Продолжение. Начало в предыдущих номерах.
Женечка передала нянины слова маме, и Тамара Сергеевна подарила женщине этот маленький бело-синий коврик. А через некоторое время в прихожей появился другой, не менее красивый, который привезли по папиной просьбе его друзья из Германии.
С малых лет, насколько Женя себя помнит, она знала, что хрусталь, стоящий в серванте – это все ей, Женечке. Таких бокалов и рюмочек здесь не достать, объясняла ей мама, поэтому к хрусталю надо относиться осторожно, чтобы он достался любимой дочери, когда та вырастет. И вообще, все, что есть у родителей, принадлежит Женечке, потому что она у них единственная и неповторимая: самая умная, самая красивая, самая любимая, самая талантливая. Она – совершенство, перед которым все остальные дети просто меркнут. И чтобы сделать девочку еще прелестнее и неповторимее, мама уже в три года подарила Женечке золотые серьги с небольшими, похожими на светящиеся капельки крови, которые вытекали из глаз злой царевны из какой-то сказки, камешками. В пять лет Женечка получила в подарок золотую цепочку, которую родители разрешали ей носить дома или по большим праздникам в детском саду под присмотром воспитателей – чтобы дети ненароком не порвали.
Женечка рано поняла свою исключительность, считая, что не только родители и воспитатели, вовсю хвалившие девочку – так как за похвалы и выпячивание дочери из массы остальных детей периодически получали от Жениной мамы маленькие презенты: то коробку конфет, то вязаные перчатки «прямо из-за границы», – должны восхищаться ею, но и все вокруг обязаны петь дифирамбы красоте и таланту маленькой девочки. Что такое талант, Женечка не совсем понимала, да и не стремилась понять, зная, что это – что-то очень хорошее. Иначе зачем бы маме, наблюдавшей, как дочь ест, укладывает кукол спать или рисует, неизменно восклицать с восторгом: «Талант! Рома, слышишь? Какой талант у нас растёт!»
А уж когда девочке наняли учительницу музыки и отвели в балетную студию, то мама, приводя ее с занятий, взахлеб рассказывала папе о Женечкиных успехах, не уставая поворять: «Нет, ты только подумай, какой гениальный у нас ребенок!».
Женечка, действительно, росла прелестной и сообразительной девочкой. Природа щедро одарила ее внешностью: крупные глаза, цвет которых менялся в зависимости от настроения ребенка и времени суток от темно-зеленого до золотистого с зелеными крапинками, тонкие изогнутые брови, своенравный пухлый ротик и белые кудряшки, обрамляющие нежное, по-детски наивное личико.
Однако стоило маме или няне поступить вопреки желанию девочки, как наивное выражение мгновенно менялось на капризное или гневное. В Женечке просыпалась маленькая фурия, требующая полного себе подчинения. С большим трудом удавалось няне успокоить ребенка и уговорить быть послушной девочкой. Тамара Сергеевна, в отличие от няни, никогда даже не пыталась противиться капризам и требованиям дочери, выполняя практически любое её желание. Если оно оказывалось в силу каких-то причин невыполнимым, то мама клятвенно обещала попросить папу помочь ей сделать то, о чем просила дочь. Роман Викентьевич в таких случаях был единственным спасением для жены, потому что Женечка немного побаивалась этого сурового крупного мужчину, не разделявшего дикий восторг жены в отношении к дочери. Как-то вечером, когда родители думали, что Женечка спит, девочка подслушала их разговор:
– Ты бы, Тамара, поменьше сюсюкала с ребенком. Не нравится мне, как ты ее вопитываешь. Выпороть бы Женьку хоть разок хорошенько, от истерик сразу излечится, поверь мне. Ты пойми, дорогая, она тебе скоро на шею сядет и ножки свесит, если ты так будешь продолжать. Что значит «гениальная»? Обыкновенная она… – и, прерывая возражения жены, раздраженно добавил. – Нет, не слепой я! Конечно, для нас она самая умная и красивая, но нельзя же, в конце-концов, изо дня в день внушать ребенку, что она – исключительная. Ты не хлюпай носом, нечего передо мной слезы лить, я не собирался тебя обижать… Ну вот…Началось…
– Черствый ты, Рома, сухарь. Солдафон…
– Заладила…Ну знаешь ли, – воскликнул в сердцах Женин папа, видя, что жену не успокоить, – возьмусь я за вас обеих! Вожжами отхожу!
До вожжей, конечно, дело не дошло, но при папе Женечка была тише воды, ниже травы. Она инстинктивно чувствовала, что с ним не пройдет ни один номер из тех, что проходят с мамой. Один раз девочка пыталась прибегнуть к папиным авторитету и защите. Это случилось после драки с соседской девчонкой, оттаскавшей Женю за волосы. В тот раз она, захлебываясь злыми слезами, прибежала к отцу и, рыдая, заявила:
– Накажи, накажи ее… Дай ей, как следует! Вожжами…
– Кого и за что я должен наказать? – Эту дуру… Гальку…тетькину Машкину… Отлупи её!
Но папа не ринулся наказывать соседскую девчонку. Он посадил Женечку на колени, вытер сопли и слезы, успокоил и только после этого приступил в обстоятельному разговору. Когда выяснилось, что дочь сама оказалась зачинщицей ссоры, отец строго заявил:
– Ага… Все понятно… Больно, говоришь? Обидно? Ну так знай – поделом тебе досталось. Не задирай никого, если не можешь дать сдачи, – и после короткой, но весьма доходчивой нотации папа поставил Женю на пол и довольно чувствительно пару раз хлопнул ее по попе. – А это тебе, дорогая, от меня! Чтоб не жаловалась по пустякам.
Женечка хотела было зареветь, но быстро сообразила, что не стоит этого делать. Папа – не мама, с ним луч
ше не фокусничать. Маме она так и не рассказала об инцинденте с соседской Галькой и о разговоре с папой.
Когда Женя окончила седьмой класс, Романа Викентьевича перевели служить в Ленинград. Поселились они на Васильевском острове, на Малом проспекте. В девятом классе Женя перешла в другую, престижную школу с английским уклоном. Отношения с одноклассниками после одного случая в самом начале учебного года как-то сразу не заладились. Её не то чтобы полностью отвергли, просто игнорировали, словно Женя была пустым местом.
А случилось вот что. В конце сентября по инициативе ребят должно было состояться классное собрание. Одноклассники, видя, что Женя собирается уходить, попросили её задержаться минут на десять. Одна из девочек подошла к ней вплотную и громко шепнула:
– У нас всего один вопрос… Это быстро…
– Что за вопрос?
– У Сашки Грибанова отец летом умер и мать больна. У них очень тяжелое положение в семье… Ну мы и решили помочь немного. Надо обговорить, по сколько собирать будем, а может, еще что придумаем. Только тихо… Сашка здесь ещё…сейчас Толик его уведет…
Женю захлестнула горячая волна злости. Вот оказывается что! Помочь они решили! А когда она второго сентября потеряла во время перемены золотую сережку и плакала, расстроенная, почти весь следующий урок, никто из одноклассников не подошел к ней успокоить, не говоря уж о том, чтобы спросить, как ей можно помочь, хотя знали, что случилось, а тут, пожалуйста – и сочувствие, и денежки. Не на такую напали! Женя холодно посмотрела на стоящую напротив неё невзрачную худенькую девчушку и произнесла громко и внятно:
– У меня нет лишних денег. И вообще, я не понимаю, зачем вы их собираете? Может, будете теперь каждую неделю заниматься… – она запнулась, пытаясь подобрать подходящее слово, – вымогательством?!
В классе воцарилась гробовая тишина. До Жени дошло, что она перешагнула границу дозволенного. Чтобы хоть как-то спасти положение, она бросила с иронией:
– Ладно, принесу сколько надо… А сейчас мне некогда, в балетную студию спешу. И нечего так смотреть на меня!
Мама, заметив в тот день раздражительность дочери, поинтесовалась, что случилось? Женя, умолчав об инцинденте с одноклассниками, заявила, что никто с ней не хочет общаться:
– Они объявили мне бойкот Я, видите ли, чужая. Думают, наверное, что я к ним на коленях приползу и буду умолять: «Ах, дорогие мои, поговорите со мной!». Как бы не так! Да пошли они все… Переживу!
Расстроенная Тамара Сергеевна, не говоря дочери ни слова, на следующий день отправилась в школу. После её посещения классная руководительница оставила ребят после уроков, чтобы выяснить причину конфликта. Всё это ещё более углубило неприязнь одноклассников к Жене, а сама она, узнав о мамином походе к директору школу, устроила дома такую истерику, что Тамара Сергеевна потом целый вечер пила лекарства.
Деньги у Жени одноклассники не взяли, заявив, что и без неё обойдутся. Если она кого-то о чём-то спрашивала, ей могли просто не ответить. Даже парни смотрели на неё, словно на неодушевленный предмет, хотя она была привлекательной девушкой.
Женя переступила через свою гордость и попросила папу, откровенно рассказав ему – конечно, в своей интерпретации, историю с деньгами, – сходить к директору и попросить перевести ее в другой класс. Роман Викентьевич молча выслушал дочь и тяжело вдохнул:
– Знаешь, девонька, боюсь – если ты не изменишься, будут у тебя в жизни серьезные проблемы. Запомни простую истину: относись к людям так, как хочешь, чтобы они к тебе относились.
По просьбе Романа Викентьевича девушку со второго полугодия перевели в параллельный класс, где Женя, сделав определенные выводы из сентябрьской истории, сразу постаралась найти контакт с новыми одноклассниками.
В десятом классе мама стала усиленно искать для Жени место в балетных труппах Ленинграда и Москвы, предприняв даже несколько поездок в первопрестольную. Тамара Сергеевна имела очень обстоятельный разговор с преподавательницей дочери Ириной Петровной, в прошлом известной балериной, посоветовавшей найти для девочки другое занятие.
– У Жени средние данные, звёзд с неба она не хватает, – объясняла балерина. – К тому же, слишком обидчива, критики не выносит. Вижу, что старается, но не всё у неё получается.
– Так, может быть, ей побольше заниматься? Мы могли бы оплачивать дополнительные уроки…
– Это ничего не даст. Дело в другом… Может быть, вам и удасться пристроить Женю куда-нибудь, если, конечно, она пройдет конкурс… Но вряд ли она сделает в балете карьеру. Давайте будем откровенны: кость у неё тяжеловата, и рост большой. Это замечательно, но не для балерины.
Тамара Сергеевна не желала верить Ирине Петровне. Но страшнее всего новость о том, что ей придется оставить балет, оказалась для самой Жени. Балет – это единственное, что ее привлекало. Она часто мысленно представляла себя если не примой, которой рукоплещет публика, то, по крайней мере, одной из ведущих танцовщиц балета. Для этого Женя могла работать у станка часами и терпеть голод, отказывая себе в пирожных и шоколаде. И что же? Если у нее чтото немного не получается, то сразу надо ставить крест на мечте о карьере? Положить балетную пачку в шкаф и никогда не надевать ее?
Женя вертелась перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон. Мама сказала, что Ирина Петровна считает ее тяжеловесной и рослой. В чем-то преподаватель, безусловно, права. За последний год Женя здорово вытянулась, но называть её тяжелой – это уж слишком. Она как тростинка, а надо будет, еще сбросит два-три килограмма.
Женя, несмотря на кровоточащую рану в душе, продолжала заниматься, улыбаясь Ирине Петровне, словно не знала мнения последней о себе. В марте месяце она провалила первый конкурсный отбор в балетную труппу, в мае – второй. Ирина Петровна, зная о неудачах и видя, как страдает девушка, посоветовала ей сходить в мюзик-холл. Женя восприняла сочувствие преподавательницы как оскорбление: ее – молодую, красивую, старательную – в кордебалет?! Ни-ког-да!
Приближалось время выпускных экзаменов.
Продолжение следует.
Балет – это единственное, что ее привлекало. Она часто мысленно представляла себя если не примой, которой рукоплещет публика, то, по крайней мере, одной из ведущих танцовщиц балета.