ВОЙНА С ВИРУСАМИ
Профессор-вирусолог рассказал о работе в лаборатории особо опасных инфекций
Ученые всего мира пытаются создать вакцину против Covid19 — нового коронавируса, который сейчас бушует в Китае. Работают самоотверженно, как и раньше, когда искали противоядие от геморрагической лихорадки Эбола и Марбург. Цена научных прорывов была порой слишком большой. Некоторые из вирусологов и лаборантов расплатились за это своими жизнями. Так, в 1988 году погиб сотрудник Всесоюзного научноисследовательского института молекулярной биологии (ныне Государс т в е н н ый н а у ч н ый центр вирусологии и биотехнологии « Вектор » ) Николай Устинов. Неопытный лаборант во время забора за крови у морской свинки случайно оцарапал ему иголкой от шприца палец. Концентрация вируса Марбург, попавшая в кровь, в несколько раз превышала любые допустимые нормы. В 2004 году заразилась вирусом лихорадки Эбола старшая лаборантка «Вектора» Антонина Преснякова. Она поранила руку во время уборки вивария. Со своими родными она прощалась через затемненное окошко инфекционного изолятора.
О талантливых исследователях, кто положил жизнь и здоровье на алтарь науки, нам рассказал доктор биологических наук, профессор-вирусолог Александр Чепурнов, который заведовал лабораторией особо опасных инфекций в научном центре «Вектор», а сейчас работает в Институте экспериментальной клинической медицины СО РАН.
— Вы с Николаем Устиновым вместе начинали работать на «Векторе»?
— После учебы его назначили руководителем отдела по наработке вирусов. Мне предложили создать лабораторию инструментального контроля отдела биологической безопасности. Возбудители не должны были проникнуть во внешнюю среду.
— Это был секретный объект?
— Институт позиционировал себя как открытое научное учреждение. Хотя проверка при приеме на работу была весьма серьезная. Документы оформлялись от полугода до года. Когда мы пришли работать в институт, там только думали приступить к работе с наиболее тяжелыми инфекциями. Но то, как все было устроено в плане безопасности, впечатляло! Чего стоили одни каскады фильтров, которые занимали огромную комнату с потолками высотой пять метров. Внутри «грязной» зоны всегда было небольшое отрицательное давление. В случае разгерметизации оно не позволило бы выйти гипотетическому аэрозолю наружу.
Что касается жидких отходов, то они собирались сначала в емкости в изолированных боксах, проходили дезинфекцию в течение нескольких часов, а то и на протяжении всей ночи. Потом попадали в огромные накопительные емкости по 16 кубов, которые располагались в подвале. И следом проходили через змеевик, куда подавался перегретый пар температурой около 160 градусов.
— В виде чего хранились в институте опасные патогены?
— Мы работали с вирусами Эбола, Марбург, Венесуэльский энцефаломиелит лошадей и другими. Специальные емкости находились в низкотемпературных хранилищах. Выбор емкости зависел от количества материала. Например, когда забирали печень обезьяны, которая погибла от заражения вирусом Марбург или Эбола, то в ряде случаев использовали и обычные стеклянные банки, поскольку других, пластиковых, тогда не было. Но чаще в ходу были пенициллиновые флаконы, которые мы закрывали черными резиновыми лабораторными пробками. Их помещали в специальные герметичные металлические контейнеры, герметизировали, опечатывали и помещали в низкотемпературные холодильники. Они хранились при температуре -70, -80 градусов.
— «Чистая» — та, где работали с документами, готовили посуду, проводили работы с неинфицированной культурой клеток и так далее. «Грязная» зона — где работали собственно с возбудителем, заражали культуры клеток, собирали урожай вируса, проводили всевозможные эксперименты, заражали животных, лечили их от вируса, вскрывали, работали с органами. Ее делили на 2 и 3 зоны. Во второй зоне проводилась работа с относительно невысокой степенью защиты. Надевалась пижама, маска«лепесток», перчатки. Но все работы проводились в изолирующем боксе, вовнутрь мы вдевали руки в большие перчатки. Так и работали. Из-за вытянутой формы мы прозвали перчаточный бокс «крокодилом».
Особое внимание уделялось инфекционному виварию, за пределы которого внутри комнаты мог гипотетически выйти вирус. Еще одним «тревожным» местом была центрифужная комната, поскольку если в центрифуге что-то вдруг разбивалось или каким-то образом разгерметизировалась емкость, то создавалось облако аэрозоля. Поэтому работать там разрешалось только в изолирующих пневмокостюмах «Антибелок-5». Это обрезиненный костюм, который включал в себя собранные воедино бахилы, штанины, рукава и капюшон с пластиковой сферой для обзора. На штанинах был клапан для стравливания воздуха.
Помещения с такими условиями соответствовали 3-й зоне. В этой зоне на окнах устанавливались третье, дополнительное стекло, еще одна стена и дополнительный каскад фильтров. Герметичность «грязной» зоны (окна, стены, полы) регулярно проверялась. Войти в нее можно было через тамбур с двумя гермодверями.
— Что собой представлял виварий? — В садках, которые помещались в металлические шкафы со стеклянными дверцами, содержались животные. Крыс я не держал, могли укусить. Работал в основном с морскими свинками, кроликами и обезьянами — либо с зелеными мартышками, либо с макакой резус. Для работы с вирусом Эбола наиболее подходили павианы — гамадрилы, только надо было подбирать не очень крупных животных. Бывало, что обезьяны у нас сбегали, они носились по верхам шкафов и воздуховодам, и поймать их, тем более в костюмах, это был тот еще квест.
— Как узнали, что Николай Устинов заразился?
— В тот день Николай работал с неопытным сотрудником. Они выполняли рутинную, но достаточно сложную в исполнении процедуру забора крови у морской свинки. Кровь у нее берется из сердца, и попасть в него достаточно сложно. Иглу надо ввести точно в сердце, не выше и не ниже, не глубже и не мельче. Николай обучал этой процедуре ассистента. И чтобы тому было удобнее, подставил руку под животное. Неопытный сотрудник, пытаясь нащупать сердце свинки, прошел насквозь иглой животное и попал в основание мизинца своего учителя. Костюм надежно защищал виру
сологов, слабым бым местом были резиновые перчатки, даже же двойные двойные. Заменить резину другим материалом было невозможно. Ученые должны были чувствовать пальцами предмет, которого касаются. После аварии Николай Устинов с ассистентом, согласно нормативам, сразу же свернули все манипуляции, прошли дезобработку, вышли в «чистую» зону.
— Что собой представлял инфекционный стационар, который располагался на территории «Вектора», куда поместили Николая Устинова? Кто имел туда доступ?
— Там также были «чистая» и «грязная» зоны. В «грязной» зоне были боксы, где все было устроено так, чтобы предотвратить возможный выход возбудителя в окружающую среду. Он имел максимальную степень биологической защиты. Внутри бокса стояли кровать, были душ, унитаз, все необходимые средства для проведения интенсивной терапии. Николай попал под надзор врачей. Дальше был отбор проб, анамнез и прочие врачебные манипуляции.
Дальше потекли страшные дни ожидания. На четвертый день появились признаки заболевания. Болезнь развивалась, и никакими средствами из использованных, в том числе введением иммуноглобулинов, которые привезли, правда, поздновато (они эффективны в первые сутки и даже часы), ее нельзя было остановить. У Николая резко поднялась температура, возникли боли в мышцах, рвота, диарея и коагуляционные нарушения с кровотечениями. А потом наступила стадия геморрагий, когда кровь продолжала течь не свертываясь… Через неделю Николая не стало. Ему было 44 года.
«Промахнулась и уколола руку»
— Трагедией для всех стала смерть 46-летней опытной старшей лаборантки Антонины Пресняковой...
— Она проработала в нашем институте много лет. Была нашей телезвездой. Когда в институт приезжали зарубежные или отечественные тележурналисты, именно она в специальном костюме производила определенные манипуляции с животными в виварии или в «крокодиле», чтобы гости могли понять специфику нашей работы. Я запомнил, как однажды кто-то из корреспондентов ее спросил: «Вы не боитесь,
ведь смерть, опасные вирусы всегда рядом?» Антонина, не раздумывая, ответила: «Не надо бояться, надо работать».
Мы с ней и ее командой неоднократно пересекались по работе. Я по-доброму завидовал их слаженности и умению. И подумывал, как бы мне переманить их в мою лабораторию. Когда их лаборатория распалась, они начали работать под моим началом. В целом у нас собралась очень квалифицированная команда, но Тоня, пожалуй, была самой умелой из всех. В тот роковой день, 5 мая 2004 года, по этой причине именно ее попросили помочь отобрать кровь из сердца у морской свинки. Она взяла шприц, которым уже пробовали совершить эту манипуляцию, но, поняв, что игла затромбирована (в ней свернулась кровь, и она стала непроходимой), положила его в емкость с дезраствором — хлорамином. Взяла новый шприц, забрала кровь и отдала ее в работу. А сама начала приводить в порядок рабочее место. Убрала животных, замочила в хлорамине шприц, которым работала. И, чуть помешкав, решила закрыть защитным колпачком затромбированный шприц. Достала его из дезраствора и, вдевая иглу, промахнулась, уколола руку. Ее поместили в изолятор.
— Шприц, которым укололась Антонина, побывал ведь в хлорамине. Беды не ждали?
— Мы вообще не ожидали, что она заболеет. В первые дни меня к ней пускали. Инкубационный период составил 7 дней. На седьмой день утром температура была 37.2, у Антонины появилось першение в горле. А первым характерным признаком лихорадки Эбола как раз и является затруднение при глотании. Потом мне позвонили и сказали, что у нее поднялась температура до 39 градусов, Тоню перевели в бокс интенсивной тера терапии, и началась борьба за жизнь.
Я привел на территорию института, к стац стационару, детей Антонины, сына и дочь. Мы п подошли к окну так, чтобы она могла их ви видеть. Она еще двигалась, выглядела непл неплохо. Там на окнах была наклеена специальная пленка. Тоня видела нас, а мы ее — плохо.
Все очень надеялись на плазмаферез. Но он не помог. Не помогло и введение иммуноглобулина. Для спасения Антонины были предприняты титанические усилия. Наши медики даже связывались с врачом в Африке, через которого прошли сотни больных вирусом Эбола. По его рекомендации применили все возможные средства. Но силы ее таяли. Это очень мучительная, страшная болезнь, с множественными наружными и внутренними кровоизлияниями.
На 7-й день Антонине стало легче, врачам казалось, что произошел перелом, все воспряли духом. Я не разделял их эйфории. Через мои руки прошло много инфицированных приматов, я опасался как раз этого момента. Потому что знал, что облегчение часто наступает перед очередным осложнением. И это может означать, что конец уже близок. И действительно, 19 мая в 5 утра мне позвонил руководитель «Вектора» Лев Сандахчиев и сказал, что Антонина умерла. И попросил сообщить об этом ее близким. Пожалуй, это был самый тяжелый момент в моей жизни. Тоня умерла в тот день, когда ее сыну исполнилось 18 лет.
— Говорят, что Антонину Преснякову хоронили в закрытом цинковом гробу, а тело, чтобы исключить распространение вируса, обработали специальными препаратами, которые якобы составляли государственную тайну.
— Никаких там специальных и секретных технологий не было. Пришли двое сотрудников, обработали бокс. Один из них завернул тело Антонины в некий саван, в простыни, которые были пропитаны дезинфектантами — противомикробными веществами. Положили Тоню в обычный гроб, который поместили в саркофаг, цинковый гроб, и запаяли его. Потом у нас заговорили о мистике. Тот, кто оборачивал тело Антонины в простыни, на следующий день после похорон погиб в автокатастрофе. Смерть Антонины стала для всех нас большой утратой. Поскольку все испытывали сильный стресс, я опасался, что одно неосторожное движение может привести к новой трагедии. И администрация пошла на то, чтобы пригласить для сотрудников нашей лаборатории психолога.
Светлана САМОДЕЛОВА.
Эдвард ошалело посмотрел на пакетик, который полицейский быстро сунул ему в руки. Он сразу догадался, что может находиться в нём. До него мгновенно дошло, почему Валёк так долго и радостно лапал его ниже спины. Мерзавец! Эдик сразу понял и то, зачем страж порядка вложил пакетик с порошком ему в руки – на полиэтилене теперь есть отпечатки его.
Эдвард, не зная, что делать, умышленно раскрыл ладони и пакетик шлёпнулся в придорожную пыль: – Это – не моё! – Да? – Деланно удивился один из задержавших его полицейских и осторожно поднял пакетик. – Значит моё. Так и запишем в протоколе… Ладно, некогда мне тут с тобой разбираться. Посидишь в камере, подумаешь. Может, вспомнишь, чьё это… Сейчас протокол о задержании составим, а потом отвезем тебя на анализ крови, надо бы проверить, сам-то ты не вмазаный? Садись в машину.
Эдвард сел в автомобиль, а полицейский, достав мобильник, сделал короткий звонок. Практически тотчас из-за поворота впереди показался «БМВ» в затемнёнными стёклами. Машина резко затормозила, не доехав двадцать метров до полицейской машины. Из неё вышел плотный, невысокого роста мужчина со стрижкой ежиком и вразвалочку, словно вышел подышать воздухом, направился по тротуару в сторону полицейской машины, успевая при этом словно невзначай осматриваться вокруг. В последний момент, уже рядом с полицейской машиной, мужчина быстро оглянулся в последний раз, убедился, что за ним никто не следит и юркнул на заднее сиденье бело-синего автомобиля.
Старший констебль молча повернулся к новому пассажиру и показал протокол. Мужчина взял документ и углубился в чтение. Закончив, он обратился к полицейскому.
– Дай-ка попробовать порошок. Да руками-то осторожно… пальчики сотрёшь.
Мужчина достал крохотный складной нож, подцепил кончиком лезвия мизерную щепотку порошка, лизнул его и тут же сплюнул.
– Героин. Чистый… Отличного качества… - и озабоченно, явно обращаясь к Эдварду, поинтересовался. – Откуда?… – и, не дожидаясь ответа, добавил. – Влип ты парень. В пакетике, на первый взгляд, граммов десять будет, если не больше. А это – в крупных размерах. На реальный срок тянет. Не открутишься…
Ещё не до конца понимая, зачем разыгран «спектакль» с наркотиком, но уже догадываясь, что мужчина из «ауди» не имеет никакого отношения к полиции, Эдвард уставился, не мигая, на коренастого и решил не отвечать на его вопросы.
– Ладно, – махнул рукой мужчина, – везите в полицию, пусть посидит, подумает, может, тогда будет посговорчивее. Тем более, что срок корячится немалый. Ты ведь неглупый малый, да? – обратился он к Эдику. – Прессу небось почитываешь? Знаешь, какой срок могут намотать, так? – он наклонился слегка вперёд, к сидящим впереди полицейским. – Ребята, вы ему доступно всё объяснили? – и тут же, взглянув на Эдварда, продолжил, демонтративно щёлкнул большим и указательным пальцами по его плечу, словно стряхивая несуществующую пыль. – Родион Александрович велел пылинки с тебя сдувать, так что решай сразу: хочешь гулять на свободе или рвёшься туда? – мужчина выразительно мотнул головой, давая понять, что означает слово «туда», – Альтернативы нет, как, впрочем, и времени на раздумье. Ну?… Уходим?
Эдвард молча кивнул.
Свою первую поездку в Питер Эдик помнил в деталях. Ему дали «в нагрузку» какую-то симпатичную, вёрткую, без лишних комплексов, девицу по имени Марина, которая должна была служить ему ширмой и ни слухом, ни духом не должна была знать, с какой целью едет Эдвард в город на Неве. По словам «инструкторов», с девицей ехать более безопасно, потому что молодая пара, как правило, вызывает меньше подозрений на таможне. Эта Марина, маленькая брюнетка, напропалую кокетничала с таможенниками, объясняя, что ей позарез надо обновить в России свой гардероб, а вскоре после того, как миновали последний пост на российской стороне, без обиняков предложила Эдику перепихнуться, заявив, что он – в её вкусе. Отказ не удивил и не огорчил девицу.
В Питере они разошлись каждый в свою сторону. Эдвард отправился по адресу, вручённому ему в Эстонии, сдал машину всретившим его людям и отправился бесцельно болтаться по городу. Он знал, что его загрузят наркотиками, но куда их спрячут, его не касалось. По инструкции автомобиль принадлежал какому-то Владу, так что в случае чего – если вдруг тормознут на таможне – можно будет сделать круглые глаза и заявить, что он, Эдик, не при делах, тем более, что его отпечатков пальцев на товаре нет. «Взял машину съездить в Питер, и всё тут. А что там могло быть в машине у Влада, не знаю, – учили его. – Как найти Влада – не проблема. Вот телефончик. Звякнешь, он подгребет… У нас есть кому тюремную баланду хлебать».
На обратном пути Эдвард был мрачнее тучи, а Марина с восторгом болтала о своих питерских приключениях, взахлёб рассказывая о том, как она отрывалась по полной программе с какой-то подругой, подцепив в кабаке троих денежных бизнесменов из Саратова.
– Сам же понимаешь, что троих мужиков на две части не поделить, вот мы и решили веселиться компашкой. Чего пялишься, а? Так я и поверила, что ты никогда не занимался групповухой, ха-ха-ха, – залилась она смехом. – И приятно, и полезно. Особенно, когда с двумя мужиками. Они ж так стараются превзойти себя, что прямо из шкуры лезут – обязательно доведут до оргазма, и не раз. Слушай, а ты какой секс предпочитаешь? Может, всё-таки попробуем?
Эдвард попытался было объяснить девице, что его не волнует её личная жизнь, но не тут-то было. Марина никак не отреагировала на его слова, продолжая трепотню. Видимо, она сама получала удовольствие от рассказа. Эдик включил погромче музыку…
Российскую таможню миновали удачно. На эстонской стороне по расписанию должен был дежурить Алексей, его знакомый, у которого Эдвард как бы невзначай спросил, что ему привезти из России? Последний диск «Лесоповала», ответил тот. Алексея на дежурстве не оказалось, что крайне встревожило Эдварда. Но внешне он был абсолютно спокоен.
– Где Алексей, сегодня ведь его смена? – спросил он одного из таможенников, попросивших открыть багажник. Услышав, что их коллега заболел, Эдвард добавил. – Он просил ему кое-что привезти, – и достал из бардачка диск. – Не знаю, когда увижу его, так что, если сможете, передайте ему это. Скажете – от Эдика.
ГЛАВА 15
За этой поездкой последовали следующие. Все складывалось удачно. Угрызения совести становились с каждым разом слабее – Эдуард утешал себя тем, что не он, так ктонибудь другой провезёт наркоту, она все равно будет доставлена в Эстонию. Он втянулся в работу, тем более, что последние два «гонорара» оказались довольно крупными по сравнению с предыдущими. «Это – премия», – объяснил ему «инструктор» Гриша Соловьев, между своими – Грэг.
Теперь он имел дело только с ним. После той, первой встречи, «допуска к телу», то есть встречи с Родионом Александровича, ни разу не было. Даже когда Эдвард попытался выяснить историю с полицией. Ему жёстко и лаконично объяснили, что, во-первых, нет необходимости встречаться с Самим, а, во-вторых, он отныне – должник Родиона Александровича, потому что отмазать Эдварда от уголовного дела стоило недёшево.
Эдик понял, что разыгранная как по нотам «трагедь с комедью», замешанная на героине, была полностью под контролем Шелковникова. До него давно дошло, что менты были настоящие, прикормленные братками. Ясно было и то, что на него навесили несуществующий долг, сумму которого пока не озвучили, и что этот долг придётся отрабатывать, иначе… Что будет в том случае, если он откажется, Эдвард прекрасно осознавал. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы после той подставы понять, сколь прочна связь между представителями полиции и криминального мира.
За пять месяцев он заработал кругленькую по меркам братвы сумму, но у него хватило ума, несмотря на молодость, не швыряться купюрами в ресторанах и барах, не демонстрировать, что у него появились лишние деньжата. Часть их он периодически подкидывал матери, повторяя каждый раз легенду о щедром заказчике, который остался доволен ремонтом автомобиля. Тётке тоже помогал материально, ловко обосновав свои периодические поездки в Россию необходимостью доставать более дешёвые запчасти для машин. Она, не соображая в этом ничего, безоговорчно верила Эдику.
В свободное от поездок время он продолжал работать у Чекана. Так велел Грэг, предупредивший, что Колян не вякнет ничего против. И ещё Грэг попросил, правда, просьба была больше похожа на приказ, хотя и преподнесена в весьма корректной, свойственной Грэгу манере, с пацанами – он имел в виду тех, кто крутился у Родиона Александровича в «шестёрках» – нигде не светиться:
– Меня тут просили передать тебе, что всё, парень, идёт нормально. Тобой довольны. Думаю, поднимешься со временем. У тебя характер есть, и понятие. Родион таких в обиду не даёт, уважает, ценит. Ты только вот что: с Вальком, с Михой или с Алексом никуда не ходи. Репутацию, старик, беречь надо. Проколешься, всё коту под хвост полетит…
Что «всё», Эдик понимал. Родиону Александровичу во чтобы то ни стало надо было сохранить его в качестве надёжного, не запятнанного приводами в полицию, канала доставки наркотиков. Доверие к Эдику росло: последние несколько раз он уже не просто сгрузил товар в автомобиль Грэга, а доставил, следуя указаниям последнего, по адресу. Ему поверили настолько, что показали «кладовщика» – маленького, совершенно неприметного сухонького человечка неопределённого возраста с цепким ледяным взглядом бледно-голубых, словно выгоревших, глаз – и квартиру, служившую перевалочным пунктом.
Предупреждение по поводу Валька и его отмороженных дружков оказалось, в общем-то, лишним, потому что Эдварда компашка Валька не устраивала. Гнуть пальцы, как они, и хвастаться своей крутизной он не собирался. Эдик вообще старался избегать этих отморозков, особенно после одного случая, невольным свидетелем которого ему пришлось стать.
…Как-то вечером, вскоре после первой поездки в Россию, он пригласил Юльку в бар. Они спокойно болтали о том, о сём, со смехом вспоминая детство и свои шалости и пили, он – пиво, Юлька – коктейль.
– Я сейчас вернусь, – Юлька встала и, медленно пробираясь между танцующими парами, направилась в дамскую комнату. Вернулась она быстро, очень злющая. – Эдька, там этот твой знакомый торчит у двери как пень, не пускает меня в туалет, говорит, что авария произошла. Врет, козёл, по роже вижу. Скалит зубы и за ручку двери держится.
– Ну так иди в мужской…
– Ты что, рехнулся? Там же ребята, а мне что – лопнуть? Или иди разберись с этим придурком, или постой около дверей мужского туалета, покарауль.
Эдвард вышел в фойе и, глянув в сторону дамской комнаты, понял, что там что-то происходит.
– Постой-ка здесь, не высовывайся, – велел он Юльке. – Ты что здесь торчишь? – спросил он Валька, стоявшего на стрёме и закрывавшего своей мощной спиной дверь.
– Тебе-то что? Где хочу, там и стою, – гадко оскалабился тот. – Тебе что, отлить надо? Тогда проходи, - и резво отворив дверь, подтолкнул к ней Эдварда. – Присоединяйся…
Взял машину съездить в Питер, и всё тут. А что там могло быть в машине у Влада, не знаю...