МЕРТВАЯ ВОДА ЖИВОГО АЛЕППО
Наш спецкор своими глазами увидела последствия братоубийственной сирийской войны
Сирия вновь на первых полосах мировых газет. Теракты в Хомсе и Эль-Бабе, провинции Алеппо, где погибли 68 человек, правительственные войска атакуют террористов ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация) в районе древней Пальмиры, взята стратегическая высота 939,5. Наш специальный корреспондент проехала от Дамаска до Алеппо дорогой жизни и смерти, часть которой контролируется боевиками ИГИЛ, чтобы свидетельствовать: Сирия жива.
Очень скверная примета
Это была пятая моя поездка в Сирию. И единственный вопрос, который задавали друзья и коллеги, узнав, куда я опять еду: зачем? Далекая чужая страна. Далекая и чужая война. Зачем так рисковать собой? Я тоже хотела бы найти ответ, именно поэтому и взяла билет на самолет.
Единственный в неделю рейс в Сирию из московского «Внуково» полон, так что пришлось выбирать окольные пути. От ливанского Бейрута до Дамаска часа три по занесенным снегом перевалам. Начинается метель, дороги перекрыты полицией, наш военный джип скользит на поворотах. «Русские?» — это действует практически как пароль. Русских пропускают без вопросов.
Зимой 2013 года почти все, кто прилетал тогда в Сирию, вынуждены были также добираться сюда из Ливана. По аэропорту Дамаска прицельно долбили «Градом». Я помню, как, выбрав прямой рейс, вжималась при посадке в кресло и молилась, чтобы пронесло.
Тогда казалось, что все — это конец, Сирия не устоит, Дамаск падет, Асада уничтожат, а что будет дальше... Хорошего никто не ждал. Чудес не бывает.
Нынешний Дамаск, спустя полтора года после начала российского военного присутствия в Сирии — лично Асад попросил об этом лично Путина — типичный ближневосточный город, с многолюдием на улицах, очень дешевыми, несмотря на войну, торговыми лавками, с модным вертящимся рестораном на последнем, 15-м этаже 5-звездочной гостиницы, лучшей в столице.
«Такой вертящийся ресторан есть только у нас и в Москве», — хвалится мой друг, местный журналист Анас, мы знакомы с ним уже три года, многое вместе пережили. Теперь сидим и курим кальян. Хорошо. Хорошо, когда не стреляют. Но приметы не только горячей, но и холодной войны с Западом налицо. Никакие иностранные платежные системы в Сирии по-прежнему не работают, как у нас в Крыму в 14-м году, банкоматов, кроме своих, сирийских, которых очень мало, здесь нет, огромные очереди стоят, чтобы получить наличку в банке. Также все еще не вернулись в Дамаск и западные посольства — не из-за соображений безопасности, думаю, это часть игнора по отношению к Сирии, громкое «фи» политике страны и бессилие от того, что ее не удалось сломать. Люди вынуждены ездить в Ливан, чтобы получить визы.
Я прошу невозможного — попасть в Алеппо. Самый большой город Сирии, многомиллионный мегаполис когда-то, который продержался под террористами четыре года и был освобожден совсем недавно, при российском военном участии.
Ночной дозор
Последняя пара сотен километров дороги в Алеппо простреливается боевиками ИГИЛ. Из примерно тысячи машин, ежедневно везущих грузы в Алеппо, десять туда не доезжают. Это статистика.
При нас подстрелили два авто, огромную фуру с мандаринами и белую легковушку, обогнавшую нас минут за десять до того на повороте.
Ржавые остовы догоревших автомобилей и пассажирских автобусов оттаскивают с обочин в пустыню: там жаркий климат быстро превратит металл в труху.
Хорошо российским телевизионщикам, их забрасывают в Алеппо военными бортами, плохо российским телевизионщикам — они не видели того, что видели мы. Вырванные взрывами и сожженные оливы, ветви мира — кому они мешали, это ведь были просто деревья. Летим на скорости 150. «Позывной - Гастелло!» — хлопаем по плечу нашего водителя Ахмета, который, не разбирая дороги, то и дело выскакивает на встречку, лавируя между грузовиками и шальными пулями.
Надо успеть засветло, днем единственную трассу на Алеппо контролируют между- народные бригады — суровые бородатые мужики из ливанской «Хезболлы», иранских подразделений «Стражей исламской революции». Блокпосты через каждый десяток километров. На ночь во избежание лишних жертв дорога перекрыта.
«ДАИШ», — тычет пальцем наш сопровождающий доктор Дауд на темную точку где-то в бескрайних песках. «Пять километров, и там ДАИШ», — поясняет он.
Только не говорите сирийцам «ИГИЛ», они не поймут. В арабском мире название этой террористической группировки ДАИШ. Оно тоже представляет собой аббревиатуру «Исламское государство Ирака и Леванта», но при этом еще и созвучно с местным понятием «опущенные», то есть не крутые бандиты, а те, над кем издеваются, глумятся. Одним словом, слабаки.
Понятно, что боевики ненавидят это сокращение — ДАИШ — и, как обычно, отрезают языки и головы тем, кто его произносит.
В марте 2015-го Межрелигиозный совет России на своем заседании в Госдуме тоже принял решение отказаться от аббревиатур ИГ и ИГИЛ в пользу ДАИШ, так как эти понятия дискредитируют не только ислам, но и вообще любое государство. Но ребрендинг не удался, к сокращению ИГ все давно привыкли. А бывший президент США Барак Обама в одной из речей даже произнес слова ДАИШ и ИГИЛ (ISIS) с паузой, через запятую, вероятно, ему доложили, что это две разные террористические организации.
...Алеппо прорастает из пустыни бесконечными заводскими корпусами, трубами, гигантскими пустыми цистернами. Когда-то это был главный промышленный центр Сирии.
Восточные районы города. Все та же трупная серость домов, хотя кое-где сохнет на разбомбленных балконах на веревке нижнее белье, женщина в хиджабе выбивает ковер во дворе. Объясните мне, вот как можно выбивать ковер в двух километрах от линии фронта?!
Свои среди чужих
Четкий водораздел, будто две половинки от разных фотографий. Мы и они. Демаркационная линия прекращения огня. Разрушенный дом. А через дорогу — работающее колесо обозрения в парке. Дети занимаются спортом на стадионе. «Тренировка шла, мы объясняли ребятам: вот здесь тренируйтесь, а за ту линию в нескольких метрах уже нельзя заходить, потому что туда дотянутся снайперы террористов», — буднично рассказывает Ахмет Мансор, глава Комитета спорта Алеппо.
Армия оказалась не приспособленной к уличным боям гражданской войны. Невозможно подготовиться к тому, что брат идет на брата, а вчерашний сосед и товарищ, совершив намаз, дает автоматную очередь в спину. Если бы знать, какая она будет, эта война, заранее... Оружие осталось еще советское, с 60-х годов, — старые «калаши», старые самолеты...
Но как такое могло случиться, что боевики идеальным геометрическим квадратом сгруппировались в одном районе города?
«Просто война в Сирии готовилась лет за десять до того, как началась; восточные кварталы Алеппо — самые бедные, Саудовская Аравия начала вкладывать деньги в строительство исламских школ для бедняков, медресе, мечетей, они завозили свои учебники, программы, по которым учили детей. Десятилетие понадобилось для того, чтобы вырастить из малышей настоящих фанатиков; потом, конечно, к ним добавились наемники из разных стран, пробравшиеся в Сирию через практически не охраняемую границу с Турцией», — рассказывает Илия Самман, член политбюро Сирийской национальной социалистической партии. СНСП — тоже оппозиция, но официальная, у них есть несколько мест в парламенте.
Они — вторая по величине после правящей БААС партия в Сирии. Выступают за изменение Конституции и смену власти, но демократическим путем, и при этом прекрасно понимают, что в сегодняшней ситуации заменить Башара Асада невозможно, потому что нет того, кто сможет и готов нести ответственность за происходящее.
Иди и смотри
Вода в Алеппо стоит 3 доллара за 1000 литров. Все источники захвачены в пригородах ДАИШ, вода ушла не через каналы, а в землю, затопила близлежащие села, но в самом городе ее нет.
Купленной воды хватает ровно на две недели. Вода дорога, если учесть, что средняя зарплата в Алеппо 60 долларов в месяц и работы нет, нет торговли на рынках, которые годами удерживались боевиками и были заминированы ими при отходе.
«Проверено. Мин нет», — написано на чистом русском при въезде в Старый город. Все восточные базары похожи друг на друга только в хорошие времена.
На развалинах рынка до сих пор пахнет гарью. Свисают разорванные электрические провода, внизу — обрывки растяжек. Прямо в кучу свалены пустые гильзы и пропитанные оружейным маслом хвосты от мин.
Я беру себе на память как сувенир большую гильзу, буду дома ставить в нее цветы. И еще хвост от мины — просто так.
Сопровождающий доктор Дауд тянет меня за собой.
«Look, l ook», — повторяет он поанглийски, будто бы и не знает других слов: «Смотри, смотри».
Он рассказывает о том, что когда-то у него было три магазина и он был обеспеченный человек. «Смотри, смотри...» Темный провал в стене, обугленная комната с разграбленным сейфом, с разбросанными по полу бухгалтерскими книгами. Я понимаю, что это все, что осталось от его лавки.
Он гладит эти изнасилованные, загаженные стены, как мать новорожденного ребенка, затем ведет меня в другую лавку, и еще в одну... Лавки похожи как братья; я пытаюсь сказать, что я уже все тут увидела, но вдруг понимаю, как это важно для него — быть здесь, трогать, чувствовать, вспоминать... «Look, look».
«Я обязательно отстроюсь, не пройдет и 20 лет», — обещает мне доктор Дауд. Дались им эти двадцать лет... В одном из бесчисленных закоулков базара на сломанных стульях сидит группа мужчин, в потертых пальто, в старых шарфах. Это друзья Дауда, тоже лишившиеся всего. Они ждут работников, чтобы начать ремонт, терпеливо и неспешно — двадцать лет впереди все-таки.
Один из них, Наил, хорошо говорит порусски. У него жена из наших, но сейчас она в России с детьми.
Луч солнца пробивается сквозь взорванный купол рыночной мечети. «Террористы не пощадили свою мечеть тоже, а ведь они сами мусульмане», — говорю я Наилу. «Какие они мусульмане, свиньи они», — произносит он самое страшное на востоке ругательство.
...Нищий старик на руинах базара просит милостыню. Дети тащат домой «добычу» — полное ведро воды. Самый крайний магазинчик уже открыт, там продают свежие яйца, три десятка в картонном контейнере — самый ходовой товар в Алеппо.
Пробитая автоматными очередями железная крыша над старым рынком — как карта звездного неба.