Две жизни «солдата удачи»
О чем грезит наемник?
Мне и раньше доводилось общаться с людьми моего поколения, прошедшими через «горячие точки», и каждый раз после разговора с человеком не покидало чувство ирреальности: мы родились и выросли под одним мирным небом, жили в одних городах и, возможно, гуляли по одним и тем же улицам… И его война – сон, абстрактность, некий абсурд.
Время вернуться домой
Но это наяву: Андрей всего две недели назад вернулся из непризнанной Донецкой Народной Республики, где был в очередной «командировке», как выразился он сам, и по приезде в Беларусь добровольно сдался правоохранительным органам, заявив, что служил наемником в Вооруженных силах ДНР.
Теплый сентябрьский полдень; мы в строительной организации на поденщине – закапываем траншею, на дне которой проложен кабель. Он обесточен, но напряжения, которое слышится в голосе Андрея, кажется, хватит, чтобы его запитать.
– В милиции были очень удивлены, мягко говоря, когда я пришел сдаваться. В «горке» (вид военной одежды. – Прим. авт.), берцах – всё как положено, – рассказывает Андрей, с чувством вонзая штык лопаты в податливую землю. – После досмотра вещей и составления бумаг-протоколов ребята принесли тушенку, колбасу, сыр… Накормили до отвала, – улыбается. – В ходе соблюдения формальностей они озадаченно чесали затылки, явно не зная, что со мной делать. В конечном итоге отпустили, взяв подписку о невыезде.
Еще бы, изумление сотрудников милиции можно понять – не каждый день приходит с повинной наемник. Прямо с позиции, можно сказать… Я тоже был удивлен. Простой солдат обычно далек от генерала и зачастую грубо о нем отзывается за глаза, а он говорит о бывшем главе ДНР, погибшем в результате теракта Александре Захарченко с огромным уважением и неподдельной теплотой:
– «Батя» был человек! Не скажу, что пил с ним чай или здоровался за руку, но стоял совсем рядом, когда он говорил с контрактниками. Просил: «Приезжайте, пожалуйста, вы здесь очень нужны!» Его любило и мирное население, и военные. Он всё делал для них. И сам был не робкого десятка. Будучи на позиции, например, не прятался, когда начинался обстрел…
Конечно, дружище, я обязательно найду в интернете и посмотрю фильм о Захарченко, но в начале нашего импровизированного интервью расскажи, пожалуйста, сколько платят наемникам, о сроках службы и как ты вообще попал в ДНР?
Риск по контракту
Андрей родом из Бреста, работал водителем. В начале 2016 года привез в непризнанную республику груз; на блокпосту познакомился с человеком, который его подробно проинструктировал, какие действия необходимо предпринять, чтобы оказаться в рядах Вооруженных сил ДНР по найму: необходимо добраться до Москвы, потом в Таганрог, оттуда – до границы и т.д.
Минимальный срок «командировки» – пятнадцать дней. За них выплачивают пятьсот долларов. По желанию можно остаться и дольше…
– При Захарченко ты числился только в списках наемников, которые через месяц уничтожались, – говорит Андрей. – После «Бати» ввели контракты, где необходимо указывать личные данные, и однажды один нехороший человек «слил» всех нас в интернет.
Какое наказание полагается за наемничество, можно найти в Уголовном кодексе РБ. И он знал о статье УК, знал о риске погибнуть... И всё-таки решил поехать. Почему – не стал спрашивать, прочел по глазам – здесь что-то очень личное. Мужчинам, которым за пятьдесят, стоит вспомнить себя молодых, мечтающих отправиться в составе ограниченного контингента Советских войск в ДРА. Это не одно и то же, но некоторые общие мотивы всё-таки могут быть.
На линии огня
Становится жарко, мы снимаем футболки. На левой стороне груди у Андрея вытатуирована летучая мышь (в армии ДНР это символ принадлежности к разведке).
– Если с такой татуировкой попадаешь в плен, расстрел практически гарантирован;
с разведчиками украинская сторона не церемонится.
Это армейское подразделение традиционно ассоциируется с особым риском, вылазками за линию фронта, взятием «языка»… Андрей улыбается невесело.
– На линии соприкосновения в ДНР не погуляешь, повсюду минные поля – многие тысячи квадратных километров. Какая сторона и когда их ставила – не вспомнят ни те, ни другие: украинцы прошли, потом наши, через некоторое время опять минировал противник… Карт, конечно же, никто не рисует, и подрываются даже на собственных растяжках, поставленных накануне. Это не просто зона особого внимания, а поля жизни и смерти.
Поэтому разведка в донецкой армии в основном стационарная, «на глазах». Практически это наблюдатель, дежурящий в блиндаже на высотке. Такая простая схема тоже приносит свои плоды.
– В одну из ночей сидевшая «на глазах» разведчица сообщила, что через прибор ночного видения наблюдает около наших позиций движущиеся точки. Подняли тревогу, и она не оказалась напрасной. Благо вовремя открыли огонь; я спрятался в «лисью нору» (отводной тупичок в траншее. – Прим. авт.) и стрелял из калашникова, высунув руки. Отбились с потерями для украинской стороны.
Свои и чужие
Андрей рассказывает о погибших командирах ополченцев Мотороле и Гиви, чьи портреты размещены на бигбордах Донецка, боях за Саур-могилу и очень неодобрительно отзывается о нынешнем руководстве республики.
– В армии процветает пьянство, воровство… Вот я, например, уже больше двух недель нахожусь в Беларуси, а по моему контракту в ДНР, уверен, кто-то получает деньги.
О противнике отзывается трезво, без высокомерия и уничижительности.
– Украинская армия научилась хорошо воевать, – признает Андрей. – Обшитые деревом траншеи уже кое о чем говорят…
У них высококлассные инструкторы, они проводят реальные учения на полигонах, и даже когда рассматриваешь их бойцов в бинокль, то поневоле завидуешь экипировке.
Он не скрывает, что снимал с убитых украинцев берцы и разгрузочные жилеты. И все так делали, потому что там, где идут боевые действия, даже такая мелочь может спасти жизнь.
Обратная сторона войны
Часто ли смерть ходила рядом? Андрей мрачнеет лицом:
– Иногда мне кажется, что не она гонялась за мной, а я искал ее сам…
На позиции росли два деревца, по которым с той стороны пристрелялись давно. Он не знает, что им двигало, когда вылез из укрытия и начал эти деревья пилить на виду у противника. Хотя снайпер с той стороны может промазать только сознательно, пристреливаясь. Но украинцы не открыли огонь. Он еще размялся в полный рост, руками помахал:
– Командир выскочил из укрытия с криком: «Совсем с ума сошел!..». А мне и не страшно…
Наверное, такие срывы бывают у человека, который видел убитых детей, раздувшиеся и разорванные трупы, несколько раз восстановленные и вновь разрушенные дома. В этом контексте вопрос, почему наемник однажды бросает войну, бежит от нее, становится праздным.
Последней каплей в чаше терпения для него стала проволочка в ремонте боевой техники. Андрей пригнал в мастерскую БТР.
– Говорю, что нужно поменять топливный насос. Это несложный и недолгий ремонт, – рассказывает он. – Но очень необходимый, поскольку без БТРА доставить воду на позицию крайне проблематично: простреливаемый участок дороги приходится преодолевать чуть ли не ползком… А мне говорят: «Становись в очередь». Я не выдержал и сорвался в Беларусь. Правда, контракт отбыл полностью.
Конечно, это был только формальный повод, первопричина, повторюсь, гораздо глубже. За обидными дисфемизмами – «дэнеры», «укропы» – стоят живые люди; это чьи-то сыновья, мужья, отцы, и в том, что ты стреляешь в них, нет ни геройства, ни уж, конечно, романтики.
– Напиши так, чтобы пацаны поняли: не надо, нельзя туда ехать! – просит Андрей. – Привезут в гробу украинца, для родственников – великое горе, и ты в этом будешь виноват. А наемника, к слову, просто закопают, и дело с концом.
Вместо постскриптума
Работая, мы проговорили весь день, и Андрей периодически напоминал: «Об этом не пиши, пожалуйста», «Об этом не упоминай». Выполняю его просьбу. Он прав, некоторые моменты окопной жизни никогда не воевавший человек может просто не понять. Да и объем публикации лимитирован. Но одну реплику всё же не могу оставить за скобками.
– Если получится, мечтаю поселиться в колхозе, пусть даже бедном, – признается Андрей. – Хочу иметь полезную работу и домик возле леса, хочу начать вторую жизнь вдали от суеты, наедине с собой…
Глядя на него, сказал бы – это даже не мечты, а грёзы. Заслужил ли он их воплощение, сбудутся ли они – не мне судить. Но человек, чья голова гудела, как колокол от разрывов, человек, душой оглохший от выстрелов, рано или поздно обретает твердое право на тишину.