Две Галины

Поезд уже набрал ход, а к нам в купе так никого и не подселили. После короткого знакомства Вадим извлек из дорожной сумки штофик коньяка, пластмассовые стаканчики, и разговор пошел более откровенно и приземленно

Попутчик мой оказался чрезвычайно коммуникабельным, и очень уж хотелось ему поделиться своей судьбой…

— Понимаешь, я оторопел. Галя моя ведь только три дня назад как уехала в Ленинград, никакой речи о поступлении в университет не было. А тут она терпеливо прохаживается по вестибюлю и тоже, как и я, ждет, когда же вывесят списки поступивших абитуриентов. Подхожу к ней поближе, заглядываю в глаза. Никакой реакции. Не может же быть, чтобы она меня не узнала! Ведь расстались лишь неделю назад. В нерешительности приближаюсь еще раз и напрямую задаю вопрос:

— Девушка, вас случайно не Галей зовут?

— Галей, — ничуть не смутившись, отвечает она и отходит к окошку.

Я все понял: случайность! Но до чего девушка похожа на мою подругу — тот же рост, та же фигура, та же русая коса ниже талии, такие же серовато-голубые глаза, полные губы. Фантастика!

Назавтра мы снова встретились у университетского стенда со списками поступивших. Здесь и познакомились поближе, поздравив друг друга с успехом. Девушка эта поступила на отделение белорусского языка и литературы, а я — на отделение журналистики.

Сблизились более тесно мы в деревне, когда весь наш филфак был направлен на знаменитую «картошку» в совхоз «Большевик» Минского района. Сначала робко, только рядышком, но не под руку, прохаживались вечерами по центральным улочкам поселка, вокруг искусственного водоема. Потом вместе в клубе смотрели кино, готовили номера к предстоящему студенческому концерту для местных. Постепенно незаметно для каждого из нас мы стали привыкать друг к другу. Вместе ходили в библиотеку, рядышком садились на общефакультативных лекциях, даже брали одинаковые блюда в дешевеньких столовых. И с каждым днем обнаруживалось, что у нас очень много общего — в характерах, запросах, во взглядах на будущее. О первой своей избраннице я незаметно стал забывать, реже отвечал на ее письма…

А дружить-то мы с ней, первой Галей, стали совсем неожиданно. Родилась она в нашей же деревне. Семья — пять человек, отец погиб на фронте. Поэтому Галю взяла к себе тетя из Ленинграда, муж которой был морским офицером. Там она и в школе училась, и в педучилище. На родину приезжала лишь летом на несколько недель. Вот в этот период я ее на танцах в сельском клубе и заприметил. Особенно нравилась мне ее длиннющая коса. По характеру Галя тоже была общительной, начитанной и воспитанной. Видно, мама уж очень строгой была, потому что дочь держала меня на почтительном расстоянии.

Переписывались и встречались мы с ней семь лет, она и из армии ждала меня. Но за все годы наших отношений мне не то что приблизиться и покрепче обнять ее не позволялось, но даже легко поцеловать хотя бы в щечку. А в деревне почти все считали, что мы без пяти минут пара…

И вот такой неожиданный случай — встреча с двойником. Теперь сам посуди, Михаил. Ленинградская Галя старше меня, почти целый год на протяжении нашего знакомства я ее не видел и не слышал, лишь письма могли пролить свет на ее отношение ко мне.

Совсем иная картина стала вырисовываться с другой избранницей. Она оказалась моложе меня на шесть лет, не дичилась и полностью полагалась на мою порядочность. Поэтому, когда мне посчастливилось ее понастоящему поцеловать, я проникся к ней такой искренней любовью, благодарностью и доверием, что передать все это словами даже спустя годы просто не в состоянии. Каждое утро мы встречались с радостью в вестибюле филфака и уж потом расходились по аудиториям. Галя познакомила меня по очереди с четырьмя своими братьями, а потом и с мамой. Вся семья до того мне понравилась, что другой родни я уже и представить себе не мог.

Видимо, сердце первой моей Галины чувствовало что-то неладное, потому что, несмотря на продолжающуюся переписку, она вдруг сама приехала в Минск к сестре во время зимних каникул. Жил я тогда у родного старшего брата, и она неожиданно его навестила. А меня-то дома нет, мы допоздна засиделись в библиотеке, потом провожание до общежития, расставание. За это время жена брата и намекнула Галине, что у меня появилась новая девушка.

Поверишь, Миша, или нет, но ни прилюдных оскорблений, ни упреков, ни допросов я в тот вечер не услышал. А мне было неимоверно стыдно и чрезвычайно сложно самому что-то лепетать в оправдание. Шел рядом с девушкой к троллейбусной остановке, как на плаху, и тупо молчал. Я был буквально раздавлен собственной изменой. Ведь можно же было раньше все объяснить в письме и избежать неминуемого позора. Прощаясь, я лишь выдавил из себя запоздалые извинения. Всю ночь не мог заснуть.

Все ли я делал так, как положено человеку? Просто человеку с маленькой буквы, обычному смертному? Сильная, непредсказуемая штука — любовь, но такими ли нецивилизованными методами она должна завоевываться? В глубине души я по сей день не нахожу точного ответа на этот вопрос, но ни возвратить что-то, ни изменить, ни поправить ни за что не пожелал бы. Почему?

Да потому что жизнь моя сложилась хоть и буднично, но все же счастливо. Совсем недавно мы со своей законной женой отпраздновали золотой юбилей. Я ни разу не поехал без Гали отдыхать во время отпуска, хотя и выслушивал досужие насмешки отдельных коллег о «Туле» и собственном «самоваре». Жена моя оказалась любящей и чуткой подругой, великолепной хозяйкой, заботливой мамой и бабушкой, трудоголиком и надежной спутницей жизни. Это как раз то, о чем я всегда мечтал.

Первая же моя Галина очень скоро вышла замуж за корабела, родила двоих детей. Думаю, что муж ее не прогадал, ведь человеком она была прекрасным.

Признаюсь честно, несколько раз в церкви я исповедовался и каждый раз каялся перед Господом Богом и перед первой своей избранницей за невольную измену. Впрочем, и назвать-то этот свой поступок таким словом, видимо, будет не совсем правильно. Рыба ведь ищет где глубже, а человек — где лучше. Ну, а браки, говорят, заключаются на небесах…

А как думаете вы, почтенные читатели?

«Ни прилюдных оскорблений, ни упреков, ни допросов я в тот вечер не услышал. А мне было неимоверно стыдно и чрезвычайно сложно самому что-то лепетать в оправдание. Шел рядом с девушкой к троллейбусной остановке, как на плаху, и тупо молчал…»