В каждой строчке звенела буря

На протяжении своей вековой истории наша газета семь раз меняла названия в соответствии с политической ситуацией и требованиями времени. С марта по ноябрь 1917 года это “Известия Гомельского Совета рабочих и солдатских депутатов”, до февраля 1918-го — “Известия Гомельского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов”, затем “Известия революционного комитета г. Гомеля и уезда”, “Известия Гомельского Совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов”, с мая 1919-го по май 1920-го — “Путь Советов”. До ноября 1938 года выходила как “Полесская правда”, и вот уже более 78 лет газета носит нынешнее название “Гомельская праўда”. 16 сентября 1923 года вышел в свет 1000-й номер “Полесской правды”. Многое, о чем писала тогда газета, актуально и в наши дни. Предлагаем фрагменты из некоторых материалов юбилейного выпуска. Из пламени революции

“Памяти первых творцов” — так называлась заметка о двух первых редакторах рабочей газеты в Гомеле.

Первый — Николай Билецкий, “страстный революционер, весь — нестихающая борьба, весь жертвенный порыв, негасимый огонь. Белогвардейцами-стрекопытовцами он был брошен на костер революции. В 1919 году, 25 марта, он погиб, растерзанный ими. Билецкий — символ. Он — первый день революции, бурной, страстной.

Другое имя — борец, десятки лет отдавший революции, Яков Борисович Нехамкин. Он сменил на революционном посту редактора рабочей газеты тов. Билецкого. На этом посту он умер.

Пролетарии Гомеля! Первые творцы вашей рабочей газеты вышли из пламени революции, они строили ее руками, закаленными на крепчайшем огне борьбы. Стройте революционную рабочую газету, достойную обоих имен, что так ярко горят в нашей памяти”.

Часы и печка — первые враги

Редактор Я. Миров в заметках “Из прошлого” рассказал о своей работе в редакции в 1920 году.

“Редакция — полутемная комната. Ежеминутно хлопает дверь. Просунется незнакомая голова, бросит взгляд вдоль моей спины и сейчас же скрывается. Я недоумеваю. Но скоро узнаю: в комнате редакции единственные часы на все здание губкома.

Часы… Через полгода их украли — какое это было счастье! К трем часам полно народу. Оказывается, в редакции теплее, чем во всех комнатах, и сюда приходят погреться. Да… а в это время пиши передовую. Часы и печка — первые враги газеты, с которыми я столкнулся.

Бывали ляпсусы. Грубые ошибки. Иногда конец статьи шел впереди, а начало в конце. Вина типографии. Ночью мечешься по городу в поисках наборщика. Однажды залетел в клуб меньшевиков, так как знал, что там водятся наборщики.

Новая экономическая политика воцарилась всюду. Докатилась до газеты. Газету перестали распределять как паек. Подписка. Первый месяц — февраль 1922 г. дал 50 подписчиков, второй — 250, а в мае мы имели 4.000 индивидуальных подписчиков.

В мае 1922 года (десятилетие печати) пришел и первый рабкор. И раньше бывал рабкор, но мы не знали, что он рабкор. Впервые мы теперь поняли, что такое рабкор, что он может и должен дать рабочей газете. Обывательщина не верила. Рабкоры — шморы… Но ведь и над Красной армией в начале ее возникновения обывательщина посмеивалась, пока Красная армия не изумила весь мир”.

Как улучшить газету

“Мы рассчитываем и твердо уверены, что на четвертом году газета изменит внутренний и внешний вид в смысле окончательного приближения к типу массовой рабочей газеты, — написал работник редакции И. Клейнер. — До сих пор еще наша газета не имеет того внешнего вида, который требуется для массовой газеты. Сама техника печатания, подбор и характер заголовка и проч. у нас еще очень шаблонны, в них нет той яркости и выпуклости, которые должны отличать настоящую массовую газету. И сама верстка, распределение газетного материала по страницам у нас еще механически делается”.

И все-таки она живет

Журналист ЛИН напечатал в юбилейном номере юмореску под названием “Смерть ей!”. Только дочитав текст до конца, понимаешь, о чем идет речь.

“К великому нашему огорчению, ее память мы сегодня не почтим вставанием, ибо она еще живет, ибо она еще (увы!) работает. А работает она самым аккуратным образом при всех редакторах.

И никакое сокращение штатов ничего не может с ней поделать. Мы сокращали бухгалтерию, мы сокращали экспедицию, контору; мы потратились на линотипы и сократили штаты наборщиков, но она все еще продолжает работать.

Каждое утро ровно в десять приходит она на работу и уходит позже всех. Без всякой охраны труда, не получая никаких сверхурочных, не заключая никаких колдоговоров, она работает и работает.

Она приносит тоску, уныние, разочарование. То она гнусавит, точно старая салопница; то она врет, как белогвардейское телеграфное агентство; то вдруг выкинет контрреволюционный трюк, будто самая заядлая эсерка.

Она приводит в бешенство всех сотрудников, всех корреспондентов газеты; она толкает редактора на путь самоубийства.

На нее точат зубы губком, губисполком, губпрофсовет. Против нее весь гнев трудового народа. И все-таки она живет, она работает. И сегодня, в день нашего праздника, несмотря на торжественность обстановки, товарищи партийные и беспартийные, крикнем громко: — Смерть ей! — Смерть опечатке!”

Рабкоры — особое племя

Много внимания было уделено добровольным помощникам газеты — рабочим корреспондентам. “Рабкоры — что это такое?” — задавался вопросом журналист, скрывавшийся под псевдонимом РЫК.

“Рабкоры — особое племя, — утверждал он. — Рабкоры разбросаны исключительно в шестой части мира, именуемой СССР. Отсюда исследователи делают вывод, что рабкоры могут разводиться только на советской почве…

Глаз рабкора видит сквозь стены, замечает даже самого маленького паука. Этот глаз без всякого увеличительного стекла видит пятна не только на солнце, но и на земных “светилах”. Ухо рабкора — не ухо, а сейсмограф, чувствующий всякое мозгоколебание бюрократа. Ухо рабкора слышит даже то, что, по мнению многих администраторов, ему и не полагается слышать. Нос рабкора — самое ценное в нем. Он отличается большой подвижностью (“Всюду сует свой нос, куда ему не надо”). Нос рабкора удивительно быстро узнает, где какая гниль находится.

Рабкоры — племя бюрократопитающееся и нэпманоядное. Любят также рабкоры и кашу, но предпочитают только заваривать ее, предоставляя другим расхлебывать.

Одежда рабкора самая скромная: прикрывается он псевдонимами. Из боязни, чтоб “добрые люди” не потрепали содержимое одежды, рабкору часто приходится менять свой псевдоним. Но порою рабкор сбрасывает с себя эту одежду и предстает во всей своей рабкоровской наготе. Этим он приводит в такое обморочное состояние некоторых граждан, что в себя они приходят только…в исправдоме”.

И, наконец, о псевдонимах рабкоров. “Они бывают следующие: строительные — Фанерный, поэтические — Никитин, оккультные — Рабочее Око, кусающие — Оса, Жало. И просто для господ бюрократов и нэпманов неприятные — Шуль, Зон, Чух”.

Рабочая, мозолистая “Полесская правда”

Интересны наблюдения Г. Рыклина о том, что происходило в Гомеле в день выхода 1000-го номера газеты.

“16-е сентября. Отчего сегодня все магазины г. Гомеля закрыты? Отчего учреждения не работают? Отчего так радостны лица у членов профсоюзов? Отчего злобой перекосило физиономии из нетрудового элемента?

Вы еще спрашиваете? О, вы, наверное, не житель нашей губернии!

Но если вы наш друг, идемте с нами. Идемте к “Савою”, где губком, губисполком, губпрофсовет. Видите колонны гомельских пролетариев? Видите красные знамена?

Читайте: “1000 номеров “Полесской правды” — победа рабочего класса.

1000! 1000! Это тебе, брат ты мой, не обыкновенные легко зачеркиваемые нули. Стабилизированная тысяча! Дальше! Дальше! На площадь Труда! Мы уже опоздали. Говорит вторым Мохоров:

— Долой интеллигентские газеты, да здравствует рабочая, мозолистая “Полесская правда”!

— Мы, хозяйственники, — кричит Ерухимович, — вообще приветствуем и вообще провозглашаем…

Многие, многие говорили. Говорили многое, многое. Потом качали. Качали редакторов, сотрудников, рабкоров, наборщиков, ораторов. Потом каждый хватал своего соседа и качал.

Только метранпажа не качали: он еще с утра сам накачался…”

Столбцы алеющих страниц

В юбилейном номере было напечатано несколько стихотворений, посвященных газете.

Филипп Евменов в стихотворении “1000” утверждал, что в каждой газетной строчке “звенела буря, и в каждой букве была отвага”.

Георгий Хвастунов посвятил “Полесской правде” такие пламенные строки: “Когда восток из звонких золот Соткал плакатные холсты, — Тогда родил тяжелый молот Твои кремнистые листы. И в криках лозунгов и стали, С упорным напряженьем лиц, Бойцы-рабочие верстали Столбцы алеющих страниц”.

Выражаем благодарность сотруднику музея военной славы Алле Егоровой за возможность познакомиться с юбилейным выпуском “Полесской правды” 1923 года