ВЕРКА СЕРДЮЧКА: «ПУГАЧЕВА ПРЕДУПРЕДИЛА О ЗАГОВОРЕ»
Певец объявил «прощальный тур»
На фестивале Лаймы Вайкуле в Юрмале месяц назад выступление Верки Сердючки стало, по моим личным ощущениям, одной из кульминаций музыкального марафона.
Во время пресс-подхода к журналистам после выступления господин Данилко огорошил: «Очень тяжело становится работать. Даже в Юрмале публика уже довольна тяжелая. Люди смотрят оценивающе и не включаются в игру. Мы дурачимся на сцене, а зрители думают: бандеровцы что ли, чего они в национальных костюмах?..» Вот уж у страха глаза велики. Не попутал ли чего Данилко?
Хотя да, страх нынче всеобъемлющий, время беспощадное, а точнее времена — злые, подлые, коварные, мстительные, жестокие и, увы, кровавые, — в которых мы бултыхаемся беспомощными котятами. В абсурд превращаются многие вещи, прежде привычные, обычные и вполне себе мирные. Данилко будто подтверждал мысль словами: «Время сейчас отвратительное, я скучаю по той поре, когда люди приходили на концерты отдыхать, а не думать, хорошо это или плохо… Я бы очень хотел выступить в России и мне собственно ничего не мешает, но сложилась такая ситуация, что нас просто боятся звать…»
С Россией у Данилко, правда, проблемы возникали еще задолго до глобального российско-украинского коллапса. Наша с ним пикировка перед «Евровидением-2007» в Хельсинки о том, была или нет в песне Dancing Lasha Tumbai фраза-хохма «Russia goodbye», уже тогда вызвала совершенно неадекватную реакцию. В этом споре каждый остался (и, видимо, остается до сих пор) при своем (запись выступления на «Евровидении», если что, по-прежнему в общем доступе на любом ресурсе), но однозначным шоком для нас обоих стали «оргвыводы», в результате которых Данилко оказался в России, кажется, первым артистом в новейшие времена, которого стали закрывать, запрещать и которому жестоко мстить…
Политически окрашенный юмор изгонялся из реестра дозволенных вольностей, и первой жертвой пала юморная и уморительная Сердючка. Хотя, если раскинуть немного умишком, то было ясно уже тогда, что в песенной шутке заложен не «обидный» политический, а скорее незлобивый бытовой юмор: мол, была я популярна только здесь как «проводница», а теперь вот покоряю суперзвездой всю Европу — «Раша, гудбай». Ну и что тут такого, если эта фраза там была?! Порадоваться бы всей «Раше» вместе с Сердючкой… Нет, насупились хмурыми вепрями…
А Европа Сердючку тогда приняла — с восторгом, радостным улюлюканьем и нескрываемым обожанием. На взгляд Данилко, в этом заключался парадокс: «Сердючка ведь начинала как стендапер в 90-е, но потом мы ушли от этого жанра в своего рода песенномузыкальную эксцентрику, стали играть персонажа с судьбой, который понятен только людям с нашей ментальностью, тем, кто, как и Сердючка, жили в бараках со скрученными обоями, помнят спортивные штаны, пионерлагерь и запах пасты «Поморин», жарили картошку, заливали ее яйцами, пили водку, просыпались непонятно с кем…»
Однако пресловутая «наша ментальность», похоже, оказалась все-таки принятой Европой. Там, конечно, не въезжали в нюансы всех подоплек «персонажа с судьбой», но образ веселого, безбашенного, харизматичного и харАктерного варьетешного артистатравести с блестящей звездой на голове, праздничная «радужная» эстетика, так люби- мая и чтимая в тех краях, заводной танцевальный поп-фолк-дэнс с гипертрофированнопримитивными шляг-фразами превратили 2-е место на «Евровидении» в форменный триумф и настоящую победу Сердючки.
С тех пор она входит во все списки «легенд «Евровидения», желанна на ивентах, где, надо сказать, регулярно и ко всеобщей радости фанатов появляется: без участия Сердючки, личного или в формате веселых видеооткрыток, не обходится теперь практически ни один конкурс европесни. Образ со звездой на голове стал еврокультом…
Однако все переживают теперь по другому поводу. В той же Юрмале люди спрашивали друг у друга: «Не последнее ли это выступление?» За несколько дней до концерта Данилко растревожил мир практически ельцинской фразой: «Я устал, я ухожу». И все, конечно, переполошились. В репортаже «МК» с фестиваля я тогда уже объяснил, что слухи о «смерти» Сердючки сильно преувеличены. Объявлен двухлетний «прощальный тур» «19–20» — по Украине, СНГ, Европе, Америке, Израилю, почти везде, где есть целевая аудитория. Разве что — Раша, гудбай… Но сколько еще воды притечет и утечет за эти годы? — Ты всех напугал интригой о «смерти» Сердючки. Что все-таки стряслось?
— Ну, группа Scorpions тоже давно заявила, что уходит, и вот — все уходит и уходит… Верка — она же взбалмошная звезда, ветренная, во всех своих проявлениях, в том числе и в этом. Сегодня ее торкнуло, она может уйти. Завтра торкнет — вернется. Я был абсолютно искренен, когда сказал о том, что готов сделать последний тур Сердючки: я благодарю публику за эти невероятные 25 лет творчества… — Все-таки устал?
— В этом туре будет небольшой блок, где я показываю песни, которые должны были выйти в 2014 году (год начала российскоукраинского конфликта. — Прим. Авт.). Это реально хиты, над которыми рыдали бы и плакали. Они не вышли именно из-за этих событий. Они потеряли на тот момент какую-то актуальность, потому что очень быстро все поменялось вокруг — люди, атмосфера, от-
ношения. На тот момент в работе было 64 песни, которые я написал. Из них 20 — реальные суперхиты. Некоторые были очень актуальны, когда, например, была женитьба Аллы и Максима — «Я буду твоей Аллой», такая песня... Я ничего не выпускал. Из-за событий… — В общем, Сердючка пала жертвой смутного времени?
— В определенной степени так. А в практической плоскости… Я заработал уже достаточно денег, чтобы не ездить никуда. Ну, что я буду бросаться на амбразуры?! Есть возможность кому-то помогать, творческой молодежи — вот это прекрасное занятие. Прощальный тур — он же не для заработка, а больше для удовольствия, своего и той публики, которая его увидит… Меня спрашивают: «Андрей, а чем вы будете заниматься дальше?» Я говорю: «А с чего вы решили, что я должен чем-то заниматься?» В этом и есть мое определение звезды: звезда никому ничего не должна, звезда делает то, что хочет. Меня сейчас больше беспокоит здоровье, а не творчество. Не хочу звезду на голове, хочу тапочки на ногах... — Редко так откровенничают, даже если так и думают…
— Мы сейчас с Инной (Веркиной «мамой». — Прим. Авт.) отдыхали в Греции. Только на 18-й день я стал чувствовать себя человеком, а до этого все время было ощущение, что ты в этой шапке со звездой ходишь, она давит, сжимает голову, ты думаешь, что надо как-то соответствовать… Я начал меняться, я ходил в тапочках, в рваной футболке, купался, когда хотел. Хотел вина — выпил вина, хотел играться с собакой — игрался с собакой… Понимаешь? Вот эти 20 безумных напряженных лет украли у меня какую-то обычную человеческую жизнь. Меня даже не спрашивали, хочу ли я ехать на гастроли? Только извещали: сегодня самолет, завтра пароход… И я, как зомби, шел, куда показывали. Из двухтысячных есть некоторые годы, которые я не помню вообще, потому что все стерлось в пестрый нервный калейдоскоп.
— А помнишь, как продюсер Юрий Айзеншпис, который запускал тогда в звезды Билана, говорил о том, что и ты ему очень интересен как артист?
— Вот это помню очень хорошо! Думаю, если бы он был жив, то в итоге мы бы с ним работали. Я чувствовал, что у Юры ко мне был интерес — профессиональный, творческий. А мне такого человека, настоящего продюсера, не хватало, потому что мне надо было воевать со многими людьми, которых я раздражал, которым мешал. Это был бы очень крутой тандем. Он бы в той ситуации многое, возможно, сделал бы по-другому… Мы выступали на каком-то сборнике, ведущей была Ангелина Вовк, я рассказывал историю Верки Сердючки, шла телевизионная трансляция и ее увидел Айзеншпис, он лежал тогда в больнице. Позвонил мне, мы долго и очень интересно говорили, возник какой-то правильный человеческий контакт. Мне про него, конечно, много чего страшного и ужасного рассказывали, но после нашего разговора сразу возникло понимание его как человека, и оно было очень позитивное. А через два дня он умер.
— Увы! Теперь и у Сердючки — прощальный тур...
— Мы, кстати, даже выпустим пару треков, которые, как мне кажется, очень «моднявые» и современные… Но я убежден, что всему свое время. У Сердючки было свое время, оно было счастливое и плодотворное. Теперь должна быть какая-то другая форма, в принципе я вижу ее. — Про гастроли ты уже все объяснил во время пресс-подхода, однако и не скрываешь, что по-прежнему ездишь в Россию на корпоративы и частные вечеринки…
— Не скрываю и не скрывал. Я об этом говорю, в том числе украинским СМИ. Наоборот, я за то, чтобы артисты, люди продолжали общаться, ездить друг к другу. В чем проблема? Ходит поезд, куча людей из Украины работает в России… На всех этих праздниках, свадьбах, днях рождениях — те же люди, и русские, и украинцы, то обрезание, то отрезание, то еще что-то… Масса частных житейских событий, ситуаций, личных праздников. Понятно, что сейчас не стоит делать какие-то громкие публичные шаги, чтобы просто не дразнить ситуацию. Но полностью обрубать всякое общение было бы, на мой взгляд, неправильно… А что касается присутствия в публичном пространстве, то я закрыл всю эту историю еще в конце 2013 года, мы отказались от всех новогодних огоньков, сборных концертов, церемоний и т.д. Когда начались события на Майдане, мне было очень не комфортно и мне казалось, что появление в той ситуации такого персонажа на массовых мероприятиях с беззаботными песнями-плясками просто неуместно. Хотя заказов было очень много. Я отменил все афишные концерты, и мы стали работать только на заказных мероприятиях. Это длится уже пять лет. — Грустно, и просвета, кажется, пока не видно?
— Не видно. Обычные люди все равно понимают, что происходит. Ситуация, конечно, меняется, никто не знает, что будет завтра или послезавтра… Зато на нейтральных, так сказать, территориях по-прежнему царит полный интернационал и дружба народов, россияне, украинцы, у них общий бизнес, нас зовут на корпоративы — в Швейцарию, в Майами… Мы иногда оказываемся в очень интересной компании — на одной сцене с Кэти Пэрри, например, или Rammstein. Могу сказать, что иностранные группы, бывает, сильно халтурят, или загружают так, что мне потом эти олигархи говорят: «Зачем мы их приглашали?! Лучше бы вам заплатили за второе отделение, потому что на вас мы реально проснулись!» Это же не просто концерт, а общение, поздравления, шутки, прибаутки... И все хором поют «Дольче Габбану»! Больше денег, чем эта песня, мне не приносило ничто! Написана в туалете! Стоял магнитофон, какая-то минусовка, наигранная на другую песню, зеркало. Я в него смотрюсь, и вдруг меня торкают слова: «А я иду такая вся…» Думаю: это будет хит! Не знаю, почему, но будет! До сих пор каждый месяц я получаю какие-то сумасшедшие деньги за эту песню. Больше всего из России и СНГ — за «Дольче Габбану» и «Хорошо», а с мира — за Dancing Lasha Tumbai.
— Раз уж вспомнили Dancing, надо сказать, что «Евровидение» стало в твоей судьбе феноменальной параллельной реальностью...
— Это правда. Я не ожидал. И я люблю эту публику. Но сейчас, когда я вижу новости про «Евровидение» и этот знакомый логотип, то тут же все это проматываю. — Как так?
— Много испытаний с этим связано. Помню момент, когда я сижу в гримерке после выступления в Хельсинки на финале, а телефон разрывается от эсэмэсок, безостановочно, я такого не видел никогда. Не могу их ни остановить, ни даже прочитать. Было ощущение, что в данный момент о тебе говорят все. Никогда такого не испытывал. Я был в какой-то прострации, будто с другой планеты… Мне позвонила Пугачева, она была первая, кто дозвонился. Мы поговорили, в том числе по поводу этой канители с Dancing Lasha Tumbai. Она говорит: заказуха, минимум на пять лет тебе перекроют телевидение. Так оно и вышло. После этого она была первая, кто пригласила меня тогда в Москву на «Радио Алла»… Проходит еще 10 лет, я нахожусь в Израиле на концерте, вдруг звонок из Москвы: «Здравствуйте, Андрей, это телевидение. Что случилось? Куда вы пропали?» Многих тогда очень вывела из себя эта ситуация со вторым местом…