Вьетнам «Нямням, харашо»!
До приезда во Вьетнам я отчего-то думала, что вся страна – нечто вроде плавучей вьетнамской деревни на территории Камбоджи, только побольше и на суше. Но, как выяснилось, глубоко заблуждалась.
Так уж вышло, что Хо Ши Мина я знаю с детства. Познакомилась я с ним еще дошкольницей, отдыхая в подмосковном пансионате от папиной работы. В том замечательном месте недалеко от Коломны протекали две реки – Северка и Москва-река. Первая была прямо рядом, а вторая подальше. Но мы с папой открыли к ней короткий путь – через кукурузное поле. Заметив затерявшуюся в траве по пояс тропинку, папа прозвал ее «тропой Хо Ши Мина». Я понятия не имела не только о том, кто это, но даже не поняла, что это имя человека. Но память у меня была хорошая. И однажды я указала вновь прибывшим кратчайший путь к воде: «До деревни Подлужье, а там тропою Хо Ши Мина». В доме отдыха от организации, связанной с международными отношениями, сие указание верного пути имело такой успех, что дорогой к Москве-реке у меня стали интересоваться даже те, кто это прекрасно знал. И я, добрая девочка, никому не отказывала. Только никак не могла понять, чего они так веселятся. И только в последний день рассказали мне, кто такой Хо Ши Мин и куда ведет его тропа. А информация, полученная при таких обстоятельствах, запоминается на всю жизнь.
И вот спустя 40 лет я получила возможность увидеть своими глазами, куда же завела Вьетнам та самая тропа Хо Ши Мина.
На вид все очень красиво, а на курортах даже богато. Но при этом свою «тропу» вьетнамцы явно уважают: везде красные флаги и звезды. Удивительно, но памятников самому Хо Ши Мину, а также местным вождям практически нет, по крайней мере в курортных городах. Зато есть памятники западным ученым, победившим всякие эпидемии, а в столице Ханое – В. И. Ленину (у Хо Ши Мина там только мавзолей). Ильич там вдвое выше индийского (в Дели тоже есть такой памятник, но вполовину меньше). А надпись на постаменте Ви Ле Нин наглядно доказывает, как вьетнамцы уважают все родное. Ведь едва ли Ви Ле Нин и впрямь был вьетнамцем, старшим братом и учителем Хо Ши Мина. И такое тут не только с памятниками. Вношу тут новый контакт в телефон, а сим-карта у меня теперь вьетнамская. Пишу «Марина», а симка мне: нет, нельзя, имя слишком длинное. «Марин» тоже ей слишком длинно, и даже «Мари» и «Мар». А по устроившим вьет-симку буквам «Ма» я сама не пойму, кто это. Угадайте, как удалось ее обмануть? К длине имени «Ма Ри На» у вьетнамской симки претензий не оказалось.
Во Вьетнаме, оказывается, по сей день существуют партизанские курсы, где учат, как правильно подложить врагу змею, чтобы она укусила его, а не тебя; как быстро вырыть окоп под пальмой, чтобы тебя не зашибло упавшим кокосом; как прорубить тропу в джунглях ручным топориком и прочим полезным вещам (думаю записаться). Кстати, в скульптурной группе вьетнамских воинов-освободителей их изваяли как раз со змеями в руках. Монумент отлично смотрится на фоне американской фастфудзакусочной, на которой красуется красный флаг.
Вообще Вьетнам кого хочешь научит сочетанию вроде бы «несочетуемого»: все возможно, было бы желание мирно сосуществовать. К примеру, на местной набережной, до боли напоминающей Круазетт в Каннах (французский след!) мирно соседствуют серпы и молоты, уличные гамбургеры, багеты, бублики и крокодилы в кляре, бутики ведущих евробрендов, развалы «все из крокодила», русские рестораны и вьетнамские «фобошницы» (от местного супа фо-бо). Перед нячангским кафедральным собором на скале с гигантской белоснежной Девой Марией разбита уличная база бонсай, а чуть поодаль красуется старый, хотя и недобрый индуистский знакомый – многорукий Вирабхадра (символ воинственности и ярости, одно из воплощений Шивы). В переулках притаились родные «Пятерочка», «Магнит» и «Перекресток», только это не они, конечно, а просто ностальгирующие русские хозяева этих магазинов. Северная часть Нячанга считается «русской деревней», если, конечно, скопление небоскребов можно назвать деревней. А в центре города я узрела пожарную машину из своего детства (и с картинки к детскому стишку «У пожарных дел полно – книжки, шашки, домино…»). Да, тут сохранились старые советские пожарные «ЗИЛы».
На площади перед Лотосом, буддистским символом процветания, местные распевают Ca Chiu Sa – это русская «Катюша» на вьетнамском языке, правда, вьетнамцы считают ее своей. А следующая песня – американский рок, посвященный атакам напалмом во время вьетнамской войны. Под песню по площади прогуливаются дамы с собачками; их питомцы в попонках, ведь сейчас зима…
– Это французы еще научили – наряды для собачек, – смеется пожилой вьетнамец.
Английский тут особо не жалуют, если что не понятно, скорее перейдут на французский. Но и американский след никуда не делся. И это не только фастфуд, но и так называемые «американские вьеты» – эмигранты, в каждый отпуск спешащие на родину. Особенно в Тет – это китайский Новый год в конце января; вьетнамцы назвали его по-своему и на этом основании считают только своим.
В этом году Тет наступил 22 января, его символ – апельсиновое дерево. Эти деревца устанавливают не только в домах, в лобби отелей, на балконах и в витринах, но и на пляжах, и даже прикрепляют к маши
нам и байкам, чтобы не расставаться с символом Тета даже в пути. Судя по прогнозам местных фэншуистов, у вьетнамцев своя реальность: их предупреждают, что «экономический подъем 2022 года в новом году пойдет на спад».
В первые дни Тета знакомлюсь с вьетамериканками Линой и Луной. Дело было так. На нячангской набережной установлены общедоступные тренажеры для всех желающих бесплатно оздоровиться. Среди них есть некое подобие советской «Грации» – нечто вроде напольной крутящейся тарелки, на которой совершались твистоподобные движения, якобы способствующие появлению талии. Правда, первый в моей жизни тренер (в детской секции фигурного катания) уверял, что талии от этого ни горячо, ни холодно, а вот юным фигуристам эта штука необходима для отработки вращений. Вьетнамский вариант «Грации» рассчитан сразу на три персоны и снабжен поручнями и видом на море, что превращает сомнительный процесс приобретения талии просто в приятное кручение бедрами.
И вот кручу я себе бедрами под музыку из наушников, как вдруг появляются две вьетнамки в национальных шляпках с двумя крохами. Крохи абсолютно идентичные, только платья разные. И обе указывают пальчиками на меня и топают ножками. В результате чего обеих ставят на нячангскую версию «Грации» по обе стороны от меня. Разумеется, страхуя и поддерживая.
Одна из крох, оказавшись на подвижном диске «тарелки», пытается перебирать ножками, запутывается, пугается и требует ее снять. Вторая же, отличающаяся от нее лишь цветом платья, с ходу начинает ловко вилять бедрами, изящно вращая диск.
При этом еще умудряется махать рукой мне, широко улыбаясь. Тут я не выдерживаю, выключаю музыку в наушниках и говорю по-английски:
– Вот эта будет звездой (указывая на ту, что крутит попой, улыбается и машет); а та, не умеющая крутить пятой точкой, будет работать головой – станет ученым или политиком.
– Но они близнецы! – растерянно отвечает одна из женщин на прекрасном английском, что странно (в Нячанге в случаях бессилия языка жестов чаще переходят на французский). Выражаю удивление – и через 5 минут (издержки профессии) знаю о больших и маленьких вьетнамках всё, ну или почти всё.
Близняшкам нет и 2 лет, зовут их Луна и Лина. Женщина, которую я приняла за молодую мать, на самом деле их бабушка. А девушка, показавшаяся мне их юной няней, на самом деле их мама. И никакая она (по ее собственным словам) не молодая, уже «все 35». Не только Лина и Луна, но и их мама с папой родились в США. Вьетнамское детство было только у бабушки с дедушкой. Но каждый год на Тет (китайский Новый год) семья приезжает на историческую родину. Любит ее, гордится своими вьетнамскими корнями. Лина и Луна в этом году приехали на землю дедов впервые за свою коротенькую жизнь. Но у них все еще впереди.
Все четверо улыбались и передавали приветы мне на камеру телефона.
А на следующее утро немолодой вьетнамец вдруг заговорил со мной в лифте нашего отеля, тоже на прекрасном английском: «Чем дольше работаю в Лондоне, тем больше мечтаю на пенсии оказаться дома. Хорошо здесь, правда?!» Весь Тет встречались нам вьетнамцы, приехавшие на праздники из США и Великобритании.
Окрестности Нячанга известны также своим Садом камней, а он, помимо красоты, своими «Ромео и Джульеттой» из местных. Там со скалы бросилась в океан влюбленная пара, которой не позволяли быть вместе, – и было это уже в новейшей истории.
А еще недалеко от курортного мегаполиса я увидела самый необычный храм в своей жизни – там не было ни единого туриста, кроме нас пятерых. Храм Chua Sui Do (Чуа Суи До, в переводе «храм падающего потока» – в честь находящегося рядом водопада) на склоне горы прекрасен уже тем, что туда не возят организованные группы. От центра Нячанга всего 20 км, но добраться можно только на личном байке, а затем надо ползти в гору на своих двоих. Но оно того стоит! Благодать, тишина и никого, кроме вас самих и доброжелательных молчаливых монахов.
Подъем в гору к храму хоть и непрост, зато живописен. В пути попадается «платный хайвей областного значения» – деревянный подвесной мост над рекой, на который даже байки пускают небольшими группками, чтобы не обвалился. Ну а денежки, видно, на ремонт – если все же обвалится.
Будете на вьетнамском побережье, не обойдетесь без Хюэ – это город аккурат между курортами Дананг и Нячанг, о котором местные говорят, что там «всегда харашо». Среди туристов знаменит тем, что там можно увидеть настоящий Вьетнам: рисовые поля, домики крестьян, хлебные деревья и наступающие с гор джунгли. Через него обычно ездят на «визаран» (продление визы) в Ханой, а оттуда к лаосской границе. Обычные вьетнамские деревни, на удивление в целом ухоженные, а архитектурный стиль домиков – мини-небоскреб, узкий и вытянутый вверх, при этом три стены из четырех полностью глухие (нам объяснили, что жилища вытягивают вверх из-за дороговизны земли, а окон в торцах и с фасада нет, чтобы соседи в них не заглядывали). Откровенной нищеты во вьетнамских селах нет, а вот явно зажиточные дома с садами и несколькими авто во дворе встречаются довольно часто. Еще вьетнамцы азартны: постоянно играют прямо на улице в карты и еще в какие-то неведомые мне настольные игры. В деревнях разводят боевых петухов, а значит, проводят и бои. Азартным горожанам и туристам предоставляется казино. А тем, у кого на это донгов нет (донги – вьетнамская версия дензнаков), делают предложения некто вроде наперсточников, предлагая во что-то по-быстрому игрануть. На деньги, само собой, но на небольшие. Доступную любовь тоже предлагают прямо на улицах, пароль «ням-ням, харашо!».
Наступивший 2023 год, то есть Тет, во Вьетнаме считается годом Кота, и никаких кроликов – везде сплошь коты. И не черные водяные, а оранжевые, желтые, золотые и бирюзовые – в радостных тонах, повсеместно любимых в ЮВАзии. Я их тоже очень люблю, поэтому чисто случайно у меня с собой оказался наряд, почти идентичный вьетнамскому ао дай – национальному костюму, в котором принято встречать Тет (тонкая туника поверх брюк, все ярких цветов). В нем я и вышла на настоящее новотетное гулянье: вьетнамцы встречали свой Тет, а мы вместе с ними. Бросилось в глаза, что местные выходят на гулянья семьями или парочками, причем мужчины очень внимательны и ласковы к своим дамам и детям. А салют такой продолжительности, яркости, громкости и близости (ошметки падали нам прямо в прически) я видела впервые в жизни! И впечатлилась, хоть подобные огненные игры не очень-то люблю. Зато я узнала главное: по вьетнамской версии отношения к жизни и к миру каждый новый Тет по определению лучше предыдущего. И в новом Тете все будут богаче и здоровее, где бы они ни жили, но самым счастливым городом на земле станет тот самый Хюэ, где всегда «харашо».