Мария МАКСАКОВА: «ДАЖЕ МАРЛЕН ДИТРИХ НЕ ХАЯЛИ С ТАКОЙ СИЛОЙ»
Оперная дива не исключает, что ее могут похитить
Марии Максаковой исполнилось 40 лет. Помимо всех бед, трагедий и страданий, выпавших на долю этой женщины в этом году, еще и такой стремный «день варенья». По распространенному на Руси дремучему поверью эту дату праздновать ни в коем случае нельзя — а то навалятся несчастья. Многие поэтому шарахаются от поздравлений в такой год, словно черти от ладана, особенно сейчас, когда царит тотальное «почвенничество» и наковыриваются «духовные скрепы».
— Маша, не знаю, насколько ты суеверный человек, поэтому поздравлять, не поздравлять тебя с 40-летием?
— С Денисом я шутила, что буду, кажется, первой женщиной в его жизни, которая перейдет с ним 40-летний рубеж. Он тоже очень веселился по этому поводу, и если бы был жив, то я, конечно, еще КАК отмечала бы (юбилей). Суеверия меня мало волновали. И хотя я себя чувствую окруженной вниманием и заботой со стороны Украины, украинцев, но в моей нынешней ситуации грусти хватает, и, конечно, нет внутреннего настроя на какие-то празднования. Огромная по Денису тоска, очень по нему скучаю. Так что отмечать не буду, но не из-за суеверий.
— Недавно на прямой вопрос ты однозначно ответила, что в этой драме не видишь воли Путина…
— Я еще раз говорю, что, с моей точки зрения, он действительно не имеет к этому никакого отношения. Просто я очень бы хотела, чтобы такое отношение было проявлено к грамотному и всестороннему расследованию, потому что я не понимаю, как можно оставаться нейтральным к такой трагической и скандальной истории, когда действиями весьма высокопоставленных и влиятельных преступников не то что разрушена конкретная семья, человеческое счастье — понимаю, что для них это малозначащие дефиниции, — а серьезно задета репутация государства. — Ты не рвешься сейчас возвращаться назад?
— Я уехала от Левиафана. Это не просто фигура речи, а содержательная фраза. Вот я два с половиной года в Москве ходила, просила, умоляла в своем положении, но ни один человек не стал мне по большому счету помогать. А здесь совершенно иначе. Люди, которые мне вообще ничем не обязаны, протянули руку, окружили заботой, стали помогать — и до беды в марте, и сейчас. Хотя я не училась здесь в школе, в институте, я не пела на украинских сценах, не писала хороших законов для Украины… Я все это делала в России, которая мне совершенно не помогла в трудную минуту. А здесь все произошло наоборот. Так что да, я уехала от Левиафана, но предварительно взглянув в его отвратительные глаза и даже предпринимая какие-то попытки бороться, но не вышло. Не хватило ни сил, ни знакомств, ни положения, ни даже дружеских связей. Мне в этом никто не хотел помогать, может, кто-то и сочувствовал, но не мог. А сейчас уже и сомневаюсь: сочувствовал ли? Все ведь знали, что Денис ни в чем не виноват, и сейчас это знают! Знают, что всё клепали, фальсифицировали с целью ему отомстить. Очень влиятельные люди, с которыми я общалась, не воспринимали всерьез это «следствие», прекрасно всё понимали, но не захотели с этим связываться, в это ввязываться. Его фактически вынудили уехать из страны, но и это не спасло. Своей цели так или иначе эти «мстители» достигли. И то, что происходит сейчас с Кириллом Серебренниковым, вызывает у меня, конечно, большое сочувствие к нему. Вполне осознанно вокруг человека создается вакуум, в том числе и творческий. А для творческого человека — это смерти подобно. Но это все-таки не прямая угроза жизни, как было в случае с Денисом… А все эти фальшивые заклинания из серии «Маша, вернись», думаю, имеют целью только одно — чтобы я была изолирована от украинского следствия, потому что те, кто совершил это убийство, боятся только одного: результа-
тов украинского расследования. Больше они не боятся абсолютно ничего. Поэтому мне выделена государственная охрана — чтобы меня не выкрали, не вывезли куда-нибудь… Потому что есть большая вероятность, что и такое входит в планы тех, кто приказал убить Дениса.
— Ты днями удивилась, что после отмены «Нуреева» в Большом театре люди повозмущались в СМИ, в соцсетях, но на пикеты, мол, не вышли, как это «вполне естественно» случилось бы в любом другом месте — от Нью-Йорка до Киева, и сказала, что в такой общественной пассивности виновата не столько власть, сколько само общество, поскольку, мол, был такой запрос — на послушание... Неужели мы уже такие разные?
— В Украине огромный пассионарный дух у гражданского общества, там нет и никогда не будет построено так называемой жесткой «вертикали власти» по той лишь причине, что у людей основные ценности сильно отличаются от наших: это огромный культ семьи, детей, родственных связей, взаимопомощи, людской сопричастности, личностной независимости. У нас пассионарность проявлялась только при развале Советского Союза, и тогда на улицы в поддержку Ельцина вышли ведь сплошь коммунисты, потому что тогда все были коммунисты — 90 процентов партийности в стране. Но ни один человек не стал защищать режим, построенный на лжи, несмотря практически на причастность каждого к нему. Это был колосс на глиняных ногах. А дальше произошло то, что пассионарность была тихо задушена. Осмысленно, сознательно, целенаправленно. В XX веке такое происходило с несколькими странами, и это удавалось. Поэтому насколько любая страна или любое общество может такому противостоять, если вдруг у власти появляется такое искушение, мне трудно сказать. Это действительно сложный и неоднозначный вопрос.
— Послушай, но у нас сейчас только и разговоров, что про «культ семьи» да «духовные скрепы», которыми ты объясняешь украинскую пассионарность…
— Одно дело об этом говорить и превращать все в пропагандистское вульгарное клише, а другое дело, когда это действительное состояние и дух людей, общества. Психологически совершенно другая ситуация: здесь люди живут в радости, на позитиве, на ощущении добра и справедливости, даже преодолевая свои проблемы, которые тоже не самые простые. Тут идет, в конце концов, война! А у нас людей вечно запугивают, рассказывая, как будет страшно и ужасно, если они будут вести себя и жить не так, а иначе. И люди, насмотревшись телевизор, сидят и думают: ой, как страшно-то кругом, а у нас-то ничего еще, бог с ним, что никто нигде не выучился и не выучится, что живем мы, еле сводя концы с концами, главное, лишь бы не было войны. Пошлый и примитивный пропагандистский трюк. Отвратительный! Атмосфера страха и запугивания никогда не сцементирует общество как здоровый организм. Посмотри законы, которые продолжает в каком-то остервенении штамповать Дума! Против некоторых из них в том числе и я пыталась выступать, когда была депутатом. Они же все созданы в одном ключе — карательной запретительности. Так не живет ни одна цивилизованная страна.
— Опять мы скатились в какие-то грустные материи. А ты тем временем, сидя вдовой в Киеве, внешне расцвела так, как этого не было даже в разгар твоих бурных романов и карьеры в Москве! Диссонанс какой-то между формой и обстоятельствами, хотя и очень вдохновляющий…
— Здесь несколько, конечно, факторов. Во-первых, мне не оставили никакого другого шанса и выбора. Когда все это произошло и мне казалось, что я на полном дне своей жизни, в этот момент с этого «низа» мне стали активно стучать со всех российских каналов. И я поняла, что у меня нет никакой возможности быть и выглядеть убитой жизнью, задавленной судьбой. В этом смысле им надо отдать должное за эту роль, потому что всеми своими глупостями они вынудили меня взять себя в руки. Как ска-
зал кто-то из моих друзей, они не рассчитали, что напоролись на влюбленную женщину. Кому нужна ноющая, сопливая, убитая горем? Фигушки! Я мобилизовала все свои знания, умения, коммуникативные способности. И спасла меня, конечно, еще и любовь Украины, которая меня поддержала, когда в России меня топтала и унижала целая страна. Уже матом хочется ругаться: что я им сделала плохого?! Единицы же осмелились публично говорить обо мне добрые слова, а многие, которых знала, которым ничего плохого не сделала, даже дружила, тоже пустились во все эти низости и шельмование. Чешется прямо пофамильно перечислить, но остановлюсь.
— Забавно, что в качестве примера твоей окончательной деградации в изгнании была использована в том числе давняя фотография с обнаженкой из российского глянцевого журнала…
— Вот здесь, кстати, моральнонравственные принципы — это не пустое слово. И если бы я жила в Украине, то, может, я бы еще двести раз подумала, стоит ли мне сниматься в обнаженном виде, как это было тогда — у Екатерины Рождественской в ее «Караване историй». — А ты там была хороша!
— Ну, может, и хороша, но это было очень давно. Была у них такая серия, если помнишь, исторических аллюзий. Хотя там был эротический оттенок, но я все-таки считала, что это художественное творчество. Там было много фотографий, обнаженных только две. Пусть публикуют, если хотят, рассматривают мои формы и рельефы. Но помимо этих «свидетельств» моего «морального падения» делаются еще какие-то потешные коллажи с моими фотографиями из Мариинского театра, с премьеры «Войны и мира» 2014 года, где рабочие сцены вывозят меня в раковине в роли Элен Безуховой во втором действии. Блистательная постановка Грэма Вика, дирижировал Валерий Абисалович Гергиев. Кадр с этой мизансценой облетел тогда весь мир, а теперь его преподносят как свидетельство моего «разложения»... Это как, это что?! А другая фотография — вообще не я, а какая-то девушка, танцующая в непонятных позах и видах! И они хотят потом, чтобы я с ними о чем-то разговаривала? Не понимаю только одного — цель-то какая? Что дальше? — А что дальше?
— Конечно, в России остались люди, которые мне тихо сочувствуют, но настолько тихо, что их в общем-то не слышит никто. Боятся этой машины по уничтожению человека и его достоинства, которая, в отличие от других образцов машиностроения, доведена у нас до совершенства. Даже Марлен Дитрих, которая покинула Германию, пропаганда не хаяла с такой силой и ненавистью — я знаю, потому что много читала по этой теме.
— Но таких модных причесок, как в Киеве, ты в России никогда не делала. Почему?
— На самом деле, как бы ни хотелось этим пропагандистам видеть меня убитой и забитой, у меня здесь настолько мало времени, что некогда, как раньше, накручивать эти волосы, выпрямлять, начесывать… Поэтому нашла такой вот «мальчиковый» стиль. Все мои занятия красотой теперь укладываются утром в пять минут. Процедура отработана, моментально все высушивается феном, и самое большее — перманентный лак на ногтях, чтобы потом какоето время этим тоже не заниматься… Я открыла фонд, который будет заниматься поддержкой одаренных детей в области академического искусства. Уже отслушиваю детей, у нас пока еще не так много людей, и многое приходится делать самой. Учу программу, которую мы скоро будем петь, учу украинский язык, у меня растет ребенок, я выстраиваю новые контакты, чтобы фонд работал и набирал обороты, создаем информационный портал. Начинаю с сентября и преподавательскую деятельность. Не хватает времени настолько, что могу даже пропустить обед. Наверное, получается, что этот режим и труд меня облагородили еще и физически. И скажу честно, у меня на это не то что времени нет, а и большого желания. И я очень хочу быть благодарной Украине, чтобы эта замечательная страна понимала, что не зря дала мне такой аванс. То, что я умею и делала всегда, я сделаю и здесь, но с еще большим рвением.
— Твоя «вынужденная» аппетитность — пусть и вдовы, но все-таки красивой молодой женщины — еще не спровоцировала на ухаживания какого-нибудь гарного хлопца, и все такое?
— Ну, я прямо так сейчас все и вывалила! Ты что — падре де Лайола? Исповедуйся, дочь моя?