Несчастный случай?

Сразу после смерти литератора самыми обсуждаемыми стали слухи о расправе. Такого же взгляда придерживалась и его жена Владислава Францевна. Она всегда старалась быть рядом, но телеграммой в Москву вызвали только поэта, мол, дополнительных мест для проживания нет. В пользу версии убийства в конце жизни говорил и Пётр Глебка, видевший трех мужчин с военной выправкой в костюмах, покидавших место трагедии, и женщину в синем костюме и берете, поднимавшуюся по лестнице этажом выше. Мотивом уничтожения могла стать так называемая белорусская карта, которую разыгрывала немецкая пропаганда в оккупированной Белоруссии. В попытке сыграть на национальных чувствах оккупанты начали подбирать подходящих героев, олицетворявших нацию. В мае 1942-го они широко отметили 25-летие смерти поэта Максима Богдановича. Близящееся 60-летие Янки Купалы тоже хотели превратить в мнимое возрождение белорусской нации под опекой оккупационных властей с лозунгом в духе позиции поэта: «Мы — нация, а не население». Получалось, что гитлеровцы цинично играли на том, за что пострадали в 1930-е литераторы: самостоятельность и самоопределение белорусов. По Минску пустили ложные слухи, что Купала вот-вот прибудет в город и разделит радость обретения самостоятельности народа. Способствовали слухам и коллаборационисты, знавшие поэта при жизни и сумевшие пристроиться под крылом новой власти. В 1990-е годы председатель международного фонда имени Янки Купалы совместно с руководством Государственного литературного музея Янки Купалы послали запрос в ФСБ России с вопросом об обстоятельствах смерти поэта. Пришел ответ, в котором сообщалось, что нет никаких документов, кроме официального уведомления на имя Берии. В нем указывается, что свидетелей гибели нет, как нет и заключения о вскрытии, о наличии в крови поэта яда или алкоголя. Поспешная кремация поясняется значительными внешними повреждениями тела. Власть в те времена словно опасалась популярности Купалы даже после его смерти. Боялась паломничества, поэтому прах перевезли в Минск и захоронили на Военном кладбище через 20 лет после гибели. Литературный музей его имени появился спустя 17 лет после смерти, а экспозицию подвергали жесткой цензуре. И до сих пор официальная версия трагедии — несчастный случай.