Могла стать девочкой для утех
Семья Масюк славилась в деревне трудолюбием и порядочностью. Уважаемая односельчанами хозяйка, Леонарда, и певуньей славной была, и пироги отменные печь умела, и совет хороший дать могла, и всегда на помощь к попавшим в беду односельчанам приходила. А хозяин, Адольф, так и вообще был «мастером на все руки», известным на всю округу. Так получилось, что семья вынуждена была перед самым началом войны перебраться на постоянное место жительства в другую, соседнюю деревню, — Мадейки (тогда Волковысский район, а нынче — Зельвенский) и начала строить дом. Стройка в любое время дело нелегкое. Но Масюки справлялись и помощи ни у кого не просили. Особенно у ненавистных «хозяев», оккупировавших их землю и считавших себя полноправным хозяевами. Немцы беспардонно приходили на стройку, давали неуместные советы, ругали за выявленные, на их взгляд, неправильности, оскорбляли и высмеивали. И помогали, бывало. Например, дадут, чтобы хлеба испечь и детей накормить, муки. Той самой, которую сами же недавно бесцеремонно забрали у кого-то из местных. А отнимали все: яйца, сало, картошку, молоко… Если молока свежего хотели, то заставляли корову доить. И неважно им было, что время для доения неподходящее.
— Мне тоже не раз доводилось по приказу немцев это делать. Молока-то еще нет. Доить тяжело. Бедная корова и мычит жалобно, и лягается, — вспомнила 90-летняя Регина Адольфовна военное свое детство.
Говорит, что ослушаться было невозможно. Или подчиняешься, или беда… Возможно, даже не одному строптивому, а всей деревне. Вести, когда от непослушания умирала вся деревня, доходили до жителей Мадеек не раз, и не два.
Регина была смышленым, работящим и красивым ребенком. Точнее, уже и не ребенком даже — ей было около 13 лет, а взрослели в те времена быстро.
— Однажды немцы пригнали к нам во двор огромную машину, в которой располагалась кухня. Это было во время их отступления. Не знаю, кого или что они ждали, но стояли около нашего дома около недели. Повар у них был, не знаю, кто по национальности и как у немцев оказался, но на русском он говорил хорошо. Девушка еще там была, посудомойка. А я помогала им пару раз картошку чистить. Как-то раз пришел к нам тот повар и говорит моей маме. Мол, мы завтра-послезавтра уезжать будем, а ты на это время спрячь свою дочь. Слышал я, что с собой ее хотят забрать. Говорят, хороша девка, самое «то» для развлечений солдат, — Регина слышала тот разговор. Правда, суть его поняла значительно позже. И радуется, что порядочным в чем-то оказался тот человек, хоть и немцев обслуживал.
Мать спрятала девочку в погребе, в яме для мелкой картошки. Сверху бочку поставила и приказала сидеть до тех пор, пока не даст знать, что опасность миновала.
На вопрос, где дочь, ответила, что коров пасет. Вечером немцы снова пришли, мол, пора бы уже пригнать. Мать уверила, что заблудилась Регина где-то вместе с животными. И третий раз оккупанты объявились, после того, как сделали вид, что далековато отъехали
от деревни. Но не успела мать еще Регину выпустить из укрытия. Расплакалась для правдоподобия, мол, нет дочки, может, и в живых уже нет… Поверили. Повезло девочке.
Потом, вспоминая этот случай в семье, рассуждали, что могло быть, если бы увезли тогда немцы Регину. И всегда в таких случаях на память приходила судьба младшей сестры матери, Марии, которую в 14-летнем возрасте угнали в Германию. Так и не довелось узнать, что происходило с девушкой на чужбине, ибо домой она вернулась практически невменяемой. Так до старости проходила в «местных дурочках». Ни замуж выйти не могла, ни детей родить, ни на работу ходить. Говорили люди, что там, на чужбине, так сильно издевались над ней, что самым лучшим выходом было все забыть, пусть и ценой полной потери здравомыслия. Потому что жить с теми воспоминаниями — выше человеческих возможностей.
— А следом за похоронкой и он пришел, тот парень, которого еще оплакать не успели. Я с другими девушками-ровесницами (примерно 15 мне было) побежала смотреть на солдата. Хорош он был, высокий, стройный, веселый. И на этом все, что я подумала. Не дрогнуло у меня внутри, не подсказало сердце и внутреннее чутье, что это моя судьба пришла. Вероятно потому, что старше он был на 11 лет. Да и вообще, в то время подростки редко влюблялись, — вспомнила моя собеседница встречу со своим будущим.
А Иван сразу обратил внимание на молоденькую односельчанку. Потом рассказывал, что влюбился с первого взгляда. Так как он был намного старше, то признаться в своих чувствах не решался. Тем более, такой молоденькой девчонке, почти ребенку. Но и не видеть ее долго тоже не мог, тянуло посмотреть на девушку, словом обмолвиться. И стал Иван частым гостем в семье Масюков: у главы семейства в подмастерьях ходил, с четырьмя братьями Регины дружбу водил. И так много лет.
— Я внимания на Ивана не обращала, то шила, то кросна ткала. Правда не думала, что любит. Тем более, что долго он об этом никому не заикался, а сватали ему многих девушек, ближе по возрасту. Но он все продолжал ходить в холостяках.
Однажды соседка сказала мне, что проговорился Ваня о большой любви своей, из-за которой не может смотреть ни на какую другую девушку. Я и сама уже начала понимать, что не просто так он у нас все дни на протяжении семи лет проводит. Однако он молчал. И я молчала. Хотя и была готова начать с ним встречаться как парень с предлагать же пе нулась воспоми Адольфовна.
Однажды при смотрит на меня говорит: «Что эт все время на мо ди уже лишь бы ходи к нам бол единственную не А Иван ответил его дочку он смо жену. Так оно к было. Женился почти месяц наз этом не догадыв том рассказал м отмечали они 9 телем сельсовета, фронте врага би тот и выведал о ной любви своег рища. И сказал, быка за рога». Пр мужчины в сельс датель тут же заре между Иваном Ж Масюк. Тогда, на шом подпитии, н был уверен, что утра расскажет л стала его женой. не хватило. Солд шел через пекло спасовал перед м девушкой. Если ка с папой, то, на еще долго н является замужне
Она любит вс бу, многолюдную которой было д столько же дружб ей никогда, как белин ехали:
— Две машин колхоз было, да те. Хотели на ло ехать, но каранти объявили, нельзя