ОФИЦЕР АРМИИ ЧУБАЙСА
Андрей СМИРНОВ: «У меня советское воспитание, какой же я профессор Преображенский?»
Один из лучших режиссеров страны. Артист, писатель, сценарист. Учитель (не по фамилии, а по сути), гуру, демократ со всех сторон. Это Андрей Сергеевич Смирнов собственной персоной. Непримиримый, бьющий наотмашь. Что думает, то и говорит. Вам не нравится? Это ваши проблемы. Давайте лучше его послушаем.
— Как это сейчас модно говорить, ваш крайний фильм — «Жила-была одна баба». О последнем не будем… — Последний, последний.
— А мне кажется, у вас есть еще задумки, но сейчас не об этом… Фильм замечательный, но кто дал деньги на него? Треть дало государство, а дальше — Кох, Абрамович, Чубайс, Вексельберг. Ну а больше всех помог Владислав Сурков.
— Я не понимаю вас. Кино во всем мире делается где-то при участии государства, но в основном на частные деньги. Сегодня в кино очень мало денег, люди работают на износ, по пятнадцать часов в день, молодые режиссеры снимают сериалы за гроши. А кино хорошего качества дорого стоит, и без частных инвесторов его снять невозможно. Какую вы ни возьмете из лучших картин последнего времени — все это частные деньги. Мало того, замечательная картина Хлебникова «Аритмия», только что победившая на «Кинотавре», тоже финансировалась независимо от государства, и ничего постыдного в этом нет.
— А по-моему, частное частному рознь. Г-н Сурков был главным кремлевским политтехнологом со всеми вытекающими. Абрамович, прекрасно чувствующий себя в Лондоне, по-моему, ничем не отличается от Ходорковского, отсидевшего десять лет. Кох, который «поураганил» на НТВ, а теперь вдруг стал демократом. Не противно?
— Во-первых, не забывайте, что картина запустилась в 2007 году, и тогда все звучало несколько иначе. Одним из первых читателей моего сценария был именно Владислав Сурков, с которым меня связывают определенные отношения. — А что это за отношения? Дружеские?
— Дружеские, отношения взаимной симпатии, я бы сказал. Я попросил его прочитать сценарий. Сценарий произвел на него впечатление, и он сам вызвался мне помочь: первые деньги, которые появились на счету компании, производившей фильм, были получены от благотворительного фонда, с которым меня связал Сурков, и, кроме благодарности, к нему я не испытываю ничего. — Но вы — известный критик нынешней политики государства…
— Ну, я подписывал какие-то коллективные письма с политической подкладкой, но не считаю себя специалистом в политике и вообще стараюсь держаться от нее подальше.
«Звягинцев — лучший режиссер за последние сто лет»
— Вы сыграли олигарха в фильме Звягинцева «Елена», по-моему, лучшем его фильме. Звягинцев, с вашей точки зрения, это что за режиссер? Почему каждый его фильм становится очень важным высказыванием?
— Покойный, к сожалению, Даниил Дондурей, бывший главным редактором журнала «Искусство кино» и самым крупным социологом российского кинематографа, мне в свое время объяснил, что Андрей Звягинцев является самым великим российским режиссером, начиная с 1908 года. Ни Эйзенштейн, ни Тарковский не могут с ним сравниться, потому что каждый фильм Звягинцева становится событием мирового кинематографа. Мне кажется, что эта характеристика — исчерпывающая.
— Этот фильм о том, что мы, может быть, опять стоим на пороге революции, потому что многие у нас считают несправедливым возвышение одних и полное унижение других. И последние станут первыми, да?
— Вы слишком глубокомысленны. Я там артист и делал только то, что хотел режиссер, не более того.
— Но там нет презрения к этим людям, оказавшимся внизу, к маргиналам?
— Презрения? Это не художественная категория. Художник (а Звягинцев, безусловно, художник) никогда не позволит себе презирать свой народ.
— Безусловно, он просто ставит этот вопрос. А вы лично как относитесь к этим так называемым простым людям? — Вы же видели фильм «Жила-была одна баба». Ну, так кто там герой? Народ.
— Но можно по-разному относиться к народу. У нас есть один такой замечательный режиссер, хотя его барином называют, вот он очень любит народ. Ну, а вы в этом смысле не профессор Преображенский?
— Ну конечно, нет. У меня советское воспитание, пионер и комсомолец, какой же я профессор Преображенский? Вот Бунин опять же, нобелевский лауреат, который считался снобом, ненавидел революцию, большевиков, написал повесть «Деревня» в 1909 году. Можно ли сильнее выразить свое отношение к народу, так чувствовать себя его частью, при всем своем аристократизме и изяществе?..
— Но когда этот народ пришел к власти, Бунин написал «Окаянные дни», обозвав мужика хамом, и уехал в эмиграцию.
— Это не так. В «Деревне» есть главный герой Тихон Ильич, Кузьма, его брат, крестьянские дети — к ним одно отношение. И там же есть новоявленный хам Дениска, которого Бунин презирает, ненавидит. То есть одни — это Тихоны, которые попадают в трагическую ситуацию, а другие — Дениски, которые взяли в руки винтовки и пошли за товарищем Лениным. Так что «Деревня» и «Окаянные дни» — абсолютно цельные произведения. Бунин видел в народе и светлое начало, и темное.
«Почти тридцать лет ничего не снимал»
— Ваши тончайшие «Белорусский вокзал» и «Осень» — первый, кстати, советский эротический фильм… — Хотя там есть только одна постельная сцена.
— Такая невинная к тому же. Но про героев «Белорусского вокзала» я слышал, что это неудавшиеся люди, что у них потерянная жизнь, что все главное осталось там, на войне. Но это же все ерунда, вы не про потерянных людей снимали…
— Война для них — это молодость и победа, в которой случились главные события в их жизни, но они, все четверо, чувствовали себя уверенно и в мирной жизни: один бухгалтер, другой слесарь, третий начальник, четвертый журналист. Они сознают свои заслуги, свое достоинство… — Просто без пафоса.
— Эту картину закрывали четыре раза, упрекали в отсутствии героического начала, говорили: «Мы победили, а у тебя все неустроенные судьбы». Ну почему неустроенные? У них жизнь, как у всех людей. Конечно, они живут с сознанием, что прожили свою жизнь не зря. Другой вопрос, что родина для них скорее мачеха, чем мать. И вообще — насколько оценены их заслуги? Только фильм не об этом. — Я так понимаю, вы ушли из режиссуры, чтобы не унижаться больше.
— Да, режиссер поневоле становился профессиональным лгуном. Если ты хотел снять что-либо хоть немного отличное от обычной жвачки, то должен был прятать свои намерения: писать одно, снимать другое, а монтировать третье... Это был 79-й год, мне 38 лет. Последняя картина, которую я снял, — «Верой и правдой». Я ее не стыжусь, там есть очень хорошие вещи, прекрасные актерские работы. Это большой фильм, двухсерийный, про архитектора, которого играет Саша Калягин. Но картину остановили посередине, и, как сказал мне тогдашний директор «Мосфильма» Сизов: «Думаешь, ты истратил миллион, и мы тебе второй дадим? Пока это не будет переделано, финансирования не будет». И пришлось убирать сцену за сценой. Там же было все сделано в стиле абсурда, а оказалось, что абсурд нельзя, что он оскорбляет. Они думали, что руководят нами идеологически, но у меня были с ними художественные разногласия.
— «Стилистические разногласия с советской властью» — как говорил Синявский. — Да, именно это. Я ушел и двадцать девять с половиной лет ничего не снимал. — Меркантильный вопрос, простите: на что жили в таком случае?
— Пытался переквалифицироваться в писатели — как совковый кинорежиссер переучивался на совкового писателя. Я пи- сал, вернее, учился писать сценарии, пьесы, потом стал сниматься как артист. Ставил на театре, преподавал… В Европе мастерклассы давал кое-где. Во так и существовал. На самом деле я смог расплатиться с долгами только в горбачевское время. Тогда сначала сняли с полки «Ангела», мою короткометражку, и заплатили мне постановочные — через двадцать с лишним лет, представляете?! Одновременно пересмотрели категорию «Осени» и выпустили ее повторно на экраны. Разрешили пьесу, которая была не разрешена. И еще я стал начальником в Союзе кинематографистов, получал зарплату. А это по тогдашней номенклатуре была должность, равная министру СССР. Вот все так и сошлось.
«Михалков начал с фильма о чекистах»
— Да, тот памятный V съезд Союза кинематографистов 1986 года. Там же произошло восстание против «киношных генералов». А «киношными генералами» были, на минуточку, Сергей Бондарчук, Лев Кулиджанов, Григорий Чухрай…
— Я не был на пятом съезде, меня туда никто не выбрал делегатом. Хотя пару речей своим друзьям я написал, и эти друзья стали потом секретарями нового Союза. Но там один из моих приятелей крикнул мою фамилию, и наутро я узнал, что попал в правление. И вот три года я сидел там, в конторе, с утра до ночи.
— И на том съезде выступал Никита Михалков, который пошел против течения, против вас, революционеров, чтобы защитить всех этих уважаемых, великих режиссеров. — С тех пор он ненавидит кинематографистов смертной ненавистью. — Но это был поступок с его стороны… — Такой же холуйский, как все остальное. — Он практически тогда один пошел против вас всех.
— Потому что он был уверен, что все кончится так, как кончалось всегда. Вы не забывайте, в какой момент съезда он это сделал — когда еще исход не определился, когда еще было неизвестно, что руководство Политбюро не будет мешать. Ну какой тут героизм — он как был потомственным холуем, так им и остался.
— А по-моему, в советское время Михалков был приличным и свободным человеком, снимал прекрасное кино. Что случилось потом — это его проблемы.
— Я помню, как на даче в Переделкине у меня сидит в гостях оператор Павел Лебешев, с которым мы «Белорусский вокзал» делали, «Ангела». Он снял первую картину Никиты «Свой среди чужих…» Этот фильм впервые по «Кинопанораме» у Каплера представляет Михалков — и какие же слова говорит Никита? «Мы посвящаем наш фильм нашим доблестным чекистам». Вот это начало, это первый фильм.
«Я восхищаюсь Чубайсом и его командой»
— Из всех ваших детей я знаком только с одной девушкой замечательной — с Дуней. А что она делает в последнее время, пишет, снимает? Ведь раньше фильмы, сценарии шли один за другим, а теперь, кроме крика души в защиту Серебренникова («чтобы у вас там ничего не стояло!»), ее не слышно и не видно.
— В июле она начинает съемки новой картины. Но Дуня же создала Фонд помощи детям, которые страдают аутизмом. Это ее основная работа, она ей отдает очень много сил, времени. — Это очень важно. Андрей Сергеевич, ну а как вам ваш новый зять?
— Я его всегда очень любил, уважал. Мы в одном строю шагаем, только он командовал, а я был одним из офицеров. — Вы офицер армии Чубайса?..
— А как же! Гайдар и Чубайс — два самых выдающихся мужика в новейшей истории.
— А то, что заместителей Чубайса «закрывают» одного за другим, вас не смущает?
— Это все «липа», они порядочные, честные люди. Я восхищаюсь Чубайсом и его командой…