Ешел на роли удьбой»

чуть позже и всем говорил: «Вы знаете, что в Москве творится?» А на севере все было тихо. Но вдруг позвонил режиссер и сказал: «Срочно собирайте вещи, город закрывается через 12 часов, нужно успеть выехать, иначе мы застрянем здесь на неопределенное время». Представляете, что это для продюсеров? У них техника, машины, все оплачено, привезено из Москвы. В тот день был тайфун. Аэропорт закрывали. Мы поехали в Мурманск караваном в пургу. Видимость пропала, встали в огромную пробку. Ощущения дежавю. Когда добрался до Москвы, выяснилось, что границы наглухо закрываются. А у меня жена и дочка в Эстонии. Надо было до полуночи следующего дня выехать. Жена мне сказала: «Если не приедешь, мы разводимся». А я должен был сниматься, но никто не знал, состоится ли проект. И режиссер мне сказал: «Поезжай». Семья была спасена. Я ехал один в пустом вагоне. Приехал в Петербург, друг меня довез до эстонской границы, я ее перешел за полчаса до закрытия границ.

– И как вы там жили во время пандемии?

– Город меньше, больше возможности уединения. Там все родственники. Дочке был год с небольшим, и самое главное, была поддержка близких. Хотя общение с бабушками и дедушками пришлось ограничить, чтобы их не заразить. Мы даже через забор общались. Самоизоляция стала прекрасным временем. Четыре месяца я мог проводить с дочкой. Так долго я с ней давно не был вместе, начал по-своему воспитывать, говорил, что надо делать гимнастику, надевать то, что я сказал. И это стало испытанием. Я многое для себя понял, что она – личность. Моя жена Юля воспитывает не так, старается ее личность сохранить, и это намного сложнее. Мы уехали за город, жили в сосновом лесу. У нас была большая семья: было шестеро детей (мы оказались рядом с родными друга, который находился в Москве на карантине). Это было очень весело. Моя супруга – творческий человек, она все пробует – рисует, пишет стихи, воспитывает дочку прекрасно. Работает с интересными материалами – деревом, бетоном. Организовала лет пять назад с подругой дизайн-интерьер-студию в Таллинне.

– Вы родились и выросли в Эстонии. Чувствуете в себе проявление нордического характера?

– Да, но если бы моя жена сидела рядом, она бы посмеялась над этим. Я тот еще истерик. Не нравлюсь себе в этом качестве, стараюсь себя сдерживать, не терять иронии.

– Вам любят давать роли молчунов, даже глухонемых.

– Такой эпизод я сыграл в короткометражной картине «Голос моря», а потом Иван Соснин опять мне предложил роль человека в «Далеком Близком», который то ли прикидывается немым, то ли действительно такой. Я играю там дальнобойщика, у которого шикарные татуировки. Локации, кстати, были рядом с теми местами, где мы снимали «Эпидемию». Вы же видите, как я внешне изменился, отрастил бороду. Из-за этого не могу участвовать в других проектах. Как только закончатся съемки второй «Эпидемии», все сбрею и вернусь к своему обычному облику. Ване Соснину не мог отказать,

к тому же мой нынешний образ очень ему подходил.

– Как вы отнеслись к самой идее снимать второй сезон «Эпидемии»?

– С некоторой опаской. Но есть команда, общее дело, очень хорошие продюсеры. Ну, и интересно было, что мы сможем дальше придумать. У нас другой режиссер – Дмитрий Тюрин. Павел Костомаров пошел снимать другие истории. С одной стороны, это было грустно, потому что в фильме много его энергии в каждом кадре. Но с другой стороны, с Димой Тюриным тоже интересно, он совсем другой режиссер, с особой психофизикой.

– Войдете в историю самим фактом пророчества.

– Да сейчас все так быстро забывается. Появляются новые фильмы, режиссеры, артисты. Только успевай быть на волне. Надо не останавливаться, находить что-то новое. Есть ощущение, возможно, связанное с возрастом, что не стоит сразу бросаться во все новое, что не сильно в нем разбираешься. Надо чувствовать веяния, но и выбирать то, что тебе интересно. Я до сих пор не понимаю, что такое ТикТок, в чем прикол? Но люди что-то находят в этом.

– У молодых больше возможностей, чем было у вас в начале пути?

– Мне кажется, да. Когда я окончил Щукинское театральное училище, кино толком не снимали. Был 1997 год. И в театре никому артисты были не нужны. Мертвое время. Сейчас все-таки много студий. Не выходит фильм на большой экран, снимаем для платформы. Есть сериалы, веб-сериалы, даже скринлайфсериалы. Нет денег, можно снимать на мобильный телефон. Сейчас время Ютуба. Можно прославиться за секунду. Может быть, это обесценивает искусство. Каждый человек в силах создать свой канал и снимать видео, которое может быть востребовано. Удивительное время! Оно кажется странным. Все можно превратить в ширпотреб, но тем не менее возможности у всех огромные.

Жизнь на два дома

– Почему вы не остались в Эстонии, а поехали поступать в Москву?

– Я был в большей степени связан культурными корнями с Россией. Семья была такая, воспитание, литература. Москва считалась театральной столицей, там было пять театральных вузов. Можно было поехать учиться в Копенгаген на три или четыре месяца либо на пять лет в Москву.

– Сейчас в Эстонии смотрят не на Восток, а на Запад.

– Русский язык уходит. Сейчас больше говорят на эстонском и английском, английский занимает место русского.

– Вы эстонский знаете?

– Да, но это второй язык. Так как я живу в России, мне с ним все сложнее. Он начинает забываться. Моя дочка пока знает только русский язык.

– А жена?

– Она хорошо говорит по-эстонски, но родной язык у нее русский. Она не эстонка. У нее много корней – русские, украинские, даже казахские.

– Вы ведь поработали какое-то время в Русском театре в Таллине?

– Пять лет. До этого я два года работал в Театре Армена Джигарханяна. Казалось бы, молодой театр, много возможностей. Но оказалось все не так. За два года я сыграл второго стражника в «Двенадцатой ночи» Шекспира, главные роли в детских спектаклях и понял, что ничего толком не сделал, находясь в театре каждый день.

– Пустая трата жизни?

– Это было суетное время. Существовало понятие «закрепиться в Москве». Надо было где-то жить, а в театре жилья не давали. Я пытался работать дворником, подрабатывал в ресторане, театре. И все равно денег не хватало. В какой-то момент понял, что не похож на самого себя. Я уже не тот человек, который когда-то приехал поступать в Москву, и не за тем сюда ехал. Пытался выжить, занимался бог знает чем и решил, что надо поехать туда, где чувствовал себя хорошо, поработать в театре, заняться профессией, поиграть роли, а не рольки. Выбрал родной свой театр в Таллинне. Я его знал изнутри, учился там в студии. И был счастлив первые два года, думал, что уже не вернусь в Москву. Но в театре был застой. Годы уходили, ничего не происходило. Глядя на своих коллег, прекраснейших артистов, понимал, что не хочу такого будущего и такой зависимости. Надо уезжать в Петербург, Москву либо вообще в Лондон, на Запад. И судьба вывела меня опять в Москву. Мой друг и однокурсник Антон Макарский неожиданно позвонил с сумасшедшим предложением восстановить наш дипломный спектакль «Аршин Мал Алан», пользовавшийся большим успехом, взятый даже в репертуар Вахтанговского театра. И я рванул в Москву. Причем не уходил официально из театра, договорился работать на полставки, играл спектакли, был там и здесь, что мне очень нравилось. Как Фигаро. Два года удалось просидеть на двух стульях. Как раз в

У меня непростой период из-за пандемии. Границы закрылись. Я редко вижу свою семью, живу от встречи к встрече с ней.

это время театр в Таллинне закрылся на ремонт, и стало понятно, что в ближайшие два года перспектив особых нет. Все удачно сложилось. Я почувствовал, что судьба меня кудато ведет.

– Ваша семья живет в Москве или Таллинне?

– У меня непростой период из-за пандемии. Границы закрылись. Я редко вижу свою семью, живу от встречи к встрече с ней. У нас с Юлей традиция – вместе отмечать ее день рождения. Я освобождал всегда время ради этого. В этот раз не получилось, потому что заболел коронавирусом. Ищу окно, когда будет несколько свободных дней и я смогу выбраться к ним. Россия была закрыта для Болгарии, а они там. Благо находился близко от Эстонии, поскольку мы снимали в Карелии, Псковской и Ленинградской областях, садился в машину, пересекал границу и из Таллинна вылетал в Болгарию. Я не мог в Россию попасть в начале пандемии, просидел в Эстонии четыре месяца, потому что у меня не было тогда вида на жительство. Надо теперь как-то семью перевозить в Москву. Я этим живу. Дочка растет без меня, и это грустно. Почти та же история, как в фильме «Зови меня Дрозд». С появлением дочки чтото изменилось. Начинаешь думать о том, что скажет она, если посмотрит фильм с моим участием, что скажут ее друзья. Это странное изменение. Раньше меня это не заботило. Я считал: раз артист, можешь играть кого угодно.

Скоро увидимся

– И все-таки почему, пережив нечто подобное в жизни, вы вернулись к этому в кино? Чтобы ответить на какие-то вопросы самому себе?

– Да, чтобы ответить на свои внутренние вопросы. Каждая роль – это исследование персонажа, но на самом деле самого себя, своего рода аутотренинг. Чтобы познать себя, можно сыграть любую роль. У моих друзей и родственников были такие ситуации, как у героев фильма «Зови меня Дрозд». Многие развелись, у кого-то на стороне дети. Не позавидуешь. Жалко и жену, и того человека, который мучается, разрывается между двумя семьями. Мы многое изменили на съемках вместе с режиссером Павлом Мирзоевым, в том числе финальный монолог. Если раньше он был про ощущения, то потом стал про то, как важно не изменять себе. Герой рассуждает так: я счастлив, что у меня есть сын, и сейчас родится еще один, но я буду всегда любить тебя, и это неизменно, что бы с нами ни произошло. Мой герой причинил боль жене и сыну, и ему важно не утратить с ними контакт.

– Когда-то вы снимались у Сергея Урсуляка в «Ликвидации». Актеры вспоминают его с благодарностью.

– С тех пор он меня не приглашал, а хотелось бы сделать с ним что-то новое. Это важная и даже поворотная для меня работа. У Урсуляка интересный подход. Благодаря этому я из артиста-эпизодника стал хорошим артистом эпизода. Проб не было. Сергей Владимирович устраивал читки, как в театре. Когда артист приходит на пробы, он продает себя, показывает, какой он хороший и талантливый. Для меня в этом есть какой-то конфликт с самим собой. А если ты пришел на читку, а это такая репетиция за столом, то вроде бы ты уже в процессе, тебя взяли, и ты свободен. После читок я перестроил свой подход к пробам, понял, что не надо выдавать на всю катушку – только сейчас или никогда. Важно понять, что видит режиссер в тебе и в материале, смотрите ли вы с ним в одну сторону, сможете ли вместе работать. Нет ничего хуже, если тебя утвердили, а контакта с режиссером нет. Это же ад! Мы как-то встретились с Сергеем Владимировичем на кинофестивале на Сахалине, с удовольствием пообщались, и он сказал: «Скоро увидимся».