КАК ЗАКАЛЯЮТ ХРУСТАЛЬ
«А меня никто не хочет» — эта фраза маленькой Анюты перевернула душу многим семьям, но взяла ее к себе жить только одна
Она похожа на мультяшного персонажа. Очень маленькая даже для своих семи. Глаза в пол-лица и длинные, отбрасывающие тень ресницы, как у фарфоровой куклы. И такая же хрупкая. «Здесь нет просьб о помощи. Здесь о счастье» — с этих слов начинается блог хрустальной девочки Анюты в Instagram. Истории про особенных детей чаще другие. Они больше про поддержку, помощь, сочувствие. И эту девочку, оставленную матерью в роддоме, ждала печальная участь одиноких инвалидов: жить запертой в стенах казенных домов — сначала детских, затем взрослых. Но линия судьбы сделала невероятно крутой поворот. И получилась история про счастье. Не смогла сказать ребенку: «Не пиши и не звони!»
Своих девочек-двойняшек Елена Хорс родила в 31 год. До этого занималась карьерой и была уверена, что ничего важнее нет. Но именно рождение детей стало переломным моментом в линии жизни типичной бизнес-леди. Может быть, потому, что материнское счастье, да еще в двойном размере, она восприняла как чудо.
Девочкам не было и года, а их энергичную маму уже переполняло стойкое ощущение, что она может что-то еще!
— Возможно, сыграли роль гормоны или мой максимализм, — она пытается объяснить свой порыв. — Кроме того, у нас была няня: высокий материальный статус семьи позволял. Меня разрывало желание участвовать в гуманитарных проектах, но тогда, 15 лет назад, они находились в зачаточном состоянии, и я не нашла себе применения. Поэтому и появилась мысль, что мы можем взять еще одного ребенка. Я прошла школу приемных родителей, и вскоре мы с мужем поехали в небольшой детский дом в Рузе за Ромой. Ему было почти пять лет.
— Усыновлять еще одного ребенка мы не планировали, — признается Елена, — тем более так быстро. Когда мы зимой забирали Рому домой, муж вдруг сказал: «Видела, какого пацана привезли?» Елена настолько была поглощена Ромой, что не замечала больше ничего и никого.
Оказывается, пока они одевали в маленькой прихожей своего мальчика, в детский дом доставили нового ребенка — белокурого и голубоглазого. Можно сказать, типичную мечту большинства приемных родителей. Правда, этот милый ангелочек оказался с характером: тут же пошел и отобрал у одного ребенка игрушку, а другому настучал по голове.
— Моему мужу мальчуган запал в душу. И вскоре Алексей сказал: «Узнай, как там тот пацан!» У Максима на тот момент готовых документов еще не было. Его мать как раз лишали родительских прав, и ребенка нам отдали просто по заявлению. Тогда это было возможно. Так в нашей семье стало четверо детей. Максиму было два с половиной года. Если бы первым оказался он, наверное, мы больше бы никого не взяли, — откровенно говорит Елена. — С ним все через борьбу и преодоление. Это его стиль жизни. А Рома — мальчик со светлой улыбкой, с ним всегда можно было договориться. Его сильнейшая черта — в любой сложной ситуации искать проблемы в себе, а не в других. Но его накрыл поздний подростковый кризис, который совпал с пандемией. Рома очень общительный, в изоляции ему пришлось тяжело. А с Максимом стало легче: он сейчас очень старается сохранить добрые отношения в семье.
Потом появилась Настя. Ей было уже 15. Сначала приезжала в гости по выходным, потом прожила в семье все лето и попросила остаться. Подростков редко берут: с ними всегда непростая история. Еще не взрослые, уже не дети.
— Я знала, что Настя не раз убегала из детского дома, — продолжает Елена. — У меня был страх, что привычный сценарий повторится. Она долго держалась, но в семнадцать с половиной все-таки убежала. К счастью, ничего страшного не произошло, но после этой истории она захотела вернуться в интернат. Сейчас ей 23, и ее желание общаться с нами становится более сильным. Семья стала нужна Насте. Я осознала: годы должны пройти, чтобы у ребенка появилось какое-то доверие. По большому счету это взаимная работа.
После истории с Настей Елена поняла, что не готова брать новых подростков в семью.
— Я же не могу сказать ребенку: «Не пиши мне!» Он стал ездить к нам в гости, в итоге мы его взяли. Сейчас ему 22. Денис живет самостоятельно, обращается за помощью в каких-то трудных ситуациях. Всякое было: и воровство, и обманы. Мне это, конечно, не нравилось, но пришлось принять эту ситуацию…
«А меня не хотят…»
Сюжет про хрустальную девочку по имени Айнур показали в конце 2017-го в эфире главного телевизионного канала, перед самым Новым годом, когда принято загадывать желания. О чем может мечтать детдомовская девочка, переломанная болезнью? Наверное, о том, чтобы ее взяли в семью. Когда эта малышка 80 сантиметров ростом сказала: «А меня не хотят!» — сердце защемило у многих. Телефон, который дали в конце программы, обрывали тысячи людей. Предлагали помощь: купить игрушки, оплатить лечение и реабилитацию…
— Я поняла, что ей нужны родители, — говорит Елена. — Показала мужу сюжет — он спокойно сказал: «Ну, узнай!» Когда я дозвонилась примерно через месяц, мне сухо ответили: никаких комментариев, оформляйте документы стандартным путем через опеку.
О диагнозе «несовершенный остеогенез», или повышенная ломкость костей, Елена знала немного. Со свойственной ей дотошностью расспросила лечащего врача девочки, пообщалась с родителями детей с таким заболеванием. А поисковик неумолимо подбрасывал страшилки, что хрустальный ребенок может сломаться на ровном месте — под тяжестью одеяла, от веса зубной щетки…
— Для меня это был шок. Как жить с этим? Как довезти девочку до дома? Можно ли посадить в автокресло? — вопросы ставили Елену в тупик. К тому же ее муж Алексей честно сказал: «Для меня главное, чтобы наша жизнь не превратилась в подвиг».
А в ней почему-то крепла уверенность, что у них все получится. Она чувствовала: это не чужой, а свой, родной ребенок. Весь процесс занял 8 месяцев. Почти как полноценная беременность. В августе Айнур поехала домой. Точнее, уже не Айнур, а Аня, по-домашнему просто Нюта.
Биологическую мать девочка не помнит: она оставила ее в роддоме и уехала на родину, а отец жил в Москве и изредка навещал дочь в приюте. Обещал, что скоро заберет ее домой. Она ждала, а он ничего для этого не делал.
— Он сбил Нюте некоторые ориентиры. Она мне сразу сказала: «Ты — моя мама, но у меня есть еще один папа!» — рассказывает Елена. — Она ведь верила, что папа за ней приедет. Теперь эта дверь в прошлое закрылась. Дочь старается вытеснить все воспоминания и о приюте. Как-то я достала из шкафа ее футболку и мимоходом спросила: «Откуда она взялась? Из детского дома?» Нюта даже разозлилась: «Зачем ты мне напоминаешь об этом?!»
Как восприняли новые братья и сестры появление в семье особенной девочки, с которой надо обращаться, как с хрустальной куклой? Ведь любое неосторожное движение в игре может привести к перелому.
— Пока ты с этим не столкнешься в реальности, очень сложно теоретически объяснить. У нас два первых перелома случились, по сути, по моей вине. Оставила ее буквально на секунду — она со второго этажа решила спуститься ползком по лестнице. Нюта у нас «достигатор», ей надо доказать, что она многое может. В результате она скатилась вниз и сломала плечо. Второй момент связан, вероятно, с моим быстрым темпом жизни: когда я стала поднимать Нюту, наша собака на меня прыгнула, и мы все вместе завалились. С обычным ребенком ничего бы не произошло, только посмеялись бы, потому что куча-мала. Но Нюта сломала руку. Или как-то я поехала со старшими детьми, другими, — вдруг звонит няня: «Нюта стояла, и вдруг хрустнула нога…»
То поехали на море — у Нюты очередной перелом. Причем сложный. Врачи говорят: «Срочно прилетайте на операцию!» Значит, надо прерывать отдых и возвращаться в Москву…
Елена училась справляться со своими страхами. А еще нужно было сделать так, чтобы жизнь других детей не превратилась в созависимость, как это порой бывает в семьях с ребенком-инвалидом, под которого приходится подстраиваться и взрослым, и детям.
За те три года, что девочка живет в семье, ей провели уже шесть операций: вставили в руки и ноги телескопические стержни, благодаря которым она стала лучше и увереннее двигаться, и переломов теперь меньше. Поразительно, но эта кроха осознает, для чего ей нужна очередная операция. Даже врачи поражаются мужеству Нюты. Ее не приходится уговаривать, что сейчас будет больно, и надо потерпеть. Она и к больнице относится иначе, чем обычный ребенок. Но для Елены каждая операция дочки — тяжелый стресс.
Брали кровь из вены — и сломали руку
— У меня самые страшные моменты в жизни связаны со страхами за детей. С ожиданием, когда ты сидишь и ждешь ребенка с операции. В моей жизни такого опыта не было, а тут за последние два года — шесть раз. Операции сложные, и процент рисков по ним достаточно высокий. И я как математик начинаю подсчитывать: если у нас шесть удачных операций, то по теории вероятности следующая может оказаться не такой успешной. Вы сами видите, у Нюты ручки перекрученные, вены сложные. Были ситуации, когда у нее брали кровь из вены и… сломали руку. Помню, как медсестра колола и не могла взять кровь — только с пятого раза получилось. При тебе ребенок терпит, плачет, слезы текут из ее больших глаз, а ты с болью понимаешь, что в этой ситуации ничего сделать не можешь, только стоять и поддерживать… вижу, как эта сильная женщина еле сдерживает слезы и понимаю: так остро чувствовать страдание ребенка может только мать.
Анюте сейчас 8 лет. Она подросла — ее рост 96 см, но все равно девочка будет маленькой, максимум 120–130 сантиметров. Конечно, она осознает свою непохожесть.
— Она ищет пути, ей сложно какие-то вещи принимать в себе, — говорит Елена. — Она хочет быть как все и спрашивает: «Если я вырасту, буду много спортом заниматься, перестану быть хрупкой?» Мы объясняем, что слово «инвалид» в ее случае не ругательство, потому что никто не хочет ее обидеть, но люди будут обращать на нее внимание. Здесь важно не обманывать ребенка, не вселять несбыточных надежд. У нее должен произойти момент принятия себя: да, я такая.
…Она лихо подруливает ко мне на своей быстроходной колеснице. Ногти покрашены лаком разных цветов. Модница!
— Анюта, какая одежда тебе нравится?
— Топики, футболки, нарядные платья. У меня есть длинное платье до пола и короткое бальное платье!
— Чем любишь заниматься?
— Готовить, лепить, гулять, пирожки с мамой печь, встречаться с подружками, в зеркало смотреться, играть в куклы. У меня есть Барби, кукла-лол, знаете? Еще люблю плавать, скоро у меня будет тренер.
— А чего ты боишься?
— Боюсь темноты, пчел, комаров, слизней. Самое главное, я боюсь уколов, шприца. Боюсь, когда доктор подходит ко мне перед операцией, брызгает в нос горькой жидкостью, а потом я засыпаю. Просыпаюсь — гипс…
Смотрю на Анюту и думаю: она такая же, как все девочки ее возраста. Только очень мужественная и сильная. Настоящая личность.