ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРТИЯ!
Владимир Ильич Ленин оказался, без сомнения, самым выдающимся соблазнителем России
В июне 1917 года в столице собрался Первый Всероссийский съезд Советов. Выступал один из руководителей Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов Ираклий Церетели. Говоря о сложной ситуации в стране, он задал риторический вопрос: может ли кто-то из делегатов назвать партию, которая бы рискнула взять в свои руки власть и принять на себя ответственность за все происходящее в России? Он считал, что трудность задач, стоящих перед страной, требует единения и сотрудничества, так что левым партиям надо искать компромисс и объединять усилия.
Ираклий Церетели считался неформальным лидером небольшевистского крыла социалистов. «Честный, чистый, мужественнопрямой, — писал о нем философ Федор Степун, — типичный белозубый кавказец с печальными, ланьими глазами». В мае 1917 года он вошел во второй состав Временного правительства.
На следующий день слово предоставили Ленину. Он ответил Церетели:
— Гражданин министр почт и телеграфов говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: есть! Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается: каждую минуту она готова взять власть целиком.
Большевики аплодировали. Остальные делегаты смеялись. Никому в голову не приходило, что ленинцы всерьез намерены взять власть.
ВЗЯЛИ ЗА ГОРЛО, ТАК ДУШИТЕ
Социал-демократы раскололись на большевиков и меньшевиков летом 1903 года. Не договорились по ключевым организационным вопросам. Одни считали целесообразным широко открыть двери партии для всех, кто жаждет социальной справедливости. Они тогда остались в меньшинстве. А бескомпромиссные борцы против царизма, желавшие превратить партию в боевой сплоченный отряд, объединились вокруг Ленина.
«В самодержавной стране, — доказывал Владимир Ильич, — чем более мы сузим состав членов такой организации до участия в ней таких только членов, которые профессионально занимаются революционной деятельностью и получили профессиональную подготовку в искусстве борьбы с политической полицией, тем труднее будет «выявить» такую организацию».
Церетели был сторонником восстановления единства социал-демократической партии. Не понимал, что для Ленина это невозможно.
Один социал-демократ, слушатель эмигрантской партийной школы в Лонжюмо (небольшой город во Франции), вспоминал, как молодой тогда Ленин предсказывал: в революции меньшевики не будут союзниками, они могут только мешать. После занятия укоризненно заметил Ленину:
— Уж очень вы, Владимир Ильич, свирепо относитесь к меньшевикам.
Все-таки и большевики, и меньшевики находились в одном лагере, разделяли базовые ценности и идеи. Революционеры легко переходили из одного крыла в другое. Разногласия касались тактики и методов...
Ленин, усевшись на велосипед, посоветовал:
— Если схватили меньшевика за горло, так душите. — А дальше что? — Прислушайтесь: если дышит, душите, пока не перестанет дышать.
И укатил на велосипеде.
ДОГМАТИКОМ ОН НЕ БЫЛ!
В 1917 году Ленин обещал России именно то, о чем мечтало большинство населения. Одним мир — немедленно. Другим землю — бесплатно. Третьим — порядок и твердую власть вместо хаоса и разрухи, наступивших после Февральской революции. И всем вместе — устройство жизни на началах равенства и справедливости. Сопротивляться притягательной силе этих лозунгов было немыслимо. Никто не умел так точно оценивать ситуацию, улавливать настроения масс и менять свою политику. Он не боялся отступлений и резкой смены курса, иногда — на сто восемьдесят градусов. Вот уж догматиком он точно не был! Еще одно слагаемое его успеха — способность убеждать окружающих в собственной правоте и вербовать союзников.
«Современники по-разному оценивали Ленина как оратора, но все признавали его умение воздействовать на внимающую толпу, — вспоминал один из меньшевиков. — И это достигалось не фиоритурами голоса, не красочностью стиля, а простейшим ораторским приемом — многократным повторением одной мысли, фразы, как бы ввинчиваемой в голову слушателя. Элементарность, бранчливость, безапелляционность ленинских речей заражали одних жгучей ненавистью к воображаемым врагам, у других вызывали ощущение сюрреальности происходящего».
Похоже, на этих оценках лежит отпечаток личного отношения к Ленину. Чтение неправленых стенограмм его выступлений (они были извлечены из спецхрана после перестройки) открывает невероятную энергетику ленинской речи, спрессованность мысли — ни одного лишнего слова! Несложно представить, как его выступления завораживали слушателей. Даже по этим стенограммам можно понять, почему к Ленину прислушивалось все больше и больше людей. Число его сторонников росло с каждым днем.
Делегат от 109-й пехотной дивизии Дмитрий Гразкин приехал в столицу на первый съезд крестьянских депутатов:
«Все ждали Ленина, причем крестьяне, судя по их разговорам, представляли себе Ленина высоким, черным, курчавым, с длинными волосами. Когда на трибуне появился человек простого русского типа, делегаты стали спрашивать: — А где же Ленин? Мы стали громко указывать: — Да вот же. На трибуне. После этого по залу прокатилось: — Это Ленин? Так вот он какой! Да он вовсе не страшный.
Ленин стоял, выжидая, чуть улыбаясь. Это как-то сразу купило делегатов».
ИСТОРИЧЕСКОЕ НЕТЕРПЕНИЕ
Соблазнение — величайшее искусство, доступное немногим. Владимир Ильич Ленин был, без сомнения, самым выдающимся соблазнителем России в ХХ столетии.
Старый член партии Андрей Кучкин вспоминал 1917 год:
«Пустырь, огороженный с трех сторон деревянным забором, а с четвертой — огромным корпусом завода, был забит огромной массой в несколько тысяч рабочих. Ждали Ленина. Разговоры только о нем. Вот он во- шел на трибуну. Взрыв аплодисментов — таких мощных, такой взрыв восторга и любви в них, что у многих на глазах появились слезы. От охватившего непередаваемого счастья я тоже заплакал».
Россия не бед- на талантами. В семнадцатом году в политическом поле действовало немало ярких фигур, одаренных государственных деятелей, озабоченных судьбой страны. И эти политики тоже понимали, чего именно ждет и требует революционная Россия. Почему же не опередили Ленина? Сами не предложили русскому народу весной или летом 1917 года, что в октябре провозгласит Владимир Ильич, силой свергнув своих предшественников?
Никто из ответственных русских политиков не считал возможным давать совсем уже невыполнимые обещания. Они понимали, что переустройство российской жизни потребует многих лет напряженного труда, будет медленным и трудным. Задачи решаются постепенно, шаг за шагом.
Когда идет война, нельзя просто воткнуть штык в землю и разойтись по домам. Надо заключать мир только одновременно с союзни- ками, вместе с которыми сражались три года против общего врага… Земельная реформа не то что назрела — перезрела! А на каких принципах перераспределять землю? Отбирать нельзя — это беззаконие. Выкупать? Но на какие средства? И как в ходе реформы не разрушить вполне успешное российское сельское хозяйство?.. Все это требовало серьезного изучения, долгих дискуссий. Окончательный ответ оставался за парламентом — Учредительным собранием, избрать которое в военное время тоже оказалось не таким уж простым делом. Но никто не хотел ждать! Нетерпение — вот что сжигало души в семнадцатом году. И Ленин утолил эту жажду, обещав изменить все разом. Не знаю, верил ли он сам, что, отобрав деньги у банкиров, землю у помещиков, заводы у фабрикантов и введя вместо рынка план, можно немедленно изменить жизнь и сделать страну счастливой, но других он в этом точно убедил! Гениальное ленинское искусство соблазнения в том-то и состояло. Он обещал то, на что не решился никто иной: немедленное решение всех проблем! Его обещания породили волну благодарного восхищения. Те, кто пошел за ним, кто почитал его как вождя, вовсе не задумывались: осуществимо ли все это? На первом съезде Советов меньшевиков было в два с половиной раза больше, чем большевиков. И Петроградским советом руководили меньшевики. Но умеренность в России не ценится, и к октябрю меньшевики утратили свои позиции. Они вели бесконечные дискуссии, а большевики, презрев все сомнения, взяли власть. Только кажется, что за Лениным пошли те, кто мечтал продолжить революционный разгул. Большинство людей привыкли полагаться на начальство — и не выдержали его отсутствия после устранения императора в феврале 1917 года. Исчезновение го с у дарственного аппарата оказалось трагедией. Большевиков поддержали те, кто жаждал порядка, кто повторял: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Значительная часть общества, может, и не симпатизировала идеям большевиков, но всего за несколько месяцев после февраля успела возненавидеть демократию какой они ее увидели.
Леонид МЛЕЧИН.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ: Как западные державы восприняли русскую революцию — обрадовались или огорчились?
Первые статьи Леонида Млечина из серии: «ВЕЛИКАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. ГЕНИИ И ЗЛОДЕИ» читайте на сайте www.mk.ru.