ДОБРЫЙ МАЛЫЙ
Актер Виктор ДОБРОНРАВОВ: «Папа не просто оптимист – он человек-солнце, таких вообще нет»
Виктор ДОБРОНРАВОВ – сегодня один из самых ярких актеров поколения тридцатилетних. В последнее время у него много отрицательных, даже страшных героев. Но почему-то на самого актера это восприятие не переносится. На мой взгляд, самое главное, что притягивает в Викторе, это умение любить и необходимость жить в любви, что идет от отца, Федора Добронравова, и вообще из семьи.
Виктор, помните, когда в первый раз осознанно почувствовали, что вас любят родители?
Не знаю, я всегда жил в ощущении любви, даже когда папа сутками пропадал на работе. Сейчас у меня гораздо больше возможностей, чем было в нашей семье, но именно поэтому я вырос с пониманием цены деньгам. Я хорошо помню, что в двенадцатьтринадцать лет знал, что родители много работают и что живется нам не так уж и сладко, но мог целыми днями бегать с деревянной палкой вместо автомата и был счастлив. Я попытаюсь своим детям объяснить, что деньги не падают с неба. Меня, признаюсь, беспокоит бесконечное количество игрушек в детской комнате: от этого пропадает радость.
А детских обид никогда не было? Нет, не было. А если бы и были, я никогда бы о таком не рассказал. Мне странны заголовки: «Мой отец бил меня в детстве». Я думаю: «Люди, вы с ума сошли?! Это же семья». Не понимаю, как можно писать такие вещи, даже если это правда.
Когда родился младший брат, у вас были какие-то переживания, хоть небольшая ревность?
Когда у меня родилась старшая дочка, ей не с чем было сравнивать, а когда появилась вторая, то Варя стала часто по утрам говорить: «А почему Василиса спит, а я в школу должна идти?». Приходится объяснять ей, что она взрослая, а Василиса маленькая. Я не помню, чтобы у меня было ощущение ревности к брату. Друзья рассказывают смешные эпизоды, как старший через недельку говорил: «Ну все, поиграли и отдавайте». Я был счастлив, рад, когда родился Ванька, есть фотографии, где я держу его, и там все видно. (Улыбается.)
Варя, ваша старшая дочь, занимается конным спортом. Вы не боитесь за нее?
Переживаю, конечно, но без фанатизма. Я всю жизнь падал, весь в шрамах. Мы все так росли, это нормально. У меня Варвара с самого раннего возраста очень активная, она еще и фигурным катанием занимается и получает удовольствие. Если захочет еще чего-то, я буду только «за». А младшая активнее ее в три раза. Удивительная штука: Василисе всего три года, а мы никогда не убирали ножи со стола. Варя один раз, в годик, ушла в свою комнату, держа нож за лезвие, – меня чуть удар не хватил. А Василиса никогда этого не делала – видимо, чувствует, что это опасно, как будто бы кто-то ей сказал об этом. И я тоже чувствовал опасности, например, с самого детства боялся наркотиков. Мне никто и не предлагал, потому что компанию я всегда выбирал нормальную. Но уверен, что отказался бы, потому что страшно, равно как и тыкать в себя иголкой, это и больно, и опасно.
А в ы с а ми а к т и в н ый ч е л о в е к и чем занимались в детстве?
Я за все в детстве хватался. Моя задача как родителя – дать детям понимание, что в мире есть много всего, от чего можно и нужно получать удовольствие. На мой взгляд, самая большая беда – жить уныло, ходить на нелюбимую работу, не иметь увлечений, чего-то, что тебя радует. Должны быть страсти. Я люблю баскетбол, если говорить о хобби, сейчас мне очень интересен дайвинг и вообще подводный мир. Только что в Сочи встал на серф, и жена – тоже. В Москве есть тир, где можно стрелять не только из огнестрельного оружия, но и из лука, метать топоры, ножи, гвозди, – тоже очень интересное времяпрепровождение. Можно сесть за гончарный круг и понять, насколько интересно делать что-то своими руками. А еще для меня важны друзья. С кем-то, но их немного, дружу десятилетиями, и уже дружат наши дети. Я понимаю, что это богатство, потому что знаю, что в моем возрасте крайне редко приходят люди, которые становятся по-настоящему близкими. У меня появилось несколько. Но надо уметь дорожить и старыми связями.
Однажды в детстве вы спросили маму о папиных коллегах, друзья ли это его, на что мама ответила, что самый близкий папин друг – это она.
Конечно, так и есть. И мой самый близкий друг – жена Саша. Мы со школы дружим, больше двадцати лет.
Вы прямо в школе влюбились?
Нет, у меня были свои романы, у нее свои, но потом, со временем, стало понятно, что на самом деле происходит. Когда мы познакомились, мне было четырнадцать лет, она младше на три с половиной года. Я учился в школе-интернате №16 на ВДНХ, а после уроков ехал в «Класс-центр» Сергея Казарновского, джазово-театральную школу, где и познакомился с Сашей и еще ближе стал к театру, несмотря на то, что вырос за кулисами «Сатирикона».
А женаты вы девять лет. Сразу официально оформили отношения?
Я сделал все как надо. Сначала – предложение, потом расписались, затем родилась Варя. У меня ощущение полной гармонии. Все гладко было за эти годы?
Все гладко никогда не бывает. Думаю, это и не нужно. Иначе станет приторно. Мой папа очень любит одну притчу, я согласен с ним. Когда ты влюблен, в начале романа Бог тебе показывает то, к чему ты придешь в конце. Потом у тебя это чувство отбирают, начинается долгая дорога с бытовыми проблемами и терниями, и в конце, когда вам по восемьдесят лет, ты так же любишь каждый жест, каждый взгляд, и без этого человека не можешь представить себе жизнь. Только этот путь надо пройти.
Саша в каком-то интервью сказала, что вы бываете торнадо, штормом…
Да, я очень вспыльчивый человек, во мне просыпается донской казак. При этом меня тяжело вывести из себя. Могу долго сдерживать эмоции, а потом взорваться. Но с чужими людьми надо всегда держать дистанцию и соблюдать субординацию, потому что работа есть работа.
Саша – фотограф, но по образованию кинооператор?
Она окончила операторский факультет, но после него многие работают как фотографы. Я очень рад, что она не актриса; фотограф, оператор – тоже творческая профессия, близкая к кино и театру, она большой художник, скажу без ложной скромности. Я вижу, как она растет, приходит опыт. По себе чувствую, что я сейчас и десять лет назад – это два разных человека. Если даже говорить физиологически, я полностью другой. Уже все клетки поменялись. Я не ощущаю внутренней стагнации, да и внешней тоже. Есть планомерное движение вперед, вверх. Очень хочется, чтобы так и продолжалось, и у Саши тоже.
Вам нравится, когда жена, красиво одетая, с хорошим макияжем, идет рядом с вами?
Я люблю, конечно, как любой мужчина, когда моя женщина прекрасно одета. Но мне очень нравится Саша без макияжа. Меня удивляет мода на надутые губы. Вопрос один: по большому счету женщины это делают для мужиков? Значит, есть те, которым это нравится. Но я, честно говоря, не встречал таких. Не представляю, чтобы я своей жене сказал: «Дорогая, пойди накачай себе губы». Я считаю, что женщина должна быть красива натуральной. Бывает, придет на работу накрашенной, а ей: «Ой, как ты красиво сегодня выглядишь!» Это что, комплимент? Она нафуфырилась, а до этого была страшной? Значит, надо сказать подругому: «У тебя сегодня классный макияж». Я считаю, что даже в наше сумбурное время женщина должна оставаться женщиной и носить платья. (Улыбается.) И стараюсь супруге в этом не отказывать. Всегда говорю ей: «Бери два!»
А когда вы видите красивых женщин, загораются ли глаз?
Я же обыкновенный мужчина, у меня есть глаза. (Улыбается.) Это нормально. Красивая женщина не может не радовать глаз. (Смеется.)
К вашему папе признание и любовь публики пришли позже, чем к вам, – после сорока пяти, и как снежный ком. Вы говорите, что у вас все развивалось постепенно…