Отправить тело прямо в замковую церковь для отпевания там…
Как сто лет назад решалась судьба гомельского дворца и его владелицы Ирины Паскевич
В уходящем 2017 году, ознаменованном столетним юбилеем Октябрьской революции, нельзя не вспомнить и о событиях, которые разворачивались вокруг дворца Паскевичей накануне его национализации. Их великолепно иллюстрируют письма, которые на протяжении 1917 года отправлял княгине Ирине Ивановне ее дворецкий из Гомеля в Петербург. Они находятся в Российском государственном историческом архиве в Санкт-Петербурге — крупнейшем хранилище документальных сведений по истории Российской империи.
В одном из таких залов архива, специально предназначенном для просмотра подлинных и редких материалов, состоялось мое знакомство с архивными делами семейной и деловой перепиской княгини Ирины Ивановны Паскевич. Сначала среди массы любопытнейших документов мое внимание привлекли письма с распоряжениями, которые она, будучи в уже достаточно преклонном возрасте, сделала на случай своей смерти.
В январе 1912 года Ирина Ивановна поручает управляющему Гомельским имением М. С. Бочковскому раздать 7000 рублей прислуге петербургского и гомельского дворцов, садовникам, кучерам и дворникам. А в конце письма “одна еще просьба, на случай моей смерти в Петербурге прошу вас немедленно отправить тело мое безо всякого причта прямо в замковую церковь для отпевания там”, после чего, несомненно, ее должны были бы захоронить в семейной усыпальнице Паскевичей.
Но жизнь продолжалась. В своем письме от 16 января 1916-го княгиня выразила пожелание, чтобы в случае ее смерти портреты родителей, которые были на большом столе в спальне, передали племяннице графине Александре Илларионовне Шуваловой. Племяннику графу Александру Илларионовичу Воронцову-Дашкову она предназначала “предметы из моей спальни: кровать, два шкафа, большой стол, маленькое бюро с двумя розовыми севрскими вазами, подарок моей бабушки Марии Яковлевны Нарышкиной и портрет царицы Наталии Кирилловны Нарышкиной (на всех предметах герб моей семьи)”. К слову сказать, мать Ирины Ивановны происходила из рода царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, жены царя Алексея Михайловича и матери Петра I, что в семье весьма почиталось. “Вся остальная мебель, — продолжает княгиня, — остается в этой комнате, кроме ширмы, вышитой мною, и занавесей красной гостиной, тоже вышитых мною, которые прошу передать княгине Татьяне Георгиевне Куракиной”.
Наступил 1917 год. Февральская революция. Война. Неразбериха и беспокойство царили в стране. Волнением и тревогой наполнены посылавшиеся в это время из Гомеля в Петербург письма Михаила Ивановича Долгова, верно служившего в гомельской усадьбе Паскевичей на протяжении 35 лет, 25 из которых — дворецким. Аккуратно пронумерованные от № 1 до № 8 (может быть, самой Ириной Ивановной?), они подшиты стопкой в архивном деле.
В каждом письме дворецкий уважительно обращается к княгине “Ваша Светлость”, а первое из них, датированное 23 апреля 1917 года, он начинает словами: “Много испытаний пришлось пережить в этом году…”, которые могут служить своеобразным эпиграфом ко всем этим посланиям. Долгов очень сокрушался по поводу того, что “ввиду войны” Ирина Ивановна решает не ехать на лето в Гомель, ведь “в замке все было готово к приезду…, но Богу было угодно решить иначе: и я не знаю, увижу ли я когда-нибудь Вашу Светлость, так как будущее только одному богу известно…”.
Здесь же он сообщает, что в это время замок осматривает комиссия от Совета рабочих и солдатских депутатов с тем, чтобы занять его для революционных организаций. Для общих собраний они выбрали колонный зал на первом этаже, а наверху “в номерах” хотят занять все комнаты для разных секций. И если управляющему имением Шацкому не удастся отстоять замок, “то придется всю лучшую мебель и картины убрать из номеров, а из большой залы (колонный зал — прим. автора) убрать вазы, пианино и мебель…”.
Первое письмо заканчивается списком картин и портретов, которые в июне 1917 года дворецкий отослал по приказанию Ирины Ивановны из Гомеля в Петроград в ее дом на Английской набережной. В перечне значится портрет императрицы Марии Федоровны, три портрета сестры Ф. И. Паскевича — княгини А. И. Лобановой, картина “писана масляной краской, изображающая евреев. Худ. Dambier”, “несессер дамский, состоящий из 11 серебряных позолоченных предметов” и “полотенце малороссийское”. С этим грузом была отправлена и упомянутая гравюра с изображением царицы Натальи Кирилловны в золоченой овальной раме. Позже, в 1919 году, из петербургского особняка Паскевичей она, как и большая часть их обширного художественного собрания, попадет в фонды Государственного Эрмитажа.
В двух сентябрьских письмах Долгова, где он детально описывает события в Гомеле, звучат смятение и страх. “Положение очень серьезное, совет во власти большевиков. На собраниях в замке, которые продолжаются до полуночи, творится что-то невероятное. В городе положение тревожное, наступает голод, муки и хлеба нет… На распределительном пункте скопилось до 9 тыс. солдат, которые не желают идти на позицию”. И еще: “собираются сделать в городе обыск... защиты теперь найти не у кого, власти нет, вместо закона произвол и насилие”. И далее о том, что 19 сентября в совете на заседании обсуждались вопросы о заключении мира, что заседание “было очень бурным и продлилось до часу ночи, кончилось ничем, резолюцию отложили до следующего утра”. А 20 сентября в 5 часов дня “к замку подошла огромная толпа солдат 5 или 6 тыс., руководимая большевиком солдатом. В совете подняли тревогу, по телефону вызвали учебную команду. Слава богу, все кончилось благополучно, побили одного прапорщика”. При этом дворецкий сообщает, что “в замке дела идут своим порядком. Сделано все, что нужно…”.
В письме № 4 от 20 октября он рассказывает княгине о посещении Гомеля преосвященным архиепископом Варлаамом. А через месяц пишет: “Прошу дать указания, как поступить, если придется сдавать замок. 20 ноября замок осматривала комиссия от городского управления во главе с Боборыкиным, им нужно было помещение для редакции, канцелярии, читальни и зубоврачебного кабинета для солдат. Хотели реквизировать большую столовую и красную гостиную, к счастью удовлетворились большой комнатой буфета, комнатой камердинера под биллиардной и людской столовой, реквизировали 2 комнаты во флигеле (ныне административный корпус
дворца — прим. автора)”. В это время гомельское имение взял под свой контроль земельный комитет. Вместе с тем, по сведениям Долгова, идет спор о замке между городской и земской управами и, как нам известно, между земельным комитетом и Советом рабочих и солдатских депутатов.
В Национальном историческом архиве Беларуси в Минске сохранился протокол заседания Гомельской городской думы от 29 ноября 1917 года. В нем идет речь о “реквизиции Земским Собранием замка кн. Паскевича”. Городская дума выносит резолюцию: “считая, что распоряжение о переходе земель к Земельным комитетам не распространяется на земли и угодия, находящиеся в черте города, как-то: помещичьи, церковные, казенные и т. п., а также, в частности, поместье кн. Паскевича, находящееся в черте города со всеми постройками, с 29 сего месяца считать достоянием г. Гомеля, впредь до решения этого вопроса в Учредительном Собрании, о чем сообщить в Уездный Земельный Комитет и в Совет Рабочих и Солдатских Депутатов”.
Поэтому свое пятое письмо княгине Долгов заканчивает словами: “30 ноября я готовился сдавать замок”, а в следующем, от 16 декабря, он отчитывается ей, что уже с 1 декабря сдает замок комиссии, назначенной Советом рабочих и солдатских депутатов. Комиссия была совсем незначительной по составу и, скорее всего, малокомпетентной в решаемых ею вопросах: “инженер Журавлев, его супруга и еврей Ложкин”. “Сдача идет, слава богу, медленно, — пишет Долгов. — Эта комиссия уже проектирует открытие на половине Вашей Светлости клуб, а в башне музей для народа с платой за вход… Сегодня советом занята спальня Вашей Светлости для какой-то канцелярии”. Похоже, Журавлев планировал устроиться во дворце основательно, т. к. отнял у управляющего Шацкого 3 комнаты на третьем этаже флигеля и пообещал оставить у себя на службе дворецкого, который будет “получать то, что и теперь”.
Ирина Ивановна Паскевич, несомненно, была обеспокоена будущей судьбой своей вотчины и предпринимала шаги в ее защиту. Она получила (возможно, попросила лично) от наркома просвещения А. В. Луначарского некий документ о необходимости сохранения дворца с ценностями и отправила его М. И. Долгову. Тот, как говорится в письме от 22 декабря, передал его председателю Гомельского совета Леплевскому. В результате совет постановил “впредь не занимать помещений в замке, кроме тех, которые заняты советом, и не допускать других организаций. Через несколько дней княгиня еще посылает дворецкому обращение к совету, на что тот отвечает: “довольно и письма Луначарского. Когда я передал письмо Луначарского председателю совета Леплевскому…, я сказал, что замок принадлежит княгине Паскевич…, он ответил, что этот вопрос остается открытым до решения учредительного собрания, а я остаюсь смотрителем замка кн. Паскевич”.
Через несколько дней закончится 1917 год. Наступивший 1918-й принесет во дворец новые проблемы и испытания. Но это уже тема для отдельного рассказа.
Мать Ирины Ивановны Паскевич происходила из рода царицы Натальи Кирилловны Нарышкиной, матери Петра I