Судья шоу «Dance Революция» Алла Сигалова ставит спектакль в Таллинне
Режиссер и хореограф Алла Сигалова о театре, танце и жесткости характера
Алла Сигалова ставила спектакли на самых знаменитых сценах мира, включая французскую Opéra Bastille и итальянский оперный театр La Scala. Но уже несколько недель она готовит кое-что особенное для эстонских зрителей в Русском театре, параллельно успевая ездить в Москву на съемки проекта «Dance Революция», который идет сейчас на канале ПБК. Известный режиссер, хореограф, актриса и телеведущая рассказала «МК-Эстонии» о работе в Таллинне, сценарии телевизионных съемок и о том, почему ее сложно удивить. zzИРИНА ПЕТРОВА
Найти свободную для разговора минутку в расписании именитого хореографа – задача непростая, и сделать это удается только в перерыве между репетициями. Как профессионал и творческий человек Алла Сигалова на 100% отдается процессу и не отступит, пока не увидит желаемый результат и полную отдачу от своих коллег. Поэтому репетиции постановки «Моя прекрасная леди» идут в Русском театре с утра и до вечера ежедневно.
Мучительный и нервный процесс
– «Моя прекрасная леди» – один из самых известных в мире мюзиклов, и каждый режиссер видит его по-своему. Что самое важное в этой постановке для вас, что вы хотите показать зрителю?
– Это грандиозная музыка и грандиозный сюжет. Сюжет, который абсолютно вне времени, вне поколений, его готов и счастлив воспринимать любой зритель в любой точке земного шара. Здесь нет какого-то ценза. Поэтому общаться с таким материалом – это невероятная роскошь и для постановщика, и для артистов и, естественно, для зрителей. Что я из этого материала вынимаю? Я вынимаю историю талантливых людей, которых изменила любовь.
– Танец и слова – различные средства выражения эмоций героев. В постановке они помогают друг другу? Можно ли порой танцем сказать больше, чем словами?
– Все зависит от предлагаемых обстоятельств. Где-то работают слова, где-то работает танец. В этом спектакле 28 сцен. В зависимости от того, как в этих сценах существуют персонажи, то или иное средство помогает лучше передать посыл.
– Спектакль «Моя прекрасная леди» не первый год идет в Москве, с 2018 года он идет и в
Латвии. Как люди его приняли? Есть мнение, что в Балтийских странах публика более сдержанная и даже закрытая.
– Зрители и в Латвии, и в Москве потрясающе приняли спектакль. У меня очередь стоит из нескольких стран, в которых хотят также увидеть мою постановку этого мюзикла. В разных странах я делаю разные спектакли, потому что это разные актеры, разные сцены, разные контексты. Это не калька.
– С какими самыми большими сложностями при подготовке спектакля вы столкнулись в Эстонии?
– Постановка спектакля – это очень сложный, мучительный, нервный процесс с большими эмоциональными затратами. Я с 11 часов бьюсь головой о стенку, потому что не получается что-то у одного, не получается что-то у другого. Не взаимодействуют, не слышат друг друга, не запоминают… Это очень тяжелый процесс. И для актера самое слож
ное – найти персонажа. Это в любой постановке самое сложное.
– Как удается добиться слаженности?
– Это называется профессионализм. Вот и все. Когда не получается, надо двигаться вперед, пробовать, пробовать, пробовать… Поэтому и слово такое, «репетиция», от французского Répétition – повтор. Бесконечный повтор, пока не найдется тот единственный вариант, то единственное воплощение, которое имеет право быть на сцене.
В 11 часов у нас начинается репетиция, которая заканчивается в 6 часов вечера. Потом идут работы над костюмами, над реквизитом, над музыкой. Это каждодневный труд. Из театра я выхожу в 9 часов вечера.
Зрители хотят эмоций
– В феврале на телеэкранах стартовал проект «Dance Революция», в котором вы принимаете участие в качестве члена жюри.
Почему вы выбрали именно эту передачу?
– Этот проект делается на Первом канале, его делает команда Константина Львовича Эрнста, человека для меня знакового. Я считаю его выдающимся деятелем не только телевидения. Это вообще выдающийся деятель с огромным объемом, который только можно вместить в это слово – «деятель». Это выдающийся человек, и для меня любая возможность общения с этим человеком значима.
– В жюри «Dance Революция» вы оцениваете участников вместе с Верой Брежневой и Сергеем Полуниным. Жюри специально подбирали так, чтобы это были очень разные люди с разными взглядами?
– Естественно, чтобы составить коллегию членов жюри, продюсеры должны были понимать, кто из нас какой человек, кто прошел всю жизнь в этой профессии, а кто в ней сторонний наблюдатель. Каждый человек будет реагировать в меру своей индивидуальности, своего опыта, своего воспитания, своей профессии. И, конечно же, такой состав жюри – это продюсерский ход.
– Многие зрители считают вас «плохим полицейским» среди судей. Вы часто строги к участникам. Это прописанная в сценарии роль или ваша естественная реакция?
– Если это будет прописано в сценарии, никто не будет это смотреть. Зрители хотят видеть живые, непосредственные, открытые эмоции. Если кто-то пытается эмоции сыграть, то зритель, как правило, распознает это очень быстро.
– Чем продиктована ваша строгость, а порой и жесткость, по отношению к участникам проекта?
– Это моя профессия. Я же не крестиком вышиваю. Это профессия достаточно жестокая, и хореография – дело жесткое, и драматический театр. Человек вынужден экстремально затрачиваться и иногда вынужден выдавать те эмоции, которые, как правило, не хочет в себе инспирировать. Это очень сложный путь.
– Когда вы оцениваете выступления, кажется, что вас практически ничем невозможно удивить, в отличие от других членов жюри. Есть что-то, что действительно может вас поразить, или вы уже все видели?
– Я видела очень много всего, естественно, поскольку мне и лет много. Но никогда невозможно оставаться равнодушной к таланту. Как только видишь талант, не можешь остаться безразличным.
Чем раньше, тем лучше
– Чтобы добиться большого успеха в хореографии, нужно прежде всего иметь врожденные способности? Или это часы, дни и годы упорных тренировок?
– Поскольку это танец, конечно же, необходимы физические данные. Кроме того, актерское мастерство, музыкальность, координация и так далее, и так далее. Но сколько мы знаем примеров, когда люди с очень хорошими данными остаются позади, а люди с данными средними становятся выдающимися деятелями танцевального искусства!
– С какого возраста лучше отдавать ребенка заниматься хореографией?
– Очень индивидуально. У когото связки и косточки формируются сложно и долго, кто-то болеет в детстве, а кто-то в три года уже может начинать. Это очень индивидуально, но чем раньше, тем лучше. В девять лет поступают в хореографическое училище, чтобы учиться профессии, это верхний возрастной предел. Позже тоже можно начать заниматься, но только для себя.
– В «Dance Революции» нет ограничения для участников по возрасту, есть и дети, и взрослые. Как вы относитесь к детским выступлениям? Сложно, наверное, одновременно оценивать прошедшего солидный путь танцора и ребенка, который в силу возраста не имеет за плечами большого опыта?
– Сравнивать можно. Взрослый ли, ребенок ли – мы сравниваем по уровню таланта, по уровню технической подготовки. Мы занимаемся оценкой одаренности и труда, вложенного участником в то, что он делает.
– В последние годы танцевальные проекты на российском телевидении довольно популярны. Это некий тренд?
– На самом деле, проекты можно пересчитать по пальцам, они идут на тройке каналов. Я считаю, что это очень мало. Потому что в той же Америке их действительно большое количество.
– Вы считаете, их должно быть больше – талантливым танцорам не хватает возможностей, чтобы себя показать?
– В отличие от Италии или США мы не очень танцующая страна, я говорю про Россию. Поэтому и танцевальных традиций у нас нет. Огромное количество бытовых и социальных танцев родилось в других странах. Может быть, для нашей страны этих трех программ, которые сейчас идут, на сегодняшний день достаточно. Может быть. Но, в принципе, этого мало, конечно.
Технологии умрут
– Задумывались ли вы когда-нибудь, какой род занятий выбрали бы, если бы не посвя
тили жизнь хореографии? Может быть, была детская мечта стать космонавтом или врачом?
– Нет, никогда. Я занимаюсь достаточно широким видом деятельности, хоть она и лежит в зоне хореографического искусства, и не задумывалась о посторонних областях.
– Люди, которые отдают всю душу любимому делу, нередко влияют и на своих близких. Вы не хотели, чтобы дети тоже пошли по вашим стопам?
– Нет. Я стремилась к тому, чтобы мои дети не работали в театре, и мне это удалось. Это самая главная удача, которая случилась в жизни.
– Почему вы так категоричны?
– Во-первых, я увидела в своих детях другие таланты. А во-вторых, мне кажется, что это не самая на сегодняшний день интересная профессия. За последние годы так все изменилось, появилось невероятное количество новых профессий, связанных с новейшими технологиями. Технологии пришли во все виды искусства. Там, где есть возможность самым плодотворным образом заниматься этими технологиями, мне кажется, и есть самое интересное. А в театре главное – человек, артист, и ничего другого.
– Много лет назад театру пророчили смерть в связи с развитием телевидения. Но театр до сих занимает свое почетное место в жизни и интересах общества. Новые технологии не изменят этого?
– Театр никогда не умрет. Умрут сегодняшние технологии, потому что их вытеснят более мощные последующие. А человек… интерес к человеку – это то, на чем вообще зиждется искусство.
9 лет – самый поздний возраст, когда ребенка можно отдать в хореографическое училище.