«Я ПРИЕХАЛ НА КЛАДБИЩЕ, А МОГИЛ НЕТ...»
В Карабахе хотят мира и молятся о том, чтобы он был прочным
По итогам первой карабахской войны 1992–1994 годов армянские войска установили контроль не только над Нагорным Карабахом, но еще и над семью районами Азербайджана, которые впоследствии стали называться «буферной зоной», или «зоной безопасности». Азербайджанцы, жившие здесь, были вынуждены покинуть родные дома. На войне, как известно, святых нет. Жестокость творили и одни, и другие. Потери обеих сторон составили, по разным данным, до 25 тысяч человек убитыми, еще примерно столько же было ранено, более четырех тысяч человек пропали без вести, сотни тысяч мирных жителей стали беженцами. Оставленная местными жителями земля десятилетиями пустовала, здания разрушались, территорию «засевали» минами. Такова цена вражды. Спустя почти четверть века Азербайджан в результате 44-дневной войны возвратил свои районы. Теперь задача вернуть эти территории к жизни.
Цитадель
Шуша (по-армянски Шуши) — маленький городок, расположенный в самом сердце Нагорного Карабаха, всего в каких-то десяти километрах от Степанакерта. Цитадель этой земли, по роковому стечению, и стала главной сценой ее трагедий.
Сам город с его крепостными стенами был воздвигнут в 1750 году Панахали Ханом на горном плато площадью в три квадратных километра для охраны Карабахского ханства. С трех сторон это плато обрывается отвесными скалами высотой 70–80 метров.
В XIX веке здесь жило много богатых людей, как армян, так и азербайджанцев. Тут были и мечети, и церкви, и караван-сараи (восточные гостиницы и торговые дома), и дома-музеи просветителей, поэтов, музыкантов.
«Кто владеет Шуши, тот владеет Карабахом», — говорят в Армении. Для Азербайджана же этот город тоже занимает огромное место в исторической памяти народа. Борьба за право обладать сердцем Карабаха не стихает вот уже сто лет.
В годы первой карабахской войны 1992– 1994 годов захват армянскими войсками этого считавшегося неприступным форпоста стал переломным моментом и определил исход противостояния. Это была самая тяжелая потеря для Азербайджана. И вот в 2020 году, на 43-й день карабахской войны, над Шушей подняли флаг Азербайджана.
Нынешняя Шуша, равно как и семь возвращенных под контроль Баку районов, находится в ужасном, полуразрушенном состоянии. Несмотря на это, в городе уже возобновили подачу электричества и воды, восстанавливают мечети, армянскую церковь и важные культурные объекты. Работают два продуктовых магазина, пекарня и банкоматы. В «город над бездной» постепенно возвращаются беженцы, а вместе с ними и мирная жизнь. Обычные люди, вынужденные несколько десятков лет жить вдали от родины, настолько истосковались по ней, что готовы мириться с любыми трудностями.
Антагонизм
Людей на улицах города совсем немного. И тут, и там на кирпичных заборах и стенах домов встречаются нанесенные баллончиком надписи с именами военных, которые в ноябре 2020 года сражались за «сердце Карабаха».
Строительная техника расчищает горы камней рядом со зданием, где некогда размещалась редакция газеты «Шуша». Напротив остатки филиала центрального банка. Если свернуть за мечетью направо, сразу попадаешь в глубь заброшенных жилых домов. Их двери и стены тоже исписаны. Имена бойцов здесь чередуются с надписями «Karabakh — Azerbaijan».
Заныриваю в подъезд. Среди обилия мусора и кусков бетона, валяющихся на лестнице, в глаза бросается ярко-розовый женский тапок с опушкой из кроличьего меха. Такая домашняя обувь была очень популярна у женщин в период постсоветского расцвета «челночной» торговли. Точно не ошибусь, если скажу, что в домах всех моих знакомых такие имелись, хотя бы по одной паре. Не для себя, так для гостей. Но здесь, среди серости и пустоты, этот розовый цвет воспринимался каким-то неестественным и неуместным, что ли, как будто его априори здесь быть и не должно вовсе.
В пустующих квартирах горы хлама, осколки стекол и разбросанная повсюду одежда. Вот мужская рубашка, наполовину торчащая из-под деревянной балки, от бетонной пыли сложно даже понять, какого она цвета на самом деле. А вот зимняя курточка на мальчонку лет пяти. Возле опрокинутого телевизора с разбитым экраном — фото. Запечатленные на нем дети сидят рядом. Девочка с распущенными длинными волосами с заботой обнимает немного испуганного мальчика.
«Наверно, это его куртка», — мелькает в голове.
От этой мысли, несмотря на невыносимую жару, по телу пробегает озноб. Самое страшное на войне — это ее дети. Дети и война как извечный антагонизм войны и мира.
«Я набрал горсть земли и начал ее есть»
Бредя среди полуразрушенных пустующих зданий, к своему удивлению, замечаю пекарню. На фоне ужасающих последствий войны пышные золотистые буханки кажутся не просто хлебом. Они как те маки на минных полях, которые встречались по дороге в Шуши, символ надежды на мир.
Возле входа несколько мужчин, у каждого в руках пакеты, из которых выглядывает только что купленный хлеб. Они о чем-то оживленно болтают и, по всей видимости, абсолютно никуда не спешат. Воздух, пропитанный ароматом свежеиспеченного хлеба, наполняет собой всю улицу. Этот запах настолько манящий, что невозможно удержаться и просто пройти мимо.
Внутри серого обшарпанного помещения несколько печей, в которых румянятся аппетитные булки и круглые, похожие на солнце, лепешки. Рядом стоят палеты с готовым хлебом. Тут же через приоткрытое окошко идет торговля.
Спрашиваю у одного из рабочих внутри, как найти хозяина, тот что-то громко кричит на родном языке.
— Здравствуйте. Вы что-то хотели? — слышу за спиной.
Мужчина преклонных лет, морщинистое лицо, волосы, убеленные сединой. Хозяин пекарни, Азад Каримович, охотно соглашается поговорить.
— Я приехал в Шуши в ноябре прошлого года, — делится собеседник. — Когда президент Алиев сказал, что город освободили, я сразу для себя решил, что должен во что бы то ни стало вернуться. Это мой дом, я родился и вырос здесь. На этой земле похоронены мои предки. С 1975 года до первой карабахской войны у меня здесь тоже была пекарня и карамельный цех. Вернувшись, сразу решил, что хочу восстановить производство. Подал заявку на тендер и сам себе пообещал, что если выиграю, то буду два месяца наших военных кормить хлебом абсолютно бесплатно. Так и произошло. Потом здесь начали появляться гражданские люди, в основном это рабочие и строители, которые восстанавливают город. Я и им два месяца бесплатно хлеб давал.
— А все эти годы вы где жили?
— В Баку жил с семьей.
— Вернулись тоже с семьей?
— Нет, пока что один. Здесь нет условий, чтобы семью перевезти. Наш дом уничтожен, мне выделили комнату в доме напротив. На втором этаже.
Азад махнул рукой в сторону здания, расположенного через дорогу. Я обратила на него внимание еще по пути в пекарню. Длинная пятиэтажка, люди возле подъездов, на балконах развешаны вещи, видимо, сохнут после стирки. А почти посередине зияет черная дыра от попавшего снаряда.
— С того времени, как вы вернулись сюда, были какие-то диверсии?
— Да, стреляли пару раз. Говорят, что армянские военные. Они же в открытую, не скрывая, заявляют, что третья война будет. Но мирные люди не хотят больше войны. Не скрою, перед началом второй карабахской войны градус накала был уже настолько велик, что народ хотел, чтобы конфликт наконец-то разрешился, пусть даже самой страшной ценой. Но уже хватит смертей. Хотя уверен, что если все же третья война случится, Армения вновь проиграет.
— Что вы чувствовали, когда первый раз после освобождения города смогли приехать сюда?
— Я не могу описать это состояние словами, настолько были глубокие эмоции, — голос собеседника дрогнул. Его скулы заметно напряглись, а глаза заблестели. Мужчина пытался сохранять спокойствие, но слезы продолжали упорно накатывать. Совладав с нахлынувшими эмоциями, он продолжил: — Первым делом я отправился туда, где когда-то был мой дом. От него почти ничего не осталось. Руины. Мой дом, дом брата, дом моих родителей — все разрушено. Я стоял и плакал. Потом набрал горсть земли и начал ее просто есть.
— У вас, наверно, чувство ненависти к армянам? Ведь почти тридцать лет вы были отрезаны от родной земли, а это все же большой срок.
— Что я могу сказать? В советские времена мы все жили очень дружно. И армяне, и азербайджанцы, и русские — без разницы. А потом 90-е, и все изменилось. Соседи, жившие бок о бок десятилетиями, стали врагами. Я сейчас приехал на кладбище, а могил нет. Понимаете? Все разрушено, просто стерто с лица земли. Даже камней не осталось, ничего не видно. А у меня там отец, дед лежат. Очень тяжело это все.
А что творили?! Мародерство процветало, чужие дома разбирали на кирпичи, а потом в Армению увозили продавать. Доходило до того, что у трупов зубы золотые вырывали, — голос пекаря вновь задрожал. Он сцепил дрожащие пальцы в замок, глубоко вздохнул и замолчал.
Его лицо заметно осунулось, стало каким-то серым, как и все вокруг, а глаза потухли. Азад смотрел в сторону и молчал. Я не решалась заговорить первой. Спустя несколько минут он сам прервал возникшее молчание и продолжил:
— У меня в Баку сосед был армянин. Хороший человек, как родственник мне был. Мы с ним дружно жили, все делили по-соседски. Вот если сейчас этот армянин пришел и сказал бы: «Я хочу здесь жить», я ничего плохого ему не смогу ответить. Хочешь мирно жить — давай жить. Но большинство не хотят мира. Говорят, что мы — враги. Но, несмотря ни на что, в моем сердце нет ненависти.
Собеседник вновь замолчал. — Давайте я и вас угощу, — мужчина улыбнулся и подвел меня к столу, на котором остывал только что вынутый из печи хлеб. — Вот этот сладкий, а это обычный. Я вам сейчас оба положу. Все подтвердят, у меня самый вкусный хлеб. Это потому, что я люблю то, что делаю. А когда с любовью, то всегда хорошо получается. Весь мир на любви держится...
Для мира, прочного и долгого, для всех, одной победы мало. Нужно, чтобы пришло это простое понимание: из ненависти и вражды ничего хорошего не получится. В основе всего только прощение и любовь.