Продолжение. Начало в предыдущих номерах.

Он как нажрётся, так орёт, что всех вас, если что, раком поставит – урежет вам заработки, потому что вы – рабы и готовы лизать ему задницу за кусок хлеба. Знает, скотина, что в Нарве с работой плохо.

Кстати, расскажу тебе одну прикольную историю. Был у меня знакомый из интеллигентной питерской семьи – Роман Маркович, который во время блокады попал в Эстонию, и назад в город на Неве ни его самого, никого из семьи так и не пустили, заявив, что «хромает» пятый пунктик, хотя он к этому пуктику не имел отношения… Что такое этот пресловутый пятый пункт анкеты, ты знаешь? Вижу, что нет. Национальность. Думали, что Роман Маркович – еврей.

Родион подкинул в камин несколько чурбаков.

– Кому-то из вологодских плебеев досталась их просторная квартира и шикарная библиотека. Работал я когда-то с этим человеком, пока меня не посадили за решётку за смертельный случай на моём участке. Я горным механиком на шахте был в то время, Роман Маркович работал в научно-исследовательском институте, бывал у нас на шахте часто. Интересный, хочу сказать тебе, человек. Многое порассказывал мне о жизни. Так вот, родная сестра его матери – молодая балерина – оказалась году в сорок втором за границей, в Германии. После окончания войны она так и не смогла, а может, не захотела, вернуться в Союз. Получив хорошее воспитание и классическое балетное образование, она была востребована в разных балетных труппах. И пошла судьба ее носить по странам и весям. В последние годы она, уже старая женщина, жила до самой смерти в Америке, но поначалу, как рассказывал Роман, пригнали её в Германию, и она к концу войны уже свободно говорила на немецком. Неожиданно, уже в сорок пятом, случилось ей оказаться в Англии, причем в высшем обществе, на банкете для особо избранных. Приемы у знати для нее были не в новинку, потому что ее – молодую, красивую и талантливую, с удовольствием принимали у себя сливки немецкого общества, и она спокойно и комфортно чувствовала себя в такой обстановке – всегда была готова поддержать любой разговор, рассказать смешную историю.

Но в Англии, на этом приёме, сложилась особая ситуация. И дело вовсе, как ты, вероятно, догадался, не в чопорности английской знати или в напористости американских дипломатов и генералов, тоже приглашенных в честь победы над Германией на банкет, а в самом элементарном – в незнании английского языка. Наша балерина знала по-английски лишь два-три десятка коротких бытовых фраз, да и те, за исключением «привет» и «меня зовут…» мгновенно испарились из ее очаровательной, но совсем неглупой головки. И тут к ней подваливает капитан военно-воздушных сил Её Величества королевы Британии и спрашивает, отчего это такая изумительно красивая девушка пребывает в гордом одиночестве и почему она не произнесла ни единого тоста в честь союзников – американцев и англичан? Балерина с трудом поняла капитана и, путая английские и немецкие слова, объяснила бравому пилоту, уже нетвёрдо державшему равновесие в силу обилия спиртного, что она – не американка и не англичанка, а русская.

О! – в восторге воскликнул капитан. – Вы здесь – единственный представитель вашего героического народа, поэтому вы просто обязаны произнести тост в честь союзников от имени страны, победившей фашизм. Я вам сейчас напишу этот тост.

И, отыскав клочок бумаги, быстро нацарапал недлинную фразу, посоветовав балерине прочесть ее пару раз, чтобы не запнуться, когда надо будет произносить эту фразу перед большой публикой.

Оставив девушку одну, пилот стремительно направился к устроителям банкета и сообщил, показав на нашу балерину, что она – русская и хочет сказать тост в честь страны-победительницы – Советского Союза.

Лица бывших союзников по антифашистской коалиции, с удивлением узнавших, что среди них находится русская девушка, которая была представлена им как молодая, подающая надежды балерина из Германии, застыли в почтительном молчании.

Наша красавица встала и, испытывая некоторую неловкость от того, что впервые в жизни читает тост по бумажке, набрала в лёгкие побольше воздуха, медленно выдохнула его и, стараясь не запутаться в чужом почерке, произнесла написанное.

В зале вместо аплодисментов воцарилась гробовая тишина. Дамы опустили глаза в бокалы, словно отыскивая там залетевшую муху, лица мужчин сначала окаменели, а затем запылали гневом. Один из английских генералов что-то быстро бросил двум нижестоящим по чину военным, и те, подхватив под руки уже еле стоявшего на ногах капитана ВВС, вывели последнего с банкета.

Видя растерянность балерины, на помощь ей поспешил один более-менее знакомый поклонник ее таланта, который, давясь от смеха, смешанного со смущением, и уговаривая не переживать о случившемся, перевел ей содержание тоста, которое звучало приблизительно так: «Мудаки и придурки, выпьем же за Россию, … твою мать!»

Родион Александрович наполнил Эдварду очередную стопку, оставив свою почти нетронутой, вытер салфеткой губы и сказал.

– Как думаешь, к чему я рассказал тебе эту историю? А к тому, что языки всё-таки надо знать. Не только, чтобы не попасть в такую ситуацию, но ради самоуважения. Вот ты, насколько мне известно, свободно, без акцента, говоришь и по-эстонски, и по-русски. Хочешь знать, кто гово

рил про эстонский? Да нет, не он говорил, – улыбнулся Родион Александрович, показывая глазами на второй этаж, где находился Валёк. – Ты, я вижу, – парень серьезный. Об этом мне тоже говорили.

– Кто же это вам рассказал обо мне? – не выдержал Эдвард. Голова немного кружилась от выпитого. Ему было лестно, что с ним на равных разговаривает человек, о котором не только в Нарве, но в Таллинне ходят легенды. Родион был известен в Эстонии как один из самых жёстких лидеров преступного мира. О нём курсировали слухи как о человеке непререкаемого авторитета, решительном, расчётливом и дальновидном. Эдвард знал от своих знакомых из боксёрского клуба, что они мечтают попасть под крыло к Родиону, но он тщательно отбирает себе ребят, которые изучают у него в группах все виды стрелкового оружия, взрывное дело, самбо и экстремальную езду на машинах любой марки. А тут Шелковников сам пошёл навстречу, без всяких намеков и заявлений со стороны Эдварда!

– Хочешь знать, кто мне о тебе доложился? Ну… – протянул Родион Александрович, – скажем так – твои таллиннские знакомые, кому можно доверять. Имена, не обессудь, пока не скажу, – и быстро перевел разговор в другое русло. – Мне нужна твоя помощь. Сразу скажу, что ты почти ничем не рискуешь, а деньги получишь хорошие. У тебя ведь, насколько мне известно, отец недавно умер, а мать без работы. И тётка родная в Нарве не богато живёт. Так что выходит – ты единственный кормилец в семье. У Чекана, я знаю, ты зарабатываешь не густо. Он – скупердяй… Сам живет в дерьме, как свинья – в доме пусто, деньги спускает на девок да на пойло в кабаках, в то время как жена жилы рвёт с ребенком-инвалидом. И при этом Чекан считает, что так и другие должны жить – пить, трахаться, истязать своих баб. Короче, мурло он. Ты для него – раб. Он как нажрётся, так орёт, что всех вас, если что, раком поставит – урежет вам заработки, потому что вы – рабы и готовы лизать ему задницу за кусок хлеба. Знает, скотина, что в Нарве с работой плохо. Ну да ладно, чёрт с ним. Я лучше сейчас введу тебя немного в курс дела, чтобы не было непоняток, а тебе решать: или ты продолжаешь работать за гроши, или я плачу тебе аванс пятьсот баксов сразу после нашего разговора, и еще пятьсот – потом, когда дело будет сделано.

Родион Александрович без обиняков заявил, что дело касается переправки порошка – он имел в виду наркотик, но какой, не уточнил – из России в Эстонию. По его словам выходило, что старый канал доставки на таможне засветился и пока не ясно, когда они – кто они, можно было только догадываться, потому что Родион Александрович сказал, что за всем этим стоят люди серьезные – смогут пробить новый надежный канал. Но ждать времени нет, партнёры на той стороне, то есть в России, не любят длительных пауз.

– Вот меня и попросили помочь найти человека, кто смог бы временно выручить всех из сложной ситуации. Вот такие пироги, – подвел итог Родион Александрович. – Мои орлы на это дело не годятся, их знает в городе любая собака. В общем, через таможню им вряд ли удасться проскочить без досмотра. А у тебя среди погранцов и таможни приятели есть,

ты вне подозрения. Риск, конечно, есть, но он ничтожен.

Эдвард предположил, что речь идёт как минимум об амфетамине, но, возможно, под «порошком» Родион Александрович имел в виду кокаин или героин, но спрашивать не стал, потому что про себя твердо решил: ни за какие деньги не будет наркодилером. Парень неглупый, он понимал, что одним-двумя разами дело не кончится, и попадать на крючок не собирался. Вот только как свой отказ изложить Родиону Александровичу, чтобы тому было понято, что проблема не в трусости, а в убеждениях? Ему, Эдварду, не по душе заниматься этим.

– Я могу подумать над вашим предложением?

– Конечно. Завтра после работы к тебе подъедет Валёк. Если согласен, он привезёт тебя сюда, за инструкциями. Время не терпит. Ну, давай. До встречи, – он крепко пожал Эдику руку и стал подниматься на второй этаж. – Сейчас тебя отвезут домой…

ГЛАВА 14

– Привет, старик! - с чрезмерной радостью приветствовал его Валёк, явившийся в автослесарку за десять минут до конца рабочего дня, когда Эдвард уже переоделся в цивильную одежду. – Давай, закругляйся, и на крыло. Шеф ждет.

– Слушай, ты передай Родиону Александровичу, что мне не подходит его предложение. В чём другом – с машиной там или ещё в чем-то – я помогу, а в этом – нет.

– Ты, парень, чо! Сбрендил?! – удивлённо воскликнул Валёк. – Родиону не отказывают. Ты чо гонишь?! Помогу-у-у… Не знаю уж, конечно, что ему от тебя нужно – он мне об этом не докладывает, – но если ты отказываешься, твоё дело хреновое. Другую свою помощь засунь себе… знаешь куда? Давай, кончай пургу нести, поехали!

– Нет.

– Как знаешь. Домой подкинуть? Получив вежливый отказ, Валёк вдруг оскабился и, подойдя к Эдику, похлопал по плечу, а потом вдруг расчувствовался. – Дай обниму. Смелый ты парень, – и заключил в объятия. Эдвард с облегчением освободился из железных лап мордоворота и с неудовольствием подумал – хорошо, что никто не видел, как этот придурок одной рукой поглаживал от избытка чувств спину Эдика, не ослабляя при этом хватки, а другой похлопывал по ягодицам.

– Молодой человек! Остановитесь! Вам говорят, остановитесь сейчас же!

Эдвард не сразу понял, кому адресованы эти слова и продолжал идти. Он отошёл от мастерской буквально на сотню метров и уже завернул за угол, когда услышал приказ остановиться. Повернув голову, увидел полицейскую машину.

– Вы мне?

– А кому же? - автомобиль мягко затормозил у обочины дороги и средних лет полицейский в чине старшего констебля вышел из него. – Ваши документы?

– Не понял… В чём дело?

Все дальнейшие попытки выяснить, что случилось – Эдвард почемуто решил, что его с кем-то спутали, – успеха не принесли. Несмотря на протесты, его заставили вывернуть карманы и показать их содержимое.

– Ну вот, а говоришь, что не знаешь, в чём дело, – удовлетворённо заметил полицейский, когда Эдик вместе со свернутыми купюрами достал из правого заднего кармана джинсов маленький прозрачный пакетик с белым порошком.