Ефим Шифрин: «Я прежде всего артист»

Спустя 25 лет снова вышла в эфир легендарная программа «Вокруг смеха». Ведущим обновленной передачи стал известный юморист и актер Ефим Шифрин. Разменявший седьмой десяток артист не только находится в потрясающей физической форме, которой могут позавидовать даже молодые спортсмены, но и ведет активную творческую жизнь: мюзиклы с Шифриным собирают аншлаги, постоянные гастроли расписаны на год вперед, на экраны выходят фильмы с его участием.

«Внашей стране по-прежнему без чувства юмора делать нечего», – этими словами Ефима Шифрина открывается новый выпуск программы «Вокруг смеха», которая выходит теперь по субботам, в 13:55, на ПБК. Впрочем, в жизни самого артиста, как и у всех нас, были и безрадостные страницы. – Многие артисты идут в депутаты… Вы не замечены в этом.

– Мне нечего ответить. Этого нет в моем характере. У меня даже звания нет. В 90-е годы эти звания раздавались налево и направо. Театр эстрады направил бума- гу о присвоении мне звания, я перехватил этот документ на полпути. Мне не нужен весь этот пафос… Мне казалось, «заслуженный» и «народный» звучит ужасно – это же знак системы. Я по-прежнему так считаю: звание, которым наделяет чиновник, лишено для меня всякой ценности. Студенты и молодые актеры, с которыми я когда-то делился секретами профессии (я когда-то целый год преподавал в ГИТИСе), почти все уже заслуженные и даже народные, а я по-прежнему просто Ефим Шифрин. – Вот, например, есть артист – не будем называть имени, он в самых рейтинговых проектах по телевизору, имеет свой театр, финансируемый из госбюджета. Неужели вам не хочется того же?

– Давайте разделять. Иногда эти люди значительны еще и помимо участия в политике. А иногда мы не обращаем внимания, что многие из них ответственны не только за себя, но и за целые коллективы. И мы не знаем степени их жертвенности. Многие ведь не столько о себе заботятся, сколько о вверенных им театрах.

«Рига – моя первая «заграница»

– Колыма, Рига, Москва – точки на карте, которые имеют к вам отношение, такие разные. Чем отличаются живущие там люди?

– Хотелось бы ответить, что одинаковые, но тогда я совру. Например, Колыма – это не просто географическое место. Это еще история. Довольно мрачная. Люди, попавшие на Колыму, понимают, что они, как в «Маугли», – братья по крови. Мы, например, – колымские дети – очень долго общались после отъезда оттуда. Даже когда на концертах ко мне подходят за автографами и выясняется, что люди из тех мест, в разговоре это порождает особый тип близости. Чтото родное.

Рига – это моя первая «заграница». Я попал в Ригу с Колымы. Хотя республика была частью большой страны, она оказалась абсолютно другой во всем. Когда мы выбирали место, куда переехать с Колымы, встал очень непростой выбор. Мы не могли попасть ни в Москву, ни в Ленинград – ас какой стати? Папа совершенно не допускал мысли вернуться и в Оршу, где его арестовали в 38-м году. Как только в Риге нашлась тетка моей мамы – знаете, как после войны друг друга находили, – мы отправились туда в гости. И маму поразил один случай. Какой-то прохожий бросил окурок на тротуар. Его догнала пожилая латышка с этим окурком и сказала: «Молодой человек, вы чтото уронили». Мама, когда услышала это «уронили», приняла решение: мы переедем только сюда. В 65-м году мы перебрались в Ригу.

А Москва – это моя юношеская вольница… Эти три точки в моей жизни – равнобедренный треугольник, внутри которого вся моя биография.

«Человека сделали собакой»

– У вас осталась обида на СССР из-за того, что сослали вашего отца, объявив его польским шпионом?

– У Бунина в «Окаянных днях» есть фраза, что народ – это не простая абстракция, а всегда глаза, носы, уши, рты… Для меня государство и страна – это всегда конкретные люди: Сталин и его приспешники, Брежнев и его правительство. Это лица. Которые мне хотелось бы исключить из своего окоёма. Остальные – это мои соседи; люди, которые мне помогали… Это мои сверстники, мои случайные попутчики… Какая обида? Что такое «советская власть»? Она ведь часто воплощалась в образах людей, которые для меня – нелюди. – В воспоминаниях вашего папы особенно поражают рассказы, как зверски избивали в лагере заключенных – свои же. Но избивал же не Сталин.

– Он создал систему, при которой был возможен этот беспредел. – Откуда злоба в тех, кто охранял?

– Что нужно сделать, чтобы лагерная собака загрызла человека? Ей надо сказать «фас». А тут человека сделали собакой. Вот это превращение человека по обе стороны зла – что в Германии нацистской, что в СССР – никакая индустриализация, никакие автобаны не окупят. А главное, никогда не окупят миллионы невинных жертв.

«Два диктатора – Кончаловский и Виктюк»

– Вы не один год работали с Романом Виктюком, c Кончаловским… У них много общего, например, в методах работы с артистами?

– Так сразу не ответишь. Кончаловский в кино и он же в театре – это разные люди. Вот Кончаловский в театре и Виктюк в театре – это два диктатора. Когда для меня возник Кончаловский в кино (я снимался в его фильме «Глянец»), мне было свободно и легко – в своих решениях он шел за актером. Мне казалось, что и в театре эта вольница продолжится. Ничего подобного! Чуть ли не на первой репетиции предупредил меня, что я попал в первый класс и мне предстоит учиться профессии заново. – И что вы ему ответили?

– Сказал, что готов к любым испытаниям. Виктюк и Кончаловский похожи тем, что, добиваясь цели, до- бьют тебя до кондиции, когда, почти уже бездыханный, ты вдруг осознаешь невиданную свободу. Потому что помирать, так с музыкой – и вдруг оказывается, что эта музыка и есть их желанная цель. – Как поживает ваш «Шифрин-театр»?

– Ну, «Шифрин-театр» – это мое частное предприятие, которое состоит из меня, моего директора, водителя и людей, которые вступают с нами в договорные отношения. Это театр на колесах – собрали чемоданчик и поехали. – Развиться в более серьезную структуру не планируете?

– Нет нужды. Я прежде всего артист. Создавать масштабные спектакли не сумею. У меня даже нет охоты содержать театральное здание. Понятно, что актер – зависимое существо. Зависимое именно от предложений. Пока предложений достаточно. – Вам уже пошел седьмой десяток. Чувствуете близость старости?

– Конечно (смеется). Появились ослабевшая память на имена, стойкое нежелание бывать на премьерах, и продолжительность телефонных бесед резко укоротилась. Кроме того, у меня значительно упала плотоядность – теперь иногда и вовсе испытываю отвращение к мясному столу. В остальном пока слабостей за собой не наблюдал.