Письма с войны
Нашу семью война застала у самой западной границы — в городе Ровно. Здесь мой отец работал вольнонаемным в одном из финан совых учреждений. 22 июня 1941 года в четыре часа утра нас разбудил страшный грохот, все проснулись, выскочили на улицу. За городом уже рвались бомбы. Впрочем, еще до 12 часов из радиорупора на главной площади звучали бравурные марши, а когда толпа со бралась в ожидании правительственного сообщения, вдруг на бреющем полете появился немецкий само лет, который кружил над нами, правда, не стрелял.
23 июня уже начались бои на окраинах города, объя вили срочную эвакуацию семей военнослужащих и вольнонаемных: буквально в течение часа нужно было прибыть на вокзал. Отец приехал за нами на автома шине. Мы мчались по Ровенскому шоссе, кругом стре ляли. Было страшно.
Нас срочно погрузили в большой товарный вагон, в котором все едва разместились. В остальные ваго ны погрузили убитых и раненых.
Большинство женщин прижимали к себе малень ких детей. К утру следующего дня мы прибыли в Киев. Поселились у маминой сестры, тети Ани. Ее сын — кадровый офицер, командир танкист, был уже на фронте. Он пройдет всю войну, вернется живым, но вместо рыжеволосого веселого паренька мать уви дит абсолютно седого, постаревшего мужчину.
Киев ежедневно бомбили, а когда город окружи ли, нам пришлось срочно эвакуироваться. С трудом попали мы в эшелон и под бомбежками добрались до Славянска.
А спасаться от немцев мы приехали к другой мами ной сестре — Марии. Она жила с дочкой, зятем и трех летней внучкой, всеобщей любимицей, которую лас ково называли Олечка Горошиночка за то, что она очень быстро бегала и скороговоркой разговаривала. Ее отец Семен Горобец работал главным редактором «Краматорской правды» (Краматорск был городом спутником Славянска). В сентябре 1941 года он по шел добровольцем на фронт, а нам пришлось еще раз эвакуироваться. Теперь мы ехали уже в Казахстан. Это было долгое, страшное и мучительное путешествие. Несмотря на то, что на крышах вагонов были укрепле ны полотнища Красного Креста, фашисты все равно бомбили состав. Наконец, добрались до Волги. Вна чале планировалось, что реку будем переезжать в Сталинграде, но город уже горел, это была ужасаю щая картина. Наш эшелон направили севернее, и Волгу мы переехали в Саратове. В дороге подолгу стояли, пропуская встречные воинские эшелоны. До Алма Аты добрались только в декабре...
Расселили нашу семью на маленькой железнодо рожной станции под Фрунзе. Зима оказалась суро вой, так что мы еле ее пережили. Легче стало вес ной, когда потеплело, распахали огород. Неожидан но мы получили фронтовой треугольничек — это пи сал отец Оленьки Горошиночки, который разыскал нас через Бугуруслан, куда стекались сведения обо всех эвакуированных. По видимому, он думал, что с нами и его дочь, но она с мамой и бабушкой оказа лась в оккупации. Так мы стали невольными счастли выми получателями удивительных писем. Семен Го робец писал часто, сообщал о фронтовых буднях и очень тосковал по своей Горошиночке. В нашем по селке нередко получали похоронки, и тогда слыша лись громкие рыдания. Этого больше всего боялись и мы. Однажды Семен прислал нам радостное пись мо: фашистов громят уже под Кенигсбергом, так что война скоро закончится, и он, наконец, увидит свою любимую Олечку Горошиночку!
...Это была его последняя весточка. Вскоре и мы получили похоронку: политрук Семен Горобец погиб смертью храбрых.
После войны моя мама поехала в Славянск — по везла все фронтовые треугольнички...
А Олечка Горошиночка выросла, окончила медин ститут, уехала работать по направлению в Симферо поль. А когда у нее родился сын, назвала его Семе ном. В честь отца.