САТИРА ОСТАЛАСЬ БЕЗ ЗАДОРИНКИ

Михаил ШВЫДКОЙ: «Задорнов был поздним ребенком «оттепели», когда смеялись просто так — от полноты жизни»

Симптоматично, что уход Михаила Задорнова в кругах интеллигенции воспринимается не столько как уход какого-то телеклоуна-смехача: Задорнов олицетворял собой, всей своей биографией, чаяния целого поколения. Его рефлексия — это рефлексия изначально свободного, полнокровного человека, упивающегося просторами огромной страны, и только потом, позже все это полнокровие начало сужаться как шагреневая кожа, из смеха — как явления — почти исчезли искренность и легкость, и Задорнов вошел — вместе со страною, вместе со своим поколением — на территорию грусти, двусмысленности, где людям его полета было уже не место. Не ради этой всей нынешней мелкоты они когда-то откладывали свои инженерские дипломы, бросаясь сломя голову в театр и драматургию...

Обо всем этом с грустью в голосе говорят люди, хорошо знавшие Задорнова. Размышляет Михаил ШВЫДКОЙ:

— Михаил Николаевич принадлежал к тому замечательному поколению людей, которых можно назвать поздними детьми «оттепели». Они начинали в студенческих театрах, они были ровесниками народившегося КВН, они старались воспринимать жизнь весело, радостно… Это было время, когда юмор еще не был грустным. Когда смеялись не только над кем-то, не только над чьими-то пороками, а смеялись просто от полноты жизни. Смеялись от радостного ощущения бытия. Грусть пришла позже. Ирония — еще позже. А горечь подобралась уже к середине жизни. И Миша Задорнов был одним из самых ярких явлений этой замечательной когорты людей, которые создавали Молодежную редакцию Центрального телевидения, которые создавали студенческие театры — в МИСИ, в МИИТе, в МГУ… — Он-то сам из Авиационного...

— Да, он из МАИ. Задорнов был инженером, который захотел летать, но только в литературе. Его полеты во сне и наяву были настоящими, он совершал самые разные кульбиты, занимаясь самодеятельностью даже в Доме культуры КГБ. И одновременно он хотел быть человеком слова. Человеком литературы. Это одно из, может быть, самых страстных желаний людей, которые впервые почувствовали успех на эстраде, читая собственные рассказы. Таким людям очень хотелось, чтобы их тексты начали жить отдельно от них. Им очень хотелось почувствовать себя настоящими писателями, литераторами, когда их слово оживает в устах другого исполнителя. Я никогда не забуду, как мы печатали первую короткую пьесу Задорнова в журнале «Театр» и как он радовался тому, что он написал пьесу, которую будут играть другие люди. Это желание — разделить себя на сцене и себя в строках, напечатанных на бумаге, было Мише всегда присуще.

Когда мы познакомились много лет назад, он был безмятежно веселым. Радостным. А когда мы с ним виделись в последний раз, он был грустно-ироничным до желчности. Для себя он придумал новый контакт с публикой, играя в разного рода филологические и историко-лингвистические игры, доказывая, что все главные слова и понятия произошли от старославянского или на худой конец из русского языка. Он всегда чувствовал себя человеком большой страны. Наверное, так же, как и его папа Николай Задорнов, который был автором замечательных романов о Мировом океане. И оба они себя чувствовали на этих огромных просторах прекрасно.

Его любили зрители, его любили друзья и прощали ему его странные порою инвективы, «разоблачающие американский империализм». Прощали потому, что просто… его любили. И когда его теперь не стало, это место, которое он занимал, останется незаполненным. Потому что он был частью нашей жизни, частью нашей молодости и зрелости, он так же понимал, как и мы, «шутку юмора». И так же горько смотрел на жизнь, которая как песок просыпалась между пальцами. Светлая ему память!