Железный шкаф
— Кто этот иностранец, вы узнали? — Гражданин США с украинскими корнями, бизнесмен. Он этот спецназ и одевал, и вооружал на свои деньги. Марк его звали. Позывной Франко. — Он потом погиб? — На следующий же день! Я видел, как пронесли знакомую каску с мозгами. Я подумал: «Хорошее начало!» Значит, завтра должны пронести каску того, кто сломал мне грудь и ноги.
— Итак, вам приказали бежать через мост.
— Со мной бежал еще один ополченец. А мост простреливается нашими снайперами. Добежали до середины моста. Амбал кричит: «Стоять!» Мы встали. Он ждет, что нас наши же снайперы расстреляют. Но те не стреляют. Амбал расстроился. «Ишь ты, француз! — говорит. — Почему-то его завело, что я француз. — Ты труп, француз!» Потом я узнал, что он чемпион по смешанным единоборствам. Позывной «Семерка». — Это он вам сломал ребра? — И ногу тоже. Он сразу свалил меня на землю и начал бить сапогами по ребрам. Тут и другие подскочили. Я чувствую, что ребра сломаны. Грудь так болела, что я не заметил, как саданули по ноге — то ли прикладом, то ли еще чем. Потом командуют: бежать! Я говорю: «Не могу, добивайте здесь». Тогда они меня понесли. Положили на землю. Смотрю: стена кирпичная, и наши все уже около нее лежат лицом в землю, руки связаны сзади. Все, расстреливать будут. Тут пожилой человек, позывной «Майор», говорит: «Развяжите ему руки, он же и так двигаться не может». Потом всех отвели в школу. — Где находилась эта школа? — Какое-то предместье Иловайска. Школа на горе, солидное кирпичное здание советской постройки. В школе — штаб. А во дворе — школьные мастерские. И ребята наши уже там, раздетые до трусов, лежат на земле, их бьют прикладами, ногами, чем придется. И Семерка там. «А, француз! Тебе повезло, что ты попал ко мне. Ты у меня любимец». И опять лезет ко мне. Но меня спасает медик, который говорил перед этим, что нас надо расстрелять. Там был такой железный шкаф для инструментов размером с платяной. Медик меня затолкнул в этот шкаф. Там уже кто-то был. Темно, ничего не видно, пыль, грязь. Присесть не на что. Дышать невозможно.
Но я спасся от того, что пережили остальные ребята. Я слышал, как их гоняли по двору. Заставляли бегать на четвереньках, обзывать матерными словами Путина (это там любимое), «Слава Украине, героям слава», «Украина понад усэ!». Это же точная калька с «Deutschland über alles» («Германия превыше всего» — гимн Германии времен нацистов. — Авт.). После этого они еще спрашивают: «Где ты видел здесь фашистов?» Потом их завели, и я слышу: «Решай, что тебе отрезать: яйцо или палец? Палец или яйцо, ну?»
— Что за люди были с вами в шкафу?
— Один местный, которого они подозревали, что он корректирует огонь артиллерии ополченцев. Его утром то ли отпустили, то ли расстреляли. И словак Миро, ополченец. Шесть суток мы пробыли в шкафу вдвоем с Миро. Миро со мной возился. А у него самого две недели черные пятна не сходили, ему все отбили.
В шкафу нет места, там ни лечь, ни сесть. А у меня три ребра были сломаны. Если я присяду, то мне нужно полчаса, чтобы подняться. А в любой момент могут открыть шкаф и позвать. Если сразу не выйдешь, они злятся и начинают молотить прикладами по сломанной ноге, по ребрам. Но Миро как-то умудрялся мне помочь. — Он жив? — Да, он сейчас в Донецке.
«Отходим. Пленных расстрелять!»
— Тут-то и начинается вся история. Они ведь находятся в окружении. Школу, где расположен штаб «Донбасса», вовсю обстреливает наша артиллерия. Но сам штаб сидит в бомбоубежище. А во дворе школы стоит летняя постройка, и в ней — наш шкафчик. А в шкафчике мы с Миро. И мне кажется, что все пушки мира лупят в этот несчастный шкаф. От каждой мины шкаф сотрясается. Слушаешь свист пролетающих мин и гадаешь: твоя или не твоя?
А в перерывах между обстрелами приходят военные из бомбоубежища. У них вечный передний край: опять кого-то убили, опять чьи-то мозги, кровь. «Где эти суки? Почему они еще живы? Давайте гранату в этот шкаф бросим!» После первой ночи я подумал, что вторую не переживу. А мне предстояло пробыть в этом шкафу шесть долгих дней и шесть ночей.
Были там нормальные люди. Один мне ногу замаливал. Читал специальную молитву, чтобы нога выздоравливала. Другой приходил и тихо так из-за двери спрашивал: «Вы iлы? (ели)» Лица его я не видел. Как-то слышу, один из них говорит ребятам: «Блин, ну что же мы делаем? Как же мы потом в глаза друг другу смотреть будем?» Там был Олег, позывной «Марк». Хороший парень. У него вообще интересная история. Он поругался с женой и ночевал у родителей. А там собрались ребята: пойдем воевать. Он пришел к жене: «иду на войну». Она: «ну и иди». И я слышу, как он ей говорит по телефону: «Илонушка, я не могу приехать. Я же тебя тогда спросил, ты сказала «иди». А теперь у меня контракт на 3 года. Ну как же я приду?»
К врачу меня водил «Майор». Он из бывших ментов. В нем все время боролись противоречивые чувства. С одной стороны, я враг, но с другой — пленный, поэтому со мной надо обращаться по-человечески. Он говорил примерно так: «Конечно, вас надо расстрелять, но… Вы не ели? Ладно, я сейчас распоряжусь».
Между Гроссманом и Данелия
— Весь мой плен четко делится на две части: первая похожа на роман Василия Гроссмана, а вторая — на фильм Георгия Данелия. Первая неделя — ад, вторая в Курахове — тоже ад, но другой. А последняя — это фильм Данелия.
Меня вызывают на первый допрос. Смотрю, сидит грузин, на вид ему лет 40. И я понимаю, что у меня есть шанс. Я ведь с Грузией тесно связан, всю жизнь переводил грузинских поэтов. Грузина зовут Ираклий Гургенович, фамилии не знаю. Он в батальоне «Донбасс» служит консультантом по разведке. Потом я узнал: он 22 года в разведке, с 18 лет воевал в Абхазии, Осетии, за рубежом. Учился в Штатах. При Саакашвили занимал крупный пост в Грузии. В тот день, когда нас взяли, ему как раз исполнилось 40 лет. Близкие друзья называли его «Сван».
«Консультант по разведке» батальона «Донбасс» — это вице-полковник Ираклий Курасбедиани, который в 2008 году занимал пост начальника департамента военной разведки минобороны Грузии. Мы писали о нем в номере от 29 сентября.
— Ираклий говорит: «Рассказывайте, кто вы, откуда. Почему приехали сюда?»
Отвечаю: «В Одессе родился, на Колыме вырос, потом жил в Грузии, работал в театре пантомимы. Первая книга у меня вышла в Тбилиси, в издательстве «Мерани». Он спрашивает: «По-грузински говорите?» Я ему начинаю читать на грузинском «Могильщика» Галактиона Табидзе. И он открывает рот. Марк Паславски. ТИХИЙ АМЕРИКАНЕЦ Американец Марк Паславски погиб под Иловайском 20 августа. 55-летний инвестиционный банкир, миллионер и ветеран армии США. В апреле 2014 года получил украинское гражданство и отправился на фронт в составе батальона «Донбасс». Паславски родился на Манхэттене, в 1981 году окончил военную академию в Вест-Пойнте. Служил в рядах армии США до 1991 года. В конце 90-х годов фактически поселился на Украине, где занимался бизнесом. Разумеется, Паславский никакой не наемник. Он скорее выполнял функции военного инструктора. После каждого боя он устраивал разбор ошибок, совершенных бойцами. Он не только обучал, но и финансировал батальон «Донбасс». Интересно, что Паславский — племянник сподвижника Бандеры, впоследствии штатного сотрудника ЦРУ Миколы Лебедя, который считается главным вдохновителем «Волынской резни». Потом я узнал, что он из деревни, в которой родился Галактион Табидзе. Он «Могильщика» наизусть знает. Это святое для него. Он потом меня попросил с ним сфотографироваться, чтобы маме показать фото: «Это будет мое перед ней оправдание, что я делал на этой войне».
Вдруг Ираклий говорит: «Для военкора вы очень хорошо держитесь. Вы профессионал. Вы когда выехали за границу? В конце 80-х? Значит, с конца 80-х работаете на КГБ или ГРУ». Я отвечаю: «Откройте Интернет. Почитайте мои стихи, пьесы. У меня просто нет времени чем-то еще заниматься. Я даже автомат собрать не умею». — «А он вам и не нужен. Грэм Грин, Сомерсет Моэм (оба писателя сотрудничали с британской разведкой. — Авт.). Вот это высокие профессионалы». И он звонит в Киев, разговаривает с министром: «У меня опыт разведчика — 22 года. Я на 95% уверен, что этот человек — профессиональный агент». Тот отвечает: «Надо его немедленно доставить сюда». Я ему говорю: «Что вы делаете?» А он отвечает: «В любом случае я вам спасаю жизнь. Отсюда вы другим путем не уедете. А здесь вы в живых не останетесь».
На четвертый день Ираклий принес мне костыли.
Последние дни там были самые страшные. Бомбят со всех сторон. Школа трясется. Все сидят в бомбоубежище. Наш шкаф ходит ходуном. Появляется Ираклий и командует: «Пленных — в убежище!». Выволакивает нас из шкафа и тащит в школу. Мы сидим вместе с остальными на 1-м этаже. Там был один боец, его Котик звали. Он нам все время носил воду, печенье. Вдруг шарах! — и у этого Котика сносит часть черепа. Кровь льется широким ручьем. Медсестра с позывным «Кошка» прыгает на него, откачивает. А все в ярости кричат нам: «Ну, суки, молитесь, чтобы Котик выжил, иначе вас на ленты резать будем!» Сестра кричит: «Все, его уже нет!» И они медленно сдвигаются вокруг нас. Ираклий командует: «Всем вниз!» Открывает какую-то комнату, нас туда вталкивает и запирает. Мы сидим там, пока не стихает обстрел.
Курахово
— Что, не хотели вас, ценного вражеского агента, в Киев вывозить?
— «Донбасс» отступает, какие пленные? Они своих раненых не могли вывезти.
И вот они готовятся отходить. Уже всерьез. Опять кто-то дает команду: «Пленных расстрелять». А там уже стоят машины, гудят моторы. Ираклий забросил меня в легковую машину, а Миро с остальными ополченцами — в другую машину, к солдатам. Так он нас спас.
Дорога — ад. Наши молотят по уходящей колонне. Доехали до какого-то блокпоста, где стоял врытый в землю танк. Начинается страшный обстрел, снаряды ложатся прямо на дорогу. Все выскакивают из машин и бегут в лес. Впереди идет бой.
Как-то доковылял до леса. И вдруг совсем рядом разорвалось несколько снарядов. Какой-то здоровый бородатый парень на меня удивленно смотрит: «Ховайся, ты шо?» Он явно принимает меня за своего. «Да я пленный». А он говорит: «Ну и шо? Ты людына». Он меня хватает и тащит. А окопчик маленький. На одного. Он меня туда впихивает и сам залазит. «Тебя как звать?» — «Юра». — «А я Роман». Мы лежим в окопе, нас бомбят, а он рассказывает мне свою жизнь: «Ты знаешь, я ведь бандитом был. А потом я понял, что надо договариваться. А мы тут никак не можем договориться. А меня в городе все знают. У нас город небольшой, я там вышибалой работал. Я сейчас приеду и буду там в мэры баллотироваться». Потом бомбежка прекратилась. А он все говорил и говорил, не мог остановиться… Возможно, это была истерика. — Куда вас в итоге привезли? — В город Курахово. Там нас всех бросили в подвал
Любитель Юнга
— Там был один следователь. Очень эрудированный, образованный. Цитирует Юнга, Фрейда, Ницше, «Майн Кампф». Исповедует идею сверхчеловека. Специалист по психологической обработке пленных. Когда он сказал, что по скайпу уже разговаривал с моей женой, я чуть не сломался. Я серьезно думал о самоубийстве. Я был готов разбить голову о стену, чтобы он Дани не трогал.
Когда он полез в Интернет и увидел мои тексты, мои видео, то пришел в ярость. «Тебя убивать надо! Остальные — это ерунда. Ты страшней, чем они все. Их мы поменяем. А ты здесь сгниешь». Был и второй следователь, Александр. Они допрашивали меня и по отдельности, и вместе. Сначала они мне говорили: «Напиши, что все, что ты писал раньше, ты писал по указке из Москвы». Я говорю: «Ребята, я же из Франции приехал, а не из Москвы. Мне никто не поверит».
Тогда первый, психолог, любитель Юнга, говорит: «Ну хорошо, ты выбрал. Эти твои ребята без проблем напишут все, что нам нужно. Что ты был главным, что они были твоим сопровождением, что ты был до зубов вооружен. Мы сделаем тебя интернациональным супертеррористом и будем выставлять Франции в обмен на наши требования. А если не договоримся, то ты просто сдохнешь в этом подвале».
— В один прекрасный день моего следователя отправили на какое-то боевое задание. И тут опять появляется Ираклий. Он выводит меня из подвала наверх, якобы подышать воздухом. И говорит: «Все, ты туда больше не вернешься». Просто посадил меня в машину и увез. И после этого начался Данелия. Грузины меня неделю прятали. Перевозили с места на место, меняли машины. Выдали мне натовскую форму. Я жил под именем Георгия Гиоргадзе. Мой следователь вернулся, искал меня, звонил Ираклию, но Ираклий не брал трубку. Министр требовал, чтобы меня везли в Киев. А грузины вели переговоры об обмене.
— Может, просто хотели поменять на кого-то из своих? Или узнали, какой шум из-за вас?
— Конечно, обменяли меня не слабо — на троих, на одного грузина и двоих командиров «Донбасса». Но Ираклий из-за меня пошел на конфликт с Киевом. Я прожил с ними неделю. Это профессиональные военные. У них есть понятие чести. Во время боя они будут в тебя стрелять, но с пленными, по их понятиям, надо обходиться по-человечески. Они возили меня по врачам. Я им читал свои переводы грузинских поэтов. Они мне пели грузинские песни. С этими песнями мы в броневиках носились по дорогам украинской войны.
— Получается, своим спасением вы обязаны Ираклию?
— Обмен делал лично Ираклий. На своих контактах, на своем авторитете, втайне от Киева. А наши все тянули. Грузины купили продукты этому блокпосту, чтобы те не стуканули. Наконец подъехала машина, замигала фарами. Сначала к нам пешком пришел начальник комиссии ДНР по обмену Виталий, позывной «Питер». Они с Ираклием поговорили, и Виталий приказал подвезти тех троих. Все трое пожали мне руку и пожелали удачи. Меня посадили в ту же машину и ночью привезли в Донецк. А потом один из обменянных офицеров, его фамилия Чайковский, позывной «Артист», на пресс-конференции в Киеве сказал, что их обменяли на группу военнослужащих Российской армии.
Хеппи-энд, но не для всех
В Донецке Юрченко ждал сюрприз. Накануне в плен попали 200 человек из батальона «Донбасс». Из них в донецком СБУ оказались 110. Там были и его знакомые, в том числе «Семерка» и «Майор». На следующий день всех пленных выстроили на плацу перед поэтом. Рядом с ним встал сотрудник разведки с блокнотом. Пленные прошли перед Юрченко, и он узнал тех, кто над ним издевался, и тех, кто ему помогал. Последних сразу вносили в список на обмен. Когда перед ним появился «Майор», Юрий встал и обнял его.
— Это было счастье. У меня не было ни злобы, ни ненависти. Я вчера впервые открыл Фейсбук и увидел фотографию из французской газеты: обмен пленных. Я сразу узнал «Майора». «Крайний слева — это тот, кого Юра обнимал, — написала Дани под этим фото. — Юра будет рад».