Каким чудом мы спаслись?
Воспоминания детей, прошедших концлагерь
Мой дедушка Виктор Шелухо в подростковом возрасте прошел три концлагеря и был вывезен на каторжный труд в Германию. Он часто рассказывает нам, внукам, о тех годах — это страшные воспоминания. Возможно, именно по этой причине прихожу в негодование от глупых высказываний в интернете: “Лучше бы победили немцы, мы бы сейчас жили не тужили”. Тот, кто не стесняется это говорить и писать, по всей видимости, забывает, какая роль отводилась “не арийцам” в планах нацистов, что за участь ожидала наше старшее поколение. Явно не процветание. Бухенвальд, Саласпилс, Озаричи, Равенсбрюк, Майданек, Освенцим, Собибор… Пожалуй, самым чудовищным планом нацистов по строительству “нового мирового порядка” было создание концентрационных лагерей: детских, трудовых и транзитных, лагерей для военнопленных, крематориев и душегубок. Их было настолько много, что, по сути, подразумевалось строительство глобального мирового концлагеря. Из 18 миллионов узников уничтожено более 11 миллионов ( для сравнения: численность столицы Беларуси — менее 2 миллионов человек). Результатом одной лишь политики “окончательного решения еврейского вопроса” стала гибель примерно 6 миллионов евреев Европы. А сколько убийств еще готовилось. Прошедшие немецкий плен и каторжные работы в Германии, чудом спасшиеся от газовой камеры и адской печи гомельчане — узники этих самых концлагерей — спустя много лет вспоминали...
Нина Владимировна Гобрусенок, узница концлагеря “Саласпилс”:
“… Немцы в лагере разделяли нас по шеренгам. Первая — кто мог работать, следующая была из тех, кто похож на еврея ( волосы кудрявые или нос с горбинкой). Их расстреливали на наших глазах, извергам, наверное, было приятно, что дети видели это. Из всех малюсеньких состояла третья шеренга… Охраны было очень много. Если ребеночек провинился, спускали собак, те разрывали его на куски, а немцы просто смотрели на это. Чем занимались, не помню… мы дрожали, знали, если провинимся — будет смерть. Я настолько боялась немцев, что даже не могла посмотреть им в глаза — глаза вечно были опущены. Немцы иной раз шли и били рукой по подбородку, чтобы мы посмотрели на них… Когда много лет спустя приехала в Ригу, мы спросили у экскурсовода: “Каким чудом мы спаслись?” Нам рассказали, что в лагере создали подпольную группу. У немцев была душегубка — машина, в которой узников травили газом. Так вот, благодаря подпольной группе нас посадили в эту машину и вместо того чтобы включить газ, отвезли в костел, откуда жители Риги разбирали детей по домам… Я до сих пор хочу есть, голод меня преследует всегда”.
Наталья Филипповна Буйневич, чудом выжила в женском лагере смерти Равенсбрюк:
“… Это был женский концлагерь с особо жестоким режимом… Мы вставали в 3.30, в 6.00 начинался непосильный труд, в обед — водянистый суп с добавлением брюквы и немного картошки. Возвращались в 19.00 с работы, в течение двух часов стояли на плацу на перекличке. Охраняли нас сугубо женщины. У них были оружие и собаки. Они избивали нас за малейшие нарушения. Однажды я вышла на апельплац в одном башмаке, другой, со сломанной подошвой, держала в руке. Наказание — 25 ударов резиновой дубинкой. Меня привели в камеру, положили на деревянный станок для телесных наказаний с четырьмя захватами для рук и ног. На 15- м ударе я потеряла сознание, меня окатили ледяной водой и продолжили. Как- то на моих глазах озверевшая конвоирша вырывала тело ребенка из рук матери, а та не отдавала, кричала, молила: они ее избили… Умирать буду, не забуду этого ужаса!”
Любовь Михайловна Алехина, узница концлагеря в Германии:
“… С Прибора нас погнали, посадили в товарные поезда. Кто кричал, кто пищал… Страшно было. В лагере кормили брюквой, жабами кормили… Жабка ножками дрыгает, а ее заставляют есть под конвоем. Ой!.. Дети днем одни в лагере были. Однажды на меня залезла крыса, грызет меня, а я очнуться не могу… Получила ранение в концлагере. Когда мы бежали, немцы стреляли. Из- за этого в 1948 году у меня отняли ногу по колено. Нельзя было сохранить…”
Николай Антонович Гончар, попал в детский концентрационный лагерь в Магдебурге:
“Нас, детей, заставляли в лагере работать по 10 — 15 часов в сутки на заводе и на уборке города после бомбежек. Травили собаками. Раздевали донага и поливали из брандспойта холодной водой. Разве я смогу когда- нибудь забыть, как малолетних узников, просящих добавку еды, в назидание остальным заставляли силой есть баланду до тех пор, пока они не начинали захлебываться? Из моей памяти никогда не изгладятся боль и страдания, которые принесла война. Мир и светлая материнская любовь — вот что нужно детям”.
Владимир Иванович Климович, прошел через три концентрационных лагеря:
“Энцесфельд, Соленау. Маутхаузен… Последний — настоящая фабрика смерти, в которой ожидали страшной участи десятки тысяч узников. Лагерь разделен на блоки для разных национальностей. С населением СССР нацисты обходились хуже всего… … 5 мая 1945 года узники были освобождены Красной армией. Сразу после этого мы с ребятами побежали смотреть печи,
Лидия Ивановна Шевцова, чуть не погибла в концлагере Бранденбурга:
в которых сжигали людей. За крематорием тянулось поле, на котором виднелось много невысоких холмиков, на них с немецкой точностью обозначено число жертв этого лагеря. Если бы нас не освободили, всем нам суждено быть сожженными”. “… Нам сказали, что мы должны пройти дез инфекцию. Приказали раздеться и повели в похожее на барак помещение. Мы почувствовали страшную жару. Я, мама, бабушка и тетя оказались в числе последних. Когда за нами закрылась дверь, пол начал опускаться и люди, как на санках, заскользили вниз, откуда полыхало жаром. Мама одной рукой ухватилась за ручку, другой держала меня. За нас ухватились несколько человек. Долго бы мы не продержались, но пол вдруг начал подниматься. Нас вытащили в коридор и бросили какую- то одежду. Переводчик с улыбкой сказал, что произошла ошибка и “баня” предназначалась для другой группы. Когда началось наступление наших бойцов, часть узников, в том числе меня и моих родных, погнали в Берлин, а остальных затопили вместе с лагерем…”
Надежда Александровна Кобзарева, узница Озаричского лагеря смерти под открытым небом:
“28 февраля 1944- го мы услышали крики на улице. Немцы в белых халатах окружили деревню. У бабушки был погреб из красного кирпича — здесь было укрытие. В это утро семья моего дяди Вани пряталась в погребе. Немец бросил туда гранату. Когда погреб взорвался, все красное поднялось вверх, снег в деревне был белым, а стал красным от кирпичной пыли и крови… … Мама несла Женю, а мы с сестрой держались за нее. С правой стороны дороги сидели пятеро детей, видимо, из местных. Потом увидели мертвую женщину, на которой сидел ребенок. Немец подошел к ним и выстрелил в маленького. Увидев это, мы уже не сомневались, что нас ведут в плен. В Озаричском концлагере не было бараков, лишь редкий лес. Удивительно, но Женька не плакал, только просил “Ка!”, это значит молока. Вокруг холод, голод, болезни, смерть. Люди очень истощены. Однажды немцы привезли хлеб, который, наверное, был заражен тифом. Все жадно хватали этот хлеб. А нам еда уже не нужна была — сил не осталось. Утром 19 марта я услышала крики. Забор снят, узников освобождали. Из лагеря нас перевели в госпиталь, но люди все равно умирали. У нас были обморожены руки и ноги. Я видела, как молоденькие медсестры чуть ли не дрались, кто будет Женику смазывать ножки лекарством, так им хотелось помочь. А он все просил молока. В день рождения братика я открыла глаза и увидела, что мать держит Женю на руках и плачет. Он умирал… А потом и мама умерла”.