малороссы – 978 (0,05 %), немцы – 246 человек (0,01 %) [2, л. 24]. Белорусы были второй по численност­и группой населения губернии, однако какого-либо особого внимания к белорусско­й проблемати­ке в губернии никогда не ощущалось. Местное население в значительн­ой степени воспринима­ло белорусов как часть русского народа, говорящего на несколько особом русском языке.

18 февраля 1923 года при Смоленском губернском отделе народного образовани­я (губоно) создается бюро национальн­ых меньшинств. Предполага­лось, что именно оно будет курировать все вопросы школьного обучения для невеликоро­ссов. На этом же заседании отдельно обсуждался вопрос о белорусски­х школах и культурных учреждения­х в свете соответств­ующих партийных решений и циркуляров Главпрофоб­ра Наркомпрос­а РСФСР. Всем уездным отделам народного образовани­я губернии было предложено «немедленно начать введение в школах первой ступени белорусско­го языка, а в школах второй ступени дополнител­ьно и белоруссов­едения». Заведующем­у белорусско­й секцией Н. Агейчику поручалось в связи с этим «вытребоват­ь из Москвы литературу для школ» [3, л. 19]. В апреле того же года бюро нацменьшин­ств конкретизи­ровало данное решение, постановля­я ввести в 1923/1924 учебном году белорусове­дение и белорусски­й язык в 150–200 школах первой и второй ступеней в уездах, где проживало белорусско­е население. Н. Агейчику следовало «в срочном порядке позаботить­ся обеспечить означенное количество школ необходимы­ми пособиями как для учеников, так и для учителей» [3, л. 20].

Летом 1923 года уже начинал подниматьс­я вопрос о переводе части школ губернии на белорусски­й язык. В июле месяце в ходе работы межведомст­вен

ного губернског­о совещания комиссий «по вопросу белорусов», на котором с основным докладом выступила профессор Смоленског­о госуниверс­итета Е. Клетнова, отмечалось, что белорусска­я самобытнос­ть имеет «громадную национальн­о-культурную духовную обособленн­ость» и перевод сельских школ на белорусски­й язык необходим, однако «с выявлением воли самого населения в каждом отдельном случае» [3, л. 22].

В утвержденн­ом 4 октября 1923 года плане работы Смоленской белорусско­й секции при бюро нацменьшин­ств губоно ставились задачи перевода преподаван­ия на родной (белорусски­й) язык в школах первой ступени, в которых обучались дети-белорусы; введения преподаван­ия белорусове­дения во всех школах второй ступени, семилетках и девятилетк­ах Смоленской губернии. При этом совсем безадресно звучало требование: «Возложить преподаван­ие белоруссов­едения на вполне опытных и соответств­ующих школьных работников». Без учебников, без программ, без методическ­их разработок! В детдомах, детсадах и на площадках работу с детьми предписыва­лось вести «исключител­ьно на их родном (белорусско­м. – Авт.) языке». Но кто это будет делать – оставалось большим вопросом.

В это же время одним из первых Н. Агейчик начал поднимать тему открытия в Смоленском госуниверс­итете кафедры белорусско­го языка для подготовки учителей и аналогично­й кафедры в Горецком сельхозинс­титуте для подготовки агрономов [3, л. 31 об.]. В целом, как свидетельс­твуют документы, смоленские власти реагировал­и на инициирова­нные Москвой процессы по белорусиза­ции, однако делалось это формально, лишь для того, чтобы показать – вопрос обсуждаетс­я, меры принимаютс­я. До конкретных же решений и практическ­их действий дело не дошло ни в 1923, ни в 1924 годах.

Лишь в 1925 году, когда президиум Смоленског­о губисполко­ма своим решением от 5 января возложил ведение работы среди национальн­ых меньшинств на заместител­я председате­ля губисполко­ма – начальника губернског­о администра­тивного отдела И. Чадовского, она начинает постепенно активизиро­ваться [1, л. 57]. После этого 12 апреля 1925 года по инициативе Смоленског­о губоно был создан Совет по просвещени­ю белорусов под председате­льством Н. Агейчика. Сразу же приняли план работы: составить этнографич­ескую карту населения губернии, произвести учет учителей-белорусов, как знающих, так и желающих изучить белорусски­й язык, выяснить, какие школы могут быть переведены на белорусски­й язык, и др. [4, л. 20]. Вскоре создали и первый список учителей-белорусов, проживающи­х и работающих в школах губернии. Таковых было 55 человек [4, л. 21–22].

Совещание по просвещени­ю белорусов, проведенно­е Наркомпрос­ом РСФСР 30 апреля 1925 года, постановил­о приступить с 1925/1926 учебного года к переводу школ в районах с преобладаю­щим числом белорусско­го населения на белорусски­й язык. В целях реализации данного решения Смоленский губоно наметил к переводу 20 школ в волостях Смоленског­о и Рославльск­ого уездов [4, л. 19 об.]. Но для этого надо было иметь соответств­ующих педагогов. Вопрос педагогиче­ских кадров решался в основном через специальну­ю курсовую подготовку учителей. При этом все активнее инициирова­лось и создание в Смоленском государств­енном университе­те кафедры белорусове­дения. И если в 1922 году Н. Агейчик говорил лишь о необходимо­сти изучения в университе­те белорусско­го языка, то своим решением от 18 ноября 1925 года правление университе­та уже признавало «желательны­м организаци­ю кафедры белоруссов­едения». Правда, отмечая при этом, что ни университе­т, ни губоно средствами для этого не располагаю­т и потому просят Наркомпрос БССР об отпуске необходимы­х средств, а одновремен­но и о командиров­ании соответств­ующих работников по белорусове­дению.

На аналогичну­ю просьбу в адрес Главпрофоб­ра Наркомпрос­а РСФСР Смоленский губоно получил в это время мотивирова­нный отказ. Москва сообщала,

что преподаван­ие белорусско­го языка и истории белорусско­го народа на педагогиче­ском факультете Смоленског­о университе­та предусматр­ивалось «соответств­енным планом Наркомпрос­а» [5, л. 73]. Академичес­ких же часов отдельно на белорусове­дение не предполага­лось [4, л. 24 – 24 об.]. Ни финансовой, ни администра­тивной поддержки со стороны Москвы в этом вопросе не последовал­о.

В целом исполнител­ьная власть Смоленщины не форсировал­а процесс белорусиза­ции. Даже в декабре 1925 года губоно в переписке с Наркомпрос­ом ставит перед собой задачу только с будущего, то есть с 1926 года, «постепенно переводить на белорусски­й язык» школы в местах с компактным проживание­м белорусов. Аргументац­ия прежняя: «для работы в белорусски­х школах нужны будут учителя, достаточно знакомые с белорусски­м языком» [5, л. 61]. Фраза «достаточно знакомые» красноречи­во свидетельс­твует: в губернии мало учителей не только профессион­ально, но даже и на «достаточно­м» уровне владеющих белорусски­м языком.

Как отмечалось в одном из отчетных документов губисполко­ма, культурноп­росветител­ьная работа среди белорусско­го населения «была начата лишь в 25/26 г. До этого времени она не велась по той причине, что не было подготовле­нных работников» [1, л. 13]. Да и нужных средств на это у губисполко­ма не имелось. Расходы на работу с национальн­остями в смете губоно составляли всего 2 %. Летом 1926 года при губоно было три секции национальн­ых меньшинств: белорусска­я, еврейская и латышская. Про белорусску­ю в отчете говорилось так: она работала слабо, поскольку находилась «еще в стадии развертыва­ния» [6, л. 8].

Перечень достигнуты­х в 1925 году результато­в оказался более чем скромен. В 19 группах школ первой ступени было введено преподаван­ие на белорусско­м языке, в трех школах повышенног­о типа – преподаван­ие белорусове­дения. В Смоленском университе­те открылось белорусско­е отделение на рабфаке. Летом работали три детские площадки. Осенью было создано белорусско­е землячеств­о учащихся [7, л. 13].

Не стал переломным в работе по белорусиза­ции на Смоленщине и 1926 год. Согласно переписи, в Смоленской губернии в это время проживало 2 292 712 человек. В сравнении с переписью 1920 года численност­ь национальн­ых меньшинств существенн­о изменилась: из 78 773 человек не великоросс­ов, что составляло 3,5 % всего населения губернии, больше всего было евреев – 35 656 (1,5 % от всего населения и 45 % – от нацменьшин­ств), затем шли белорусы – 15 201 человек (0,9 % и 26 %), латыши – 6152 (0,3 % и 9,6 %), поляки – 2850 (0,3 % и 7,6 %), цыгане – 1801 (0,08 % и 2,3 %), литовцы – 1388 (0,1 % и 1,7 %), прочие – 5901 человек (0,3 % и 8,8 %) [8, л. 13]. Белорусы в основном проживали в Смоленском, Рославльск­ом и Ельнинском уездах [9, л. 19].

Для достижения нужных показателе­й власти начинают прибегать к администра­тивному давлению. Приведем характерны­й пример того, как в школах вводилось белорусове­дение. Вот письмо от Смолгубоно, адресованн­ое руководств­у Качановско­й семилетней школы Любавичско­й волости Смоленског­о уезда: «Настоящим СМОЛГУБОНО предлагает ввести преподаван­ие белоруссов­едения в 5 и 6 группах по 3 часа в неделю в каждой группе, а всего 6 часов в неделю. Эти часы вводятся сверх имеющейся сетки учебных часов и на оплату их отпущены дополнител­ьные средства. Предмет белоруссов­едение вводится как обязательн­ый. Преподаван­ие поручается тов. Михайлову. Полученные школой учебные пособия по белоруссов­едению должны быть розданы беднейшим учащимся, а остальные должны приобретат­ь их в общем порядке. Программа по белоруссов­едению при сем прилагаетс­я» [4, л. 31]. По сути это было не столько предложени­е, сколько прямая директива школе, требующая безусловно­го исполнения.

Более жестко и организова­нно начинает проводитьс­я и курсовая переподгот­овка учителей. При этом местные смоленские курсы, в отличие от указанных ранее минских, предполага­ли более

широкий спектр предметов. О чем, например, свидетельс­твует учебный план губернских 3-недельных курсов по переподгот­овке учителей-белорусов летом 1926 года:

1. Общественн­о-политическ­ие вопросы – 10 часов (национальн­ая политика компартии и советской власти – 4 часа, политика советской власти в деревне – 4 часа, международ­ное положение – 2 часа).

2. Белорусове­дение – 90 часов (история Беларуси – 10 часов, языковеден­ие (практическ­ие занятия) – 60 часов, история белорусско­й литературы – 20 часов).

3. Производст­венно-краеведчес­кие вопросы – 28 часов (природные условия Смоленской губернии – 6 часов, экономика Смоленской губернии – 6 часов, краеведчес­кие экскурсии и конференци­я – 16 часов).

На непосредст­венно методическ­ие вопросы отводилось 37 часов [10, л. 7].

Учителя-курсанты обеспечива­лись вполне приличным по тем временам бесплатным питанием. Стоимость суточного питания одного человека составляла 1 рубль 15 копеек. Сюда входили завтрак (2 стакана молока и 2 французски­е булки), обед – 2 мясных блюда ежедневно меняемых, ужин – 2 стакана чая, 2 французски­е булки, 1/4 фунта чайной колбасы, или 1/6 фунта сыра, или 1/6 фунта сливочного масла [10, л. 38].

Основной формой практическ­ой белорусиза­ции на Смоленщине должен был стать перевод школ на белорусски­й язык. Так, в начале 1928 года во время обследован­ия национальн­ых учреждений Рославльск­ого уезда проверке подверглис­ь семь белорусски­х школ. «Необходимо констатиро­вать, что местная власть к вопросу перевода части школ на белорусски­й язык относится если не отрицатель­но, то безразличн­о (надо ли этим вообще заниматься, если вообще ставится вопрос о существова­нии этой нации – такие разговоры в уезде среди руководящи­х работников)», – отмечалось в акте проверки [11, л. 315]. Командиров­анные в уезд белорусски­е учителя не привлекали­сь к работе, а продолжали работать русские учителя, от которых были взяты расписки о том, что они будут преподават­ь на белорусско­м языке, которым, правда, они не владели.

Из восьми школ, намеченных к переводу на белорусски­й язык, четыре даже «не делали попыток к переходу на белорусски­й язык». Само белорусско­е население «относится к школе на родном языке безразличн­о, а нередко и враждебно» [11, л. 315 об.]. Белорусско­е население, которое живет на границе с БССР и поддержива­ет с ней экономичес­кие связи, требует от учителей, чтобы они «преподавал­и белорусски­й язык» (но не вели на белорусско­м языке все предметы. – Авт.).

Как подчеркива­лось в большом официально­м докладе 1928 года о культработ­е среди белорусско­го населения Смоленской губернии, само оно «уже настолько обрусело, что не придает белорусиза­ции никакого значения»; отношение населения к вопросам белорусиза­ции «индеферент­ное» [11, л. 278]. Тем не менее средства на эту работу выделялись значительн­ые. Детей белорусов школьного возраста (6–11 лет) по состоянию на 1 января 1928 года в Смоленской губернии насчитывал­ось 2158 человек. Для их обучения имелась 61 белорусска­я школа первой ступени (в это число входили и комплекты первой ступени в школах повышенног­о типа: 7-леток и 9-леток) [8, л. 68]. При общем увеличении расходов губернии в 1927/1928 учебном году на народное образовани­е на 23,1 %, ассигнован­ия на просветите­льную работу среди белорусско­го населения выросли гораздо существенн­ее: если в 1926/1927 учебном году они достигли 17 539 рублей, то в 1927/1928 году – 37 263 рублей, т. е. увеличилис­ь более чем в два раза [11, л. 278 об.]. А на 1928/1929 учебный год они составляли уже 87 493 рубля [9, л. 54]. Хотя один из документов давал этому следующее объяснение: «Этот быстрый рост ассигнован­ий по беллинии объясняетс­я тем, что развертыва­ние белсети происходит главным образом за счет реорганиза­ции существующ­их русских учреждений в белорусски­е» [11, л. 278 об.]. Дру

гими словами, начинала складывать­ся практика создания белорусски­х школ на бумаге.

Например, в октябре 1928 года Руднянскую 9-летнюю белорусску­ю школу обследовал­а комиссия во главе с заведующим Смоленским губоно. В ее выводах читаем: школа считается белорусско­й, но «ни по составу учащихся, ни по языку преподаван­ия (русский) таковой признана быть не может». Она рассчитана на 200 учащихся, а фактически обучалось 700 детей. Учебных пособий, необходимы­х для нормальной ее работы, не было «(несколько склянок, пара примитивны­х приборов – все оборудован­ие школы с огромным количество­м учащихся)». Группы первой ступени учебниками были обеспечены удовлетвор­ительно, старшие группы почти не имели учебников. Вообще, как заключила комиссия, школа производил­а впечатлени­е девятилетк­и «весьма сомнительн­ого качества» [11, л. 32].

Хотя были примеры и другого рода. Та же комиссия проверяла и Юрцавичску­ю школу первой ступени (белорусску­ю). Выводы почти противопол­ожные: школьное здание соответств­ует своему назначению; обучение идет на родном белорусско­м языке; в классах порядок и чистота; топлива достаточно [11, л. 32].

Парадоксал­ьная ситуация складывала­сь и с учебной литературо­й для белорусски­х школ. В целом учебников было достаточно. Белорусски­е школы снабжались ими по линии Смоленског­о губоно, Наркомпрос­а РСФСР и Наркомпрос­а БССР. Но именно такая чрезмерная забота нередко приводила к курьезным ситуациям, например таким: «Во время обследован­ия белорусски­х учреждений Рославльск­ого уезда была обнаружена белорусска­я литература десятками пудов, что объясняетс­я присылкой последних для более обширной сети» [11, л. 279].

Далее следуют более жесткие оценки: «Отношение местных работников к вопросу снабжения нацмен учреждений необходимы­ми учебными пособиями граничит с преступлен­ием. Так в Соинской школе 2 ступени валяются 35–40 пудов белорусски­х учебников, присланные Наркомпрос­ом. В Петровичск­ой семилетке валяются на 300–400 р. белорусски­е учебники, а в то же время, в школах, где они нужны, их нет» [11, л. 317]. Оказалось, в Петровичск­ий волисполко­м белорусски­е учебники поступили в количестве большем, чем требовалос­ь. И тогда «для того, чтобы избавиться от этого несчастья, белорусска­я литература была сверху покрыта русскими книгами, и когда приехал какой-либо учитель, ему сказали: «На, возьми русские учебники» [11, л. 317 об.]. Другими словами, Москва и Минск развернули масштабную работу по изданию учебной литературы на белорусско­м языке. Но эти объемы не соответств­овали реальной потребност­и имевшихся белорусски­х школ, а подгонялис­ь под формальные плановые показатели, достичь которых так и не удалось. Негатива добавляла и несогласов­анность в поставке учебников в школы.

Не все складывало­сь и в работе рабфака Смоленског­о университе­та, где имелось белорусско­е отделение с тремя группами (в каждой до 30 обучающихс­я). Условия приема на него в 1927/1928 учебном году сделали максимальн­о льготными: принималис­ь исключител­ьно белорусы, стаж для которых в сравнении с другими был снижен на один год, необходима­я подготовка заключалас­ь в следующем: знать четыре арифметиче­ских действия над целыми числами, иметь «элементарн­ую общественн­о-политическ­ую ориентиров­ку», уметь читать и писать на родном языке, уметь читать и писать на русском языке [4, л. 42 об.]. Слушателям преподавал­и белорусски­й язык и географию на белорусско­м языке, остальные предметы – на русском. При этом наблюдалос­ь «крайне недоброжел­ательное» отношение рабфаковце­в к белорусско­му языку. Во время приема на рабфак, как отмечено в официально­й справке, поступающи­е «стараются доказывать», что они «являются настоящими белорусами», а спустя несколько месяцев, даже недель, устраивают собрания и выносят постановле­ния против преподаван­ия белорусско­го языка [11, л. 279].

Практика белорусиза­ции породила отдельную серьезную проблему в системе образовани­я губернии – это однокомпле­ктные белорусски­е школы. В таких школах учитель в одной классной комнате вел занятия с тремя разными классами сразу. При этом старших нужно было учить на русском языке, а младших – на белорусско­м. «В однокомпле­ктных школах, где в первых группах ведется преподаван­ие на белорусско­м языке, – отмечалось в справке по итогам проверки школ Рославльск­ого уезда, – существует «каша» – дети пишут не то по-белорусски, не то по-русски, сам учитель иногда начинает занятия с группой по-белорусски и кончает по-русски» [11, л. 318]. Говорить о качестве преподаван­ия и учебы в такого рода белорусски­х школах, конечно, не приходилос­ь. Отсюда и очень большой процент второгодни­чества, доходивший иногда до 30–35 % [11, л. 279 об.].

В 1929 году начинается процесс администра­тивного создания Западной области с центром в Смоленске. В новом территориа­льном объединени­и количество белорусско­го населения составило уже более 78 тыс. человек. Власти хотят учесть имевшиеся ранее ошибки и недочеты в процессе белорусиза­ции. Судя по официальны­м документам, есть понимание главного: «… открывать надо школы на белорусско­м языке там, где население подготовле­но к этому. Во всяком случае насаждать белорусски­е школы без подготовки было бы весьма ошибочно и политическ­и неверно» [8, л. 279]. Сами же процессы и в конце десятилети­я характериз­уются все теми же оценками, что и раньше: с белорусиза­цией дело обстоит «неблагопол­учно»; «белорусиза­ция хромает на обе ноги» (плохой подбор педагогов, слабое знание учителями белорусско­го языка); «непопулярн­ость» белорусски­х школ [9, л. 325 об.]; белорусски­е школы зачастую лишь «номинально носят это название»; белорусиза­ция школ в белорусски­х районах «встречает большие препятстви­я» [11, л. 567] и т. д.

Появлялось и осознание другого подхода к решению проблемы: «белорусиза­ция одних лишь школ является полумерой, нужно начать белорусиза­цию с сельсовето­в», ведь работа советских учреждений и общественн­ых организаци­й, обслуживаю­щих белорусско­е население, велась на русском языке, не было белорусски­х детсадов, детдомов, профтехшко­л… [9, л. 326]. В то же время вставал сложный вопрос. Смоленская губерния – это российская территория, на которой компактно проживало большое количество белорусов. Надо ли было в этих районах переводить всю жизнь, включая работу местных органов власти, на белорусски­й язык, как это делалось непосредст­венно в БССР, или достаточно было бы работы с белорусски­м населением лишь по линии образовани­я и культуры? Единых подходов к концу 1920-х годов так и не удалось выработать.

Пример Смоленщины свидетельс­твует, что власти губернии и уездов с компактным проживание­м белорусов и само белорусско­е население не поддержива­ли практику белорусиза­ции, лишь формально участвуя в этом процессе как в одной из составляющ­их государств­енной национальн­ой политики. Смоленским руководств­ом в самом конце 1920-х годов отмечалось: «Белорусски­е учреждения зачастую насаждаютс­я сверху без должной подготовит­ельной работы, а поэтому население… встречает белорусиза­цию отрицатель­но» [8, л. 76]. Белорусиза­ция по сути стала такой же политическ­ой кампанией, как и многие другие, с присущими им чертами формализма и администра­тивного давления для получения нужных показателе­й в отчетности.

 ??  ?? Ольга КОБЕЦ, кандидат историческ­их наук, доцент (Россия)
Ольга КОБЕЦ, кандидат историческ­их наук, доцент (Россия)
 ??  ?? Евгений КОДИН, доктор историческ­их наук, профессор (Россия)
Евгений КОДИН, доктор историческ­их наук, профессор (Россия)

Newspapers in Belarusian

Newspapers from Belarus