«Сигнал русским учи
Учитель года, подвергшаяся резкой критике за речь на русском языке: «Пожар не тушат деньгами»
Вызов на сцену и вручение главного профессионального приза года стали для нарвитянки Елены Бочковой, педагога детского сада Tareke, настоящей неожиданностью. Такой, что, разволновавшись и растерявшись, она… произнесла свою благодарственную речь на русском языке. Реакция части СМИ не заставила себя ждать – в передаче Täistund на телеканале Kanal 2 нарвскую воспитательницу только что не пригвоздили к позорному столбу, сделав акцент на том, что выбирать учителем года человека, систематически нарушающего языковые требования, было «неправильным сигналом» остальным «2300 учителям, не говорящим по-эстонски».
Разумеется, критерии отбора номинантов не включали в себя то, на каком языке говорит тот или иной кандидат на звание «Учитель года». Комиссия смотрела, какие методы использует педагог, какие результаты у его воспитанников, насколько велико его чувство миссии и любят ли его дети. Всех этих достижений у Елены с лихвой: она организует соревнования разного уровня по программированию для детсадовцев и младших школьников, она действительно лучший друг детей, опытный наставник и абсолютно преданный своему делу учитель.
– Вам обидно? То, что ваша победа на конкурсе, весь ваш багаж как педагога сведен после вручения премии к тому, что вы, такая-сякая, произнесли речь на русском языке, показав «дурной пример» коллегам?
– Конечно, да. Вчера ты был хорош, сегодня – не нужен. Спасибо, до свидания. Но еще хуже то, что в материале от Postimees были такие слова: «Бочкова признается, что скорее уволится с работы, чем пойдет на языковой экзамен». Я так не говорила. Это даже не то, о чем я думаю. Я говорила, что, к сожалению, вряд ли смогу сдать этот экзамен, трезво оценивая свои силы и условия обучения (курсы без отрыва от работы). Мне не дотянуться до С1, поэтому мне, возможно, придется попрощаться с моей работой. Но что я не пойду сдавать экзамен из-за какой-то ложной гордости, позерства – такого я не говорила и не подразумевала. Опять же, жаль, что в передаче не пригодилась та часть интервью, где я говорила слова радости и благодарности за такую высокую оценку моей работы. Как важно рядовым учителям получать слова похвалы от своего министерства. И молодые учителя, знакомые со мной, должны думать при этом: «Я тоже так хочу и могу!»
Есть и юмор в этой ситуации – наградили за большую проделанную работу, воплощенные проекты, созданные пособия, а ведь это именно то, чем я была занята в то свободное время, когда могла бы учить эстонский.
Мы сидим у Елены на кухне, пьем кофе, и видно, что разговор дается ей нелегко. Время от времени глаза учительницы наполняются слезами. «На самом деле я спокойная и выдержанная, не знаю, почему так разволновалась», – c улыбкой пытается
она оправдаться. Отвечаю, что все в порядке, что тема тяжелая, и чувства – это нормально. Тем более, что Елена абсолютно честна и искренна в беседе, это понимаешь сразу.
– Помните тот момент, когда объявили ваше имя в качестве победителя конкурса «Учитель года»?
– Помню. Я споткнулась (смеется). Это было очень волнующе и очень, очень неожиданно. Я даже представить не могла, что такой приз достанется именно мне.
– Может, стоило просто сказать по-эстонски «aitäh», поклониться и уйти? Не думали об этом?
– Мы частенько задним числом понимаем, что могли бы что-то сделать иначе.
Да, конечно, можно было. Но что бы это изменило? Продолжать делать вид, что такие учителя, как я, – невидимки? Надеюсь, что те господа, которые «попадали со стульев», по словам корреспондента, не ушиблись («Языковые инспекторы Ида-Вирумаа, должно быть, попадали со стульев, когда при получении государственной награды Елена Бочкова… произнесла благодарственную речь на русском языке» – цитата из материала Эло Мыттус-Леппик, опубликованном на портале RusPostimees) .
Да, я нарвитянка, которой в школе никогда не преподавался эстонский язык, которая всю жизнь жила здесь, обходясь бытовым уровнем языка (я могу объясниться в магазине, в путешествиях и т.д.), у которой даже были эстонские друзья, которые предпочитали говорить по-русски, и которая после школы по ряду причин выбрала обучение в Санкт-Петербурге. Так случилось. Вернулась к изучению языка я уже после декретного отпуска, прошла обучение по специальности в Нарвском колледже, но диплом не получила, потому что условием было наличие категории В2. Потом я отучилась еще два года, чтобы получить право работать в детском саду, прошла курсы повышения квалификации для работы с детьми с особенностями развития. Так что вот она я – я живу в Нарве, я существую, я никогда не чувствовала себя отделенной от своего государства, эстонских коллег, я честно использовала возможности изучения эстонского, и все эти 22 года не сидела на шее у государства, а работала изо всех сил.
– Почему не получается с эстонским?
– Во-первых, загруженность основной работой. Во-вторых, и в моем случае это очень важно, я обратила внимание на то, что я недостаточ- но хорошо слышу. Впрямом смысле. Причем, это не сразу понимаешь, и я только со временем заметила, что не могу разобрать какие-то части слов, сами слова… Я даже не знаю, почему острота слуха падает. Видимо, это медицинская история, которой нужно заниматься. Я честно изучала эстонский язык, нельзя сказать, что сидела, сложа руки. Выглядело это так – почти целый учебный год, трижды в неделю, после смены я повторяла материал, сидела, зарывшись в конспекты, потом на такси ехала в другой конец города, занималась там в группе три, три с половиной часа и в потерянном состоянии возвращалась домой.
И те курсы мне помогли, я смогла сдать на категорию А2.
В моей жизни было несколько курсов, в том числе и оплаченные мною, но на экзамен выше уровнем я не пошла, потому что понимала, что я не готова, не получается, не дотягиваю.
– Если бы вас отпустили с работы на полгода, сохраняя зарплату, чтобы погрузиться в среду где-то на юге Эстонии или островах, вам бы это помогло?
– Я думала об этом. Да, это был бы, возможно, выход. Могла бы преподавать эстонским детям программирование. Уровень эстонского бы сдвинулся с мертвой точки. Но кто же отпустит педагога на полгода-год, кто закроет эту брешь? О таких программах у государства я не слышала, и какое самоуправление себе это сможет позволить?
Вырваться на курсы ведь тоже не просто. Нужно договориться, чтобы тебя подменили.
Тут сразу несколько нюансов, в которых мне, кстати, всегда шли навстречу. Это зависит и от коллеги, с которой ты работаешь в паре, от администрации детского сада, и, в принципе, от самой нагрузки, можно договориться об изменении графика работы, чтобы выкроить время на курсы. Но никто не обязан подменять тебя или идти на какие-то лишения, тут работает только добрая воля и твои отношения с коллегами.
Несмотря на то, что количество детей уменьшается, работы у педагогов в детском саду становится больше. Почему? Потому что приходят все более «сложные» дети. Появилось много аутичных и невротичных детей, у которых реакции могут быть очень острыми, внезапными, представляющими опасность или просто неприятными для окружающих. Когда этот бедолага выходит из себя, то может вести себя непредсказуемо. И тут его надо подхватить, успокоить, найти правильный тон, нужные слова. Не всегда ребенок в этот момент способен общаться на чужом языке, он и на родном-то общается с трудом. И какой выход для учителя? Как продуманы такие моменты? Готовы ли к этому педагоги? Но, может, все как-то уладится, может, это наши беспочвенные страхи? Время покажет.
Да, я нарвитянка, которой в школе никогда не преподавался эстонский язык, которая всю жизнь жила здесь, обходясь бытовым уровнем языка.
– Те публикации и видео в СМИ, в которых вы фигурировали как плохой пример и злостный нарушитель Закона о языке, несли однозначный посыл: упрямые педагоги Северо-Востока намеренно не хотят учить язык.
– О чем мы говорим? Сама никогда так не думала и среди учителей, своих коллег, не слышу таких разговоров. Какое упрямство? Какая поза? Мы работали, как проклятые. У нас такая нагрузка, что иногда не хватает листа ежедневника, чтобы записать все задачи на день.
Кто мы, педагоги с 20–30 летним стажем? Мы начинали наш путь в конце девяностых, находясь в тесных рамках бюджета, шли с горящими глазами мимо помойки, выискивая, что там за интересная вещь может быть оставлена и не понадобится ли она – отмытая и перекрашенная – в группе. Тащили все из дома. Зарплаты были настолько низкими, что содержать учителя детского сада могла не каждая семья – это был еще один иждивенец, который из дома норовил что-нибудь утащить, а домой приносил только проблемы. Те, кто не ушел из профессии, кто выстоял – дождался лучших финансовых времен в детских садах. Пошло финансирование, укрепилась материальная и техническая база. Теперь садики финансово достаточно твердо стоят на ногах, но нуждаются в людях с горящими глазами, которых найти непросто.
В бедные времена в педагоги шли в хорошем смысле одержимые этой профессией. Сейчас на эту зарплату придут разные люди. Пока они освоятся, пока поймут, их ли это, пока дети привыкнут к новым лицам…
– Дети быстро понимают, что представляет из себя воспитатель?
– Ребенок быстро может сказать «нравится-не нравится». Дети оценивают педагогов своеобразно, поэтому когда мы приходим в младшие группы, к новым детям, то приходим, как феи – в белом и пахнущие конфетами, чтобы понравиться детям на физическом, химическом уровне. Чтобы найти подход к маленьким подопечным, ты и залаешь, и поползешь, и закричишь: «Я вас люблю, мы сейчас сыграем в лучшие игры мира!» У педагога не так много времени, чтобы понравиться им, заинтересовать, завоевать доверие, повести за собой.
Уходит целое поколение опытных педагогов. Это те, кто к 50 годам обладают супермастерством, я училась у таких. Обсуждая занятия, деятельность, они могут предложить тебе десять дорог. Следующему поколению придется все это нарабатывать заново. Потому что практика у студентов на этой специальности очень куцая, а педагогическое мастерство нарабатывается трудно. Нужен не только теоретический багаж знаний, нужно понимать, как применить его на практике. А молодежь приходят и теряется – ритм работы такой, что нет даже возможности продышаться и подумать, что использовать для достижения определенных результатов. Реакции должны быть быстрыми, и тут пригождается совет и опыт старших коллег.
– У нас же есть учителя с категорией С1, они говорят с ошибками, акцентом, и, по большому счету, для преподавания, тоже не годятся. От нас опять отмахнутся, мол, справляйтесь, как можете?
– По-моему, пока государство не обязывает к перфектному эстонскому языку. Поэтому, возможно, профессия педагога не останется за носителями языка, пока иноязычные учителя настолько не улучшат свои языковые навыки.
– Какой поддержки от государства вы бы в данной ситуации
ожидали, если бы вам ее предложили за ваши заслуги в том числе?
– Я не могу клятвенно обещать, что я выучу язык на С1 в нашем городе, не имеющем языковой среды, врать не хочу. Может быть, нам помогли бы выделенные учебные дни, чтобы дотянуться до категории В2. И, может, стоило бы оставить нас работать в качестве ассистентов, помощников педагогов. Государство говорит, что сейчас вливают в процесс перехода огромные деньги. И тема перехода самая горячая и срочная в образовании – как пожар. Но пожар не тушат деньгами. И думаю, понятно, что если мы 30 лет учим эстонский язык, но сдвигов нет, то… в педагогике это называется «не
те методы».
– Вам жалко детей, которые попадут в этот переходный период проб и ошибок?
– Мне жаль родителей, которым придется со всем этим справляться. Мы своего ребенка вырастили, слава богу, внуку уже десять лет. С образованием детей внутри нашей семьи мы справимся. Как справятся остальные? Я думаю, что расслоение семей на те, которые могут дать качественное образование детям, и те, кто не в силах, усилится. У меня много вопросов по поводу детей с логопедическими проблемами, и, мне кажется, хорошего решения до сих пор не найдено. Меня учили, что интеллект ребенка развивается в родной речи. Наверное, не эстоноговорящий ребенок должен как-то дотянуть эстонский язык до уровня родного, чтобы двигаться дальше. Как это сделать?
– Какого возраста ваши подопечные сейчас?
– Это подготовительная группа, мы в этом году их провожаем в школу. Поскольку садик все равно соединяется с другим (закрывается), то вопрос поиска рабочего места открыт, но по закону я больше учителем быть не смогу.
Однако я могу быть домохозяйкой, заниматься домом, детьми. Правда, муж смеется и не верит, что я смогу просто сидеть дома, так что, конечно, чем-то я точно займусь. (Улыбается.)
– До того, как вас номинировали и выбрали победителем, вы уже знали, что вам придется прощаться с работой учителя?
– Когда пошли разговоры про обязательный уровень С1 (а это уже больше года назад), я осознала, что мне до этого уровня в обычных условиях (занятость, обычные курсы…) не дотянуть. Поначалу были планы, что нас оставят ассистентами педагогов, но потом все переиграли – только С1 и педагогическая деятельность исключительно на эстонском языке. Я в принципе знаю, чем смогу заниматься, потеряв любимую работу, но у меня много коллег в городе с ужасными, напряженными мыслями, и это женщины, которые всю жизнь занимались интеллектуальной деятельностью и порядком подысчерпали свои внутренние ресурсы. Смогут ли они все найти себя в такое сложное время, не подкосив душевного здоровья? Что с ними будет? Вопросов гораздо больше, чем ответов.
«
Уходит целое поколение опытных педагогов. это те, кто к 50 годам обладают супермастерством, я училась у таких.