Антон Болкунов: Можно играть, будучи взрослым

текст Ольга Малышева фото Диана Балаян, Фрол Подлесный, Данил Потапов-поличинский

Главный художник алматинского независимого театра «ARTИШОК» Антон Болкунов говорит, что если бы не стал художником, то мог бы быть писателем или музыкантом. Впрочем, в родном театре ему приходилось и выходить на сцену в качестве актера, и попробовать себя в режиссуре.

В новом театральном сезоне он вместе со всей командой «ARTИШОКА» готовится к важному событию: после шестнадцати лет работы в камерном подвальчике у театра появится еще одна собственная сцена — Большая сцена.

– Театральный художник — очень редкая профессия в Казахстане. Как ты к ней пришел?

– Я в школе учился плохо, постоянно рисовал на уроках, спрятавшись на последней парте. Мама предложила поступить в художественное училище после девятого класса, чтобы избавить меня от мучений. Я пошел в училище и стал там выбирать факультет: походил, посмотрел все отделения, где и что делают, и понял, что театральное отделение в себя включает всё. То есть тебя научат и живописи, и руками что-то делать — такая разносторонняя работа. Ну и плюс я увидел макеты. Я с детства ходил в театр, и мне очень нравились макеты к спектаклям, выставленные в фойе. Когда увидел театральный макет в училище, сразу понял: все, надо сюда поступать. А после окончания училища у нас все выпускники шли поступать в академию, потому что училище, хоть и было сильное, но статуса высшего учебного заведения не имело. И я пошел на ту же специальность, чтобы было высшее образование. Несмотря на то что в училище ты тоже защищаешься спектаклем, все равно тебя после выпуска могут взять только как бутафора в театр.

– Большая часть твоих однокурсников не работает в театре, как остался там ты?

– Я тоже не думал, что буду работать в театре, потому что у нас их мало, не развита эта система, рынок. Ты не можешь быть просто театральным художником, который катается по стране и которого приглашают в разные театры, а он ставит там спектакли. У нас обязательно нужно было быть «прикрепленным» к какому-то театру, а таких рабочих мест не было в свободном доступе. Когда я окончил академию, очень много занимался графикой и планировал делать это и дальше, делал иллюстрации. А потом в «ARTИШОКЕ» мы сделали «выставку индустриальной скульптуры, и меня пригласили сюда на постоянной основе.

– Сколько спектаклей ты сделал?

– В целом в разных театрах — около 25 спектаклей. Это «ARTИШОК» по большей части, в Новосибирске в театре «Старый дом» я работал два года главным художником, там ставил три-четыре спектакля в год, в новосибирском «Красном факеле» делал один спектакль с режиссером Сергеем Чеховым, с ним же — независимый проект под флагом творческого объединения «Асфальт-театр». Еще Омск — два спектакля в «Топ-театре». В нашем Алматинском кукольном театре с режиссером Натальей Дубс мы делали спектакль «Маленький принц», который, к сожалению, не пошел. Жаль, потому что

куклы были классные, а задумка Наташина, которую мы реализовали, просто супер.

– В сезоне-2016/2017 у тебя была еще и режиссерская работа — спектакль «История уродства». Планируешь продолжать ставить сам?

– Только что в соавторстве с санктпетербургским инженерным театром

АХЕ сделали спектакль про Байконур для Astana Art Fest, мы там втроем выполняем режиссерскую работу — с Максимом Исаевым и Павлом Семченко. Но в целом это такой проект, где актеры тоже много предлагают, там сложно выделить главную фигуру режиссера. В следующем сезоне хочу поставить «Ер-тостик». Сейчас есть задумка сделать спектакль-нуар, чернобелый спектакль. То есть я хочу сделать, с одной стороны, казахскую историю, а с другой — черный вестерн. «Ер-тостик» — это ведь не совсем сказка. Любая сказка

— не совсем сказка. Когда готовились к «Снегурочке» в «Старом доме», я слушал лекции фольклориста Софьи Агранович о том, как был устроен древний мир славян, откуда появились сказки, что какая сказка значит. В каждой сказке была своя логика в то время, и сейчас не всегда ее можно понять и проанализировать, потому что человечество эволюционировало. И я ищу сейчас какието режиссерские ходы, пытаюсь раскрыть формулу «Ер-тостика» — казахской «Одиссеи».

– Ты начал говорить о «Снегурочке». Чем, по-твоему, спектакль «Старого дома» так покорил российских критиков, что получил премию «Золотая маска»?

– «Снегурочка» попала в номинацию «Эксперимент», но мне она не кажется экспериментальной. Может, театроведы считают, что классический театр другой, но, на мой взгляд, это классический спектакль, который хоть и оставляет какой-то воздух нетрадиционного искусства, но при этом в его основе лежит очень конкретная история. Это и есть классическое искусство в чистом ключе. Ясный, понятный спектакль, с него никто не уходит, он нескучный, это не из области эксперимента. Мне кажется,

секрет «Снегурочки» в том, что произошло удачное сочетание сложного художественного языка с понятностью и ясностью. Спектакли Галины Пьяновой в принципе имеют такую особенность.

– У тебя, как у главного художника театра, есть возможность участвовать в строительстве новой Большой сцены. Что лично для себя ты там придумал?

– Мы разработали сам зал, сцену, как сделать световую развеску. У нас на самом деле очень простой замысел: черный прямоугольник, такой black box, в котором можно как угодно расставляться, играть в какую угодно сторону. Зрительный зал соответственно будет мобилен. Ну и еще замечательно, что там есть пространство под мастерскую, не очень большое, но все равно без мастерской стало сложно работать, приходилось брать помещение в аренду.

– Тебе в театре чаще приходится работать руками или головой?

– Из ста процентов всего времени работы над спектаклем десять процентов я придумываю, а все остальное время работаю руками. В нашем театре нет цеха. Да, театральный художник — редкая профессия, к сожалению, у нас в стране не так много сценографов, бутафоров. В «ARTИШОКЕ» мы делам такие спектакли, которые для одного художника достаточно энергозатратны, но при этом в масштабах больших театров они очень маленькие. В этом году много труда уходило на большие декорации, планшеты, например, для спектакля «Созвездия», которые мы делали в мастерской. Работа бывает разной, но если пригласить бутафора работать к нам в театр, то он будет месяц сидеть, потом две недели не спать и пахать, а потом опять сидеть. Поэтому справляемся сами.

– За что ты любишь свою работу?

– Моя работа позволяет мне в 30 лет не заниматься перебиранием бумажек, просиживая офисные кресла, а также играть в игрушки, как в детстве. Придумал что-то, посмотрел: прикольно выглядит. Взял, сделал, показал — понравилось. Вот за это — за то, что можно играть, будучи взрослым.