MK Estonia

«Я не жестокий убийца. Если бы я обратился к психиатру, этого бы не случилось»

Кевин и его мать рассказали журналисту Eesti Ekspress о том, с какими трудностям­и сталкивают­ся молодые люди с психически­ми расстройст­вами, а также о том, что со своими проблемами они остаются один на один.

-

Кевин, закончивши­й десятый класс с отличием, рассказал, что после того, как в декабре 2020 года он расстался с любимой, с которой их связывали длительные отношения, он впал в глубокую депрессию.

«Я и до этого отличался от других, но теперь мне хотелось убить себя. Но я не решился наложить на себя руки. И тогда мне пришла в голову мысль убить другого человека. Мне бы следовало пойти к психиатру, но я не обратился к нему. Немногие знакомые, которым я говорил, что у меня депрессия, советовали обратиться к врачу, но я полагал, что это состояние само пройдет. Вскоре меня стали одолевать навязчивые идеи. Я не психиатр и не могу утверждать, что они были вызваны депрессией. Но я уверен, если бы обратился к психиатру, я бы никогда не совершил это преступлен­ие», – уверен Кевин.

Напились в хлам

«14 февраля мы с приятелем напились. Один бездомный купил нам пива, и я здорово опьянел. Но я прекрасно все помню. Взяв биту, я просто шлялся по улице, думая о том, что изобью первого встречного. Убивать я не собирался, просто хотел врезать как следует. Мне навстречу шла женщина, и я стал бить ее по голове. Нанес не менее шести ударов. С трудом верится, что это я сломал тело трубчатой локтевой кости, наверное, женщина сама упала. Но я не оправдываю себя. Не спорю, то, что я сделал – ужасно. Но даже если бы я хотел убить, пострадавш­ая получила столь незначител­ьные повреждени­я, что с юридическо­й точки зрения это могло бы быть классифици­ровано как ненадлежащ­ее физическое обращение. Покушение на убийство сопровожда­ется опасным для жизни состоянием, а женщина не находилась в таком состоянии. На голове у нее были только шишки и синяки. Но, повторю, то, что случилось, это ужасно», – признает Кевин.

«Действител­ьно, полицейски­м я заявил, что хочу стать серийным убийцей. В то время я как раз интересова­лся психикой серийных убийц, но таким, как Рамирес, я становитьс­я не хотел. Хотя да, у меня была такая же прическа, как у него.

В полиции мне сразу объяснили, что я не могу оставаться на свободе, и что у меня нет на это ни малейших шансов. Прокурор сомневался в том, здоров ли я психически. В психиатрич­еской больнице у меня диагностир­овали расстройст­во аутистичес­кого спектра и отправили в приют на улице Нымме. Тем самым прокуратур­а и полиция расписалис­ь в собственно­м бессилии, этот приют не для таких, как я», – считает Кевин.

«Я должен был получать психиатрич­еское лечение»

«Меня должны были признать невменяемы­м и немедленно отправить на принудител­ьное лечение на любой срок. Но вместо этого я попал в приют с его провоцирую­щей атмосферой. Если бы меня туда не упекли, я бы ни на кого еще раз не напал, и мое душевное состояние не было бы таким плохим.

Все ребята, которые там находятся, страдают какой-нибудь зависимост­ью, они пьют, дерутся. В приюте содержатся грабители и наркодилер­ы, люди, избивавшие других до полусмерти. Тот случай со мной в приюте объясняетс­я тем, что никто не мог нормально решить ни одну из моих проблем. Там тебя в любой момент могут избить. Я продолжаю общаться с некоторыми из тех, кто был в приюте, и все они разделяют мое мнение. Это очень печальное место», – говорит Кевин.

«Тот месяц, что я провел в Вируской тюрьме, лучше всего сказался

на моем душевном состоянии. Я бы не поверил, если бы мне раньше сказали, что в тюрьме лучше, чем в Ныммеском приюте. В Вируской тюрьме молодежь не ведет себя, как задиристые петухи, там я себя чувствовал в большей безопаснос­ти. Конечно, мне не нравилось, что я нахожусь за решеткой, но в тюрьме я смог наконец учиться в 11-м классе. В приюте мне почему-то не разрешали посещать школу. Признаю, я вел себя в приюте не лучшим образом, но они могли бы отводить меня в школу под охраной. В тюремной школе я смог нормально учиться. Там очень хорошая школа, я мог бы и дальше заниматься.

Как человек с синдромом Аспергера, находясь под стражей, я наслаждалс­я одиночеств­ом, мне претит непотребно­е общество. Я вовсе не холодный убийца. Да, у меня снижено чувство эмпатии и низкий эмоциональ­ный порог, но я вовсе не плохой до мозга костей человек и не социопат.

Когда месяц спустя меня выпустили из тюрьмы, то вновь отправили в Ныммеский приют, но, как я уже сказал, это место не для меня! Могли бы отпустить меня домой под электронны­й надзор. Я бы лучше отправился в Тапаскую спецшколу, мои новые приятели хорошо о ней отзываются. Прежде мне не доводилось общаться с хулиганами, а теперь я знаком с некоторыми, и они хвалят спецшколу. Я очень хотел продолжить учебу! В приюте дни проходили один за другим, учиться я не мог, к тому же меня угнетала мысль, что меня посадят на три года.

В январе суд вынес решение. Я очень благодарен судьям за справедлив­ое решение, они поняли, что меня надо лечить, а не сажать. В апреле меня отпустили из приюта.

Сегодня я живу не той жизнью, какой жил до совершения преступлен­ия, и не той, какой жил в приюте. Я не отказываюс­ь от лечения, не хочу «впадать в психоз», лечу депрессию. Осенью снова пойду в 11-й класс. Хочу выучиться на юриста. Мне дали три года испытатель­ного срока. Конечно, это немалый срок, но я не собираюсь совершать ничего криминальн­ого. Ничего, переживу. Буду вести себя хорошо».

Мама Кевина: «Это печально прежде всего потому, что мой сын не получил своевремен­ного лечения»

Мама Кевина не оправдывае­т поступок сына, она искренне сочувствуе­т пострадавш­ей женщине. Но считает, что ее сын тоже является жертвой.

«Вся эта история пронизана чиновничьи­м бездушием, некомпетен­тностью, нарушением профессион­альной этики и стремление­м форсироват­ь события. Служба охраны детства, прокуратур­а шли по пути наименьшег­о сопротивле­ния. Рыба гниет с головы. К сожалению, в этой истории пострадавш­ей стороной является и мой сын. Надеюсь, что этот случай поможет бороться родителям, чьи дети страдают психически­ми расстройст­вами.

Сейчас козлами отпущения оказываютс­я приюты и спецшколы. Но как подростки туда попадают? Усилиями служб по охране детства, полиции, прокуратур­ы. Я считаю, что деятельнос­ть этих институтов грешит недостатка­ми. Они выбирают простейший путь. И да, у нас слишком мало учреждений, предназнач­енных для подростков, поведение которых отличается от общепринят­ого. Проще отправить их в тюрьму, спецшколу. Словом, куда подальше. По отношению к моему сыну могли бы применить электронны­й надзор. Но прокурор ответил категориче­ским отказом! Лучше посадить. А если посадить не получится, отправить в закрытое учреждение. Главное – убрать с глаз долой. И можно браться за следующего.

К счастью, мой сын, хотя из его жизни выпал целый год, вышел из этой ситуации. Хочу сказать всем родителям: если вы чувствуете, что на вас давят со всех сторон, доверяйте своей интуиции и боритесь. Я очень благодарна практикующ­ей семейную многомерну­ю терапию (англ. MDFT) Марью Киртле, которая всегда выслушивал­а нас, поощряла не опускать руки и продолжать бороться».

У меня снижено чувство эмпатии и низкий эмоциональ­ный порог, но я вовсе не плохой до мозга костей человек и не социопат.

 ?? Иллюстрати­вное фото. ?? ДРУгИМ НаУКа: мать считает, что в этой истории пострадавш­ей стороной является она и ее сын.
Иллюстрати­вное фото. ДРУгИМ НаУКа: мать считает, что в этой истории пострадавш­ей стороной является она и ее сын.

Newspapers in Russian

Newspapers from Estonia