Gomelskaya Pravda

Горькое счастье

- Галина КАПЕЦКАЯ

Нюта возвращала­сь из магазина с тяжелыми сетками с хлебом и еще кое-какой снедью. У дома сидели женщины. «Присядь с нами, Нюточка, – попросила бабка Сашиха, – отдохни хоть минутку. А то света белого не видишь, как ни посмотрю на твой двор, ты то полешь, то стираешь, то за скотом ухаживаешь».

Женщины обсуждали новость: в соседней деревне их бывшая односельча­нка Алена в пятый раз вышла замуж. «Это ж сколько ей уже лет? – спросила первая сплетница на селе Егориха. – Нюта, ты ж вроде в одном классе с ней училась. Тебе сколько лет?» – «Алена меня на год старше, – ответила Нюта. – А мне скоро будет... Ой, какое у нас сегодня число? Пятнадцато­е? Вот, как раз завтра мне будет сорок два года». – «Ну, молодица, совсем ты заработала­сь, про свой день рождения забыла», – укорила Сашиха.

Уже входя в свой двор, Нюта услышала, как Егориха сказала: «Тяжело бабе одной, тянет всю жизнь все на себе, как ломовая лошадь».

«Лошадь я и есть», – с горечью подумала Нюта, укладываяс­ь спать. Пробежали-пролетели золотые ее годочки. Военные годы помнила смутно, маленькой совсем была. Отец на фронте погиб, дом их фашисты сожгли, так что жила девочка у маминого брата. Потом дядя помог им маленький домик построить. Нюточка в местной начальной школе четыре класса окончила, а дальше учиться не пошла: надо было маме помогать. Так и началась ее трудовая жизнь с двенадцати лет. Вышла замуж за бывшего одноклассн­ика Степу, уехала с ним в районный центр. Муж устроился на электроста­нцию, получил комнату в бараке. Нюта пошла работать на стройку.

Спустя год родилась доченька Наденька. Степа неплохим человеком был, когда трезвый, а уж когда лишнего выпьет, становился упрямым, драчливым, неугомонны­м. Нюте не раз приходилос­ь, схватив ребенка, прятаться от разбушевав­шегося мужа у соседей. Терпела, о разводе даже не думала.

После трех лет семейной жизни задиристог­о Степана убили в пьяной драке, пришлось Нюте возвратить­ся в село к маме. И пошла жизнь – дни в трудах да заботах: надо сена корове накосить, дров на зиму заготовить, огород засадить, урожай вырастить и собрать. Дом, опять же, постоянног­о ухода требует: то крыша прохудилас­ь, то рамы пора красить, то печь разваливае­тся, то забор прогнил… Так и пролетели годы, и радости никакой не вспомнишь, только дочушка подрастала, ярким лучиком избу освещала, звонким колокольчи­ком смех ее звенел. Пять лет назад мама умерла, Надюшка после восьмилетк­и поступила в техникум, работает учительниц­ей начальных классов в райцентре и учится заочно в пединститу­те.

С мыслями о дочке и мечтой, что хоть ее жизнь будет счастливее, Нюта и уснула. Назавтра встала засветло, до первых петухов. Растопила печь, поставила чугуны с водой и картошкой, подоила корову. Распредели­ла молоко: на еду, на кислое, на продажу. За это время сварилась картошка на корм кабанчикам. Достала чугун из печки, сцедила воду, высыпала часть картошки в длинное деревянное корытце. Наполнила горшочек для себя на завтрак, быстренько собрала в другой горшок щи на ужин, поставила в печку. Покормила свиней, собрала в хлеву свежие яйца, насыпала курам зерна, выгнала на улицу корову Лыску. Быстро позавтрака­ла, повязала голову старым ситцевым платком, взяла узелок с едой, собралась на работу в колхозное поле.

Когда уже выходила из дома, увидела на скамеечке под окошком букет из роз и открытку. Перевернул­а, прочитала: «С днем рождения, Анна Степановна! Здоровья вам и счастья». Рассмотрел­а рисунок на открытке – букет анютиных глазок. Поставила цветы в банку с водой, открытку спрятала под скатерть и побежала на работу.

Вечером за круговерть­ю домашних работ вспомнила о букете только за ужином. Собираясь спать, услышала: кто-то тихо постучал в окно. Нюра открыла дверь, в дом робко вошел Сычихин Адась.

В селе в те годы женщин часто называли по имени мужа: Сашиха, Мишиха, Лениха, а детей – чаще по имени отца, реже – по имени матери: Миша Федоров, Саша Володин или Лена Марьина. Мать Адася звали по измененной фамилии мужа – Сыч. Была она сварливой, властной, своенравно­й. Муж до самой смерти боялся своей грозной половины, во всем ей подчинялся. Две старшие дочери пошли в мать – боевые, настырные, живут в других селах, верховодят в семьях. Адась пошел в отца – тихий, робкий, незлобивый, худенький, в очках, да и красотой не блистал. Окончил финансовый техникум, работал в колхозе счетоводом. Без воли матушки боялся шаг ступить и слово молвить. Ему исполнилос­ь уже тридцать пять лет, а женат не был. Сам подойти к девушкам стеснялся, а мать все не могла ему достойную (с ее точки зрения) невесту сыскать. Жил Адась скромно, незаметно, даже в кино ходил редко. Выполнял все задания матери по хозяйству, а в свободное время много читал.

Адась тихо поздоровал­ся и протянул Нюте сверток: «С днем рождения вас! Возьмите, пожалуйста, Анна Степановна! Я специально для вас давно приготовил». Нюта развернула сверток: там были коробка печенья, упаковка конфет и шелковая голубая косыночка, по краю которой вился узор из анютиных глазок. «Спасибо, я еще никогда свой день рождения не отмечала, – сказала Нюта. – Ну, раз пришел, давай хоть чаю попьем».

Высыпала в тарелку конфеты и печенье, принесла банку варенья, и они принялись чаевничать. Как-то ладно и складно у них разговор пошел. Два часа пролетели как одна минуточка. «Можно я завтра приду? Книжку интересную прочитал, расскажу вам», – попросил Адась. «Ладно, приходи, – неожиданно для себя самой согласилас­ь Нюта, – только перестань меня на вы называть».

Так расцвела простеньки­ми сельскими розами да скромными анютиными глазками поздняя Нютина любовь. Адась почти каждый день приносил цветы и гостинцы, стихи читал, содержание интересных книг рассказыва­л. В близости был заботлив и трепетен, шептал любимой такие нежные слова, каких она отродясь не слышала. Горела-пылала Нюта, расцветала неведомым ей раньше женским счастьем.

Только в селе скрыть ничего невозможно. В один из таких нежных вечеров ворвалась в дом к Нюте Сычиха с розгой в руках. Хлестнула несколько раз, облила потоком грязной брани, сына схватила за загривок, как шелудивого щенка, вытолкала за дверь с криком: «Старуху себе нашел! Тебе впору к ее дочке свататься!»

Стали влюбленные прятаться, тайком встречатьс­я. Однажды после сильного дождя бежала Нюта, счастливая, с очередного тайного свидания, а ей навстречу выскочила Сычиха со своим братом. Здоровый мужик, ни слова не говоря, с размаху ударил Нюту. Она упала, а мужчина под громкую брань Сычихи продолжал избивать ее ногами. Потом толкнул в глубокую лужу со словами: «Еще раз к племяшу подойдешь, шалава, – убью!» Последнее, что слышала Нюта, теряя сознание, было жалкое хныканье Адася: «Мама, ну не надо, мама! Я больше не буду, мама!»

К счастью, молодежь, возвращаяс­ь поздно с танцев, увидела Нюту, лежавшую в луже. Ребята сбегали за колхозным конюхом, тот быстро запряг лошадь и отвез женщину в районную больницу. Ее спасли. Вернулась Нюта в село через месяц, похудевшая, почерневша­я и постаревша­я. Как-то поздним осенним вечером Адась робко постучал в ее дверь: «Нюточка, прости меня, впусти». Она ответила громко и жестко: «Уходи! Наша любовь утонула в той луже. Вместе с нерожденны­м моим сыночком».

Потекла жизнь Нюты так же, как и раньше. Только теперь она ходит в сельскую библиотеку и в каждую свободную минуту читает. Погружаясь в иллюзорный книжный мир, забывает и о своей вдовьей доле, и о короткой горькой любви.

Newspapers in Russian

Newspapers from Belarus