Завет отца выполнили
С 1959 года, со времени переезда в Гомель, выписываем “Гомельскую праўду”. Особенно я ценю воспоминания о Великой Отечественной войне. Отважилась тоже взяться за перо в свои 90 лет.
В 1941-м в селе Пролетарское Черниговской области проходила мобилизация мужчин на фронт. Мы с мамой Полиной Якимовной собирали вещи для отца: белье, полотенце, портянки, ложку, кружку, складывали в вещмешок. Я поливала его слезами, стоя у иконы Николая Чудотворца. Просила святого уберечь папу на фронте и возвратить домой. Мама повесила мужу на шею иконку Божией Матери и крестик.
Возле сельсовета состоялся митинг. Жители всей деревни были на площади. Отец как председатель сельсовета выступил с речью. Он призвал мужчин беспощадно громить врага, а женщин и стариков беречь детей и стойко переносить тяготы жизни. Прощаясь, папа взял на руки двухлетнего Борю, обнял пятилетнего Леню, нас с мамой.
Лились рекой прощальные слезы, но все жили надеждой на возвращение отцов, мужей, сыновей. На грузовой машине их отправили в районный пункт сбора. Для многих это была последняя дорога с малой родины.
Вскоре в село вступили немцы. И ни дня, ни ночи без тревоги. В Пролетарское приехала семья главного полицая, который безжалостно расправлялся с жителями. Свою семью он поселил у наших соседей. А я дружила с их 12-летним мальчиком. Морозным январским утром он прибежал и предупредил: “Сегодня ночью будет облава на активистов”. Мама не знала, что делать, куда податься, ведь мы были семьей председателя сельсовета.
Раздался громкий стук в дверь. В дом буквально ввалилась группа полицаев. Маме приказали собираться. Она, кутая Борю в теплый платок, услышала от одного из прихвостней: “Да можете и не одеваться, вам там и так жарко будет”. Мамочка словно окаменела, а я на пороге упала в обморок. Полицейский пнул меня сапогом в бок, сломав мне, как потом выяснилось, три ребра, сказал: “Уходим! Что, на руках ее будем нести? Никуда не денутся!”
Наутро мы с мамой увидели друг дружку поседевшими. Клочьями выпадали волосы. Узнали, что в ту ночь активистов села, раздетых, в 30-градусный мороз вывезли в другое село в колхозный сарай и сожгли, не пощадив и детей. Мы чудом остались живы. С тех пор и до сего дня вздрагиваю при слове “полиция”.
Наконец пришло освобождение. Всем селом мы встречали уставших от боев солдатиков: обнимали, угощали чем могли. Вскоре получили письмо-треугольничек от отца. Он писал, что жив-здоров и отчаянно сражается с врагом. Но в селе получали и похоронки, матери и вдовы оплакивали своих родных.
Случалось, что по три месяца не получали писем от отца. Потом пришло написанное незнакомым почерком. Оказалось, отец находился в городе Шуя на лечении в госпитале. При освобождении Витебска был контужен и ранен осколком снаряда в правое плечо, ему раздробило нижнюю челюсть, оторвало часть языка. Под дождем пуль и взрывами снарядов медсестра притащила раненого в деревенскую хату, где был пункт сбора. Наложила повязку, вставила тоненькую трубочку через нос для питания. Хозяйка дома, Анна, запричитала: “Ай, боже ж мой, что они, изверги, антихристы, с вами сделали”. В течение семи дней отец ждал в ее доме, пока утихнет бой и начнется эвакуация. Анна ухаживала за ним словно за родным сыном.
Однажды весной мы услышали скрип калитки и увидели отца с медалями на гимнастерке, большим шрамом на лице. Рыдали от счастья.
Снова папа стал председателем сельсовета, проработал 28 лет. С ним делились радостью и горем все сельчане. Как мог, он помогал переживать все тяготы послевоенной жизни. Нам, детям, говорил: “Вы живете на земле, политой кровью. Трудитесь на ней честно и добросовестно. Любите людей и свою Родину”.
Завет отца мы выполнили. Все трое стали врачами. Я и брат Борис Федорович трудились в Гомеле. Так случилось, что на 92-м году жизни отец умер в больнице водников, где я работала главным врачом. Не описать горечь моей утраты. Разве можно забыть родного человека?