Тезка победного мая
Жительница Гомеля пережила блокаду Ленинграда
День Победы Мая Бессчетнова каждый год ждет с особым настроением. С одной стороны, праздник: родные и близкие спешат с поздравлениями и подарками, кругом радостные лица, торжественный парад. И гордость за большую многонациональную страну Советский Союз. С другой – память о сломанном немцами детстве: во время Великой Отечественной она потеряла сестру, подорвала здоровье. Поэтому, говорит блокадница, скорее бы этот день прошел, чтобы не всплывали перед глазами ужасы войны.
ПОБЕДА БУДЕТ ЗА НАМИ
Ужасов на долю Маи Константиновны выпало действительно немало. Она родилась в Ленинграде в 1929 году, младший ребенок в семье. Когда началась блокада, ей было 12 лет, брату Альбиону – 16, а сестре Лилии – 14.
– Мама пропадала на окопах – мы ее почти не видели, появлялась крайне редко. Копала вокруг города день и ночь, чтобы танки не прошли. А немцы разбрасывали листовки, я их лично читала: «Дамочки, не ройте ваши ямочки, все равно пройдут наши таночки», – вспоминает блокадница. – Им ведь одно надо было: истребить весь русский народ. Мама рассказывала, что нацисты летали на самолетах так низко, что были видны их физиономии, они смеялись над нашими земляками. И пускали по ним снаряды. Многие погибали в траншеях от голода и холода. Мама выжила. И я выжила. Такая у нас судьба.
За детьми следила бабушка, с осени до начала весны они все вместе жили в собственной квартире в центре города, на берегу Фонтанки. Из нее же брали воду, чтобы хоть как-то утолить страшный голод. Поначалу при бомбежках спускались в подвал, а потом сил на это уже не осталось.
– Норму хлеба постоянно сокращали, пока не дошли до 125 граммов из дуранды, пригодной для корма свиней. Склады с мукой и продуктами ведь тоже разбомбили. Как и систему отопления, водоснабжения. Горело всё, помню только сплошной дым в окнах. В проруби сестра Лилечка набирала кувшин воды, еле-еле доносила его домой: скользко, холодно и тяжело. Бабушка буржуйку кое-как растопит то книгой, то тетрадками брата, то ножку от стула отломает – и греет воду. Мы в нее покрошим хлеб, он разбухнет, водичка уже по-другому пахнет, можно есть. И всё, до следующего утра ни крошки в рот. Мы постоянно голодали, – говорит как есть блокадница.
Перед войной брат Маи Бессчетновой окончил восемь классов, а по осени пошел в ремесленное училище. Но не совсем за образованием – там раз в сутки давали обед. Он брал стеклянную баночку в карман, первое съедал сам, а второе убирал сестрам и бабушке: кашу, немного картошки. Такая «роскошь» длилась меньше месяца, в начале зимы училище вместе с Альбионом эвакуировали. А оттуда его забрали в армию и отправили на фронт. Сестры таяли на глазах, в какой-то момент перестали ходить – ноги уже не гнулись от слабости.
– И вот мы лежим с Лилей в пальто, в теплых платках и валенках – за окном мороз 40 градусов, а ничего не топится. Лежим и слушаем радио. А оно повторяет: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» И мы рассуждаем: победа будет за нами, пойдем в магазин, купим пшена и сварим целое ведро, всё съедим. Очень мы есть хотели и не понимали, что нельзя нам много еды – сразу умрем, – вспоминает Мая Константиновна.
ДОРОГА ЖИЗНИ
Ближе к апрелю Лиля стала просить у мамы отпустить их с Маей в эвакуацию. Мама долго упиралась, не хотела расставаться с дочерьми. И в какой-то момент согласилась. Девочек доставили на поезде до Ладожского озера, затем погрузили в военные грузовые машины и повезли по льду, который уже начинал таять.
– Помню, что колеса почти полностью были в воде, лед непрочный. А еще по всему озеру были лунки от снарядов, сколько сейчас там на дне техники, танкистов, детей и стариков – одному богу известно, – продолжает свой рассказ блокадница. – Возле каждой лунки бочка, на ней стояла девушка, которая показывала водителям дорогу. Нас довезли до специально проложенных для эвакуации рельсов, погрузили в товарный поезд. Мы постелили свои пальто, спали на полу.
На станциях старшая сестра ходила за едой: котел с горячей кашей уже ждал поезд, по ложке давали каждому.
– Помню только, как на остановках дверь открывалась, а оттуда солнце ярко светит. И вдруг Лиле стало плохо, она слегла. На следующей станции подошли медики. Мертвых они бросали тут же прямо на снег, а тяжелобольных – на носилки и забирали. Нас погрузили на телегу, отвезли в больницу, отнесли в палату и на одну кровать положили. Вдруг Лиля говорит мне: «Мая, я умираю, дальше ты поедешь одна», – со слезами на глазах повторяет слова сестры Мая Бессчетнова. – На всю жизнь я этот момент запомнила.
Мае врачи говорили, что перевели сестру в другую палату, для слабых пациентов. А ее, видимо, уже не было в живых. Младшая Бессчетнова так и продолжала лежать в своей палате, врачи помогали ей немного умываться, вытравливали вшей, кормили. Лекарств почти не было, поддерживали как могли:
– У меня ничего не болело, только есть постоянно хотела, жаловалась врачу на поваров, что они меня обделяют. Он же не мог сказать, что нельзя много есть. Убеждал, что дают даже больше, чем другим.
В госпитале блокадница пробыла до лета. Ее собирались отправлять в детский дом, но в пальто у Лили, которое лежало в хранилище, нашли письмо от дедушки. Он жил в эвакуации и работал конюхом в Горьковской области (ныне – Нижегородская), писал родственникам в Ленинград, одна весточка дошла. Мама предусмотрительно положила конверт с адресом. Надеялась, что девочки встретятся с дедом. Врачи написали дедушке, и он приехал за Маей.
«Я ЕСТЬ ХОЧУ
– Однажды я открываю глаза – а передо мной стоит дедушка с большим мешком, в нем хлеб и яйца. Он приехал меня забирать, – говорит собеседница. – Вошел, отломил кусок хлеба и отдал его мальчишке, который лежал со мной в палате. Во мне откуда-то взялась такая алчность, я была уверена, что всё съем, ни с кем делиться не хотела. Говорю, зачем ты ему дал хлеб, мне же мало будет. Я есть хочу.
Правда, врачи строго-настрого запретили дедушке кормить внучку в больших объемах – это мгновенная смерть. Мужчине было непросто, но он старался давать только маленькие кусочки хлеба.
– До станции шли с остановками, я чуть-чуть прошаркаю по дороге – даже не могла поднять ноги – и сяду отдохнуть. И каждый раз хлеба просила. А дедушка не давал, торопил, надо на поезд успеть. По дороге до деревни тоже знала только два слова: есть хочу, – снова переживает тот день Мая Константиновна.
В селе Большое Терюшево Маю поселили к многодетной жительнице, она кормила своих четверых детей и готовила дополнительно на гостью. Как только девочка приехала, для нее вытопили баню, вымыли. На столе в новом доме всегда дымился чугунок с едой, обязательно стоял стакан молока:
– Поначалу меня все побаивались, местные дети со мной не сразу играть стали. Не зря блокадников кто-то назвал живыми мертвыми. Мы такими и были: кости, обтянутые кожей. Видно, страшнее медведя была. Да еще и черная вся, ведь много месяцев не мылась. С меня кожа сходила постепенно, была водянка. Женщины плакали, когда мыли меня. Накормить пытались, хотя дед им запретил. И сам давал только небольшие кусочки. А мне всё мало было.
Постепенно девочка набрала вес, поправилась. С ней начала общаться местная ребятня. Они поладили. Как только блокаду прорвали, мама забрала дочь домой. Позже вернулся с фронта брат.
– Мама никак себе простить не могла, что отпустила нас в эвакуацию. Винила себя в смерти Лили. Но она не виновата. Неизвестно, как сложилась бы наша судьба в Ленинграде. Брат пришел с войны, женился. Но долго не прожил, к сожалению, – глаза блокадницы вновь становятся мокрыми от слез.
День Победы тезка праздничного месяца встречала в Ленинграде:
– Люди стояли на Дворцовой площади впритык, плечом к плечу, было очень тесно. В небе – салют, на берегу – военные корабли в огнях. До конца не верили, что всё закончилось.
ВСЁ ТОЛЬКО НАЧИНАЕТСЯ
Мая Константиновна так и не окончила школу – в ее копилке только семь классов. После войны пошла работать в канцелярию, тогда ей было 16 лет. Потом вышла замуж за белоруса и уехала жить в Гомель. Всю жизнь проработала в комитете народного контроля при облисполкоме (сейчас – Комитет госконтроля), тоже в канцелярии.
– Беларусь стала мне новым домом, второй родиной, – признается собеседница.
До сих пор коллеги помнят добросовестного работника: присылают поздравительные открытки, даже подарили медаль к юбилею организации. Посещают пережившую ужасы войны пенсионерку и школьники, и студенты.
– Пока я жива, буду рассказывать правду. Ведь кроме меня ее никто не знает, – уверена Мая Константиновна.
Однажды волонтеры гомельского вуза помогали блокаднице по дому – мыли окна. Студентки не выдержали суровой правды.
– Одна бросила тряпку, побежала в ванную – и давай плакать. Так это я еще не рассказываю всего, что пришлось пережить нашей семье, – делится пенсионерка. – Это страшно.
В подтверждение своих слов показывает книгу с рецептами блокадной кухни, в ней студень из овчарки и кошки, жареные кочерыжки, лепешки из лебеды и олифы.
У Маи Бессчетновой двое сыновей, один живет в Гомеле, второй в Москве. По хозяйству помогает внук. Есть и правнуки, периодически дети забирают ее к себе в столицу России, зовут переехать насовсем. Многие годы блокадница не пропускала ни одного парада Победы. В свои 92 года она прекрасно выглядит и спокойно перемещается по дому, но практически не выходит на улицу:
– Берегу здоровье. Не хочу, чтобы продуло или меня кто-то вирусом заразил. Правда, обещала заехать накануне праздника в соцзащиту, повидаться со знакомыми. Скорее бы прошел День Победы, чтобы перед глазами перестали всплывать все эти ужасы. Чтобы забыться в общих делах и поездках.
Блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941-го по 27 января 1944 года – 872 дня. По разным оценкам, в заточенном во вражеском кольце городе погибли от 600 тысяч до 1,5 миллиона человек