АКТРИСА ПОД НОМЕРОМ 13А
Лидия Вележева: «Для меня легкий партнер тот, у кого нет короны на голове»
Настасья Филипповна. Она же основательница ансамбля «Березка» — Надеждина. Она же — воровка. Она же — Джулия Лэмберт. И все эти разные женщины — в руках одной роковой красавицы — актрисы Вахтанговского театра Лидии Вележевой. А на днях она отметила юбилей — 55.
— Лида, в прошлом сезоне в театре ты сыграла роль Джулии Лэмберт в спектакле «Театр» (режиссёр Ольга Субботина). Чему такая роль может научить актрису, которая сама — театр?
— Конечно, отпечатки от роли остаются. Все актрисы уверяют, что готовы сыграть Джулию. Да, актриса играет свой театр в жизни, но это не значит, что она лицемерит. На данный момент я очень рада этой работе, потому что, когда ты уже прожил какое-то время с запахом театра, кулис, много чего в нем понимаешь…
Как я говорю: всему свое время, и роль будет твоей. Если роль не приходит — значит, не судьба. Вот Джулия Лэмберт ко мне пришла. А я не хожу, не прошу ролей.
— Какая же актриса, прости меня, признается, что бьется за роли?
— Никогда не бьюсь, и в театре об этом знают все, кто по другую сторону кулис — гримеры, костюмеры: чтобы получить какуюто роль, я в интригах не участвовала, никогда так себя не проявляла. И когда вижу это у других, то про себя произношу: «Как же человек, как актера, себя не уважает». Так же и в кино: если режиссер меня не видит, я не буду настаивать, вызванивать, обивать пороги.
— А если отняли роль?
— А у меня их и не отнимали. Я отдавала. У нас в Щукинском училище был феерический спектакль «Зойкина квартира» в постановке Гария Черняховского и художника Олега Шейнциса. Я в нем не играла по семейным обстоятельствам, но когда Михаил Александрович Ульянов решил взять его на основную сцену Вахтанговского, меня срочно ввели на роль Манюшки. Гарий тогда сказал: «Лида, ты знаешь спектакль, знаешь структуру — выручи, актриса заболела». Конечно, я сыграла, понимая, что роль Манюшки — прекрасная, но не моя. И Ульянов после премьеры меня поздравил, но я отдала роль другой актрисе.
У меня такой характер, что могу честно это признать, а не лукавить. Я не пожиратель в театре, не интригую, может быть, поэтому многого и не имела. То, что мне суждено, сыграла и, думаю, еще сыграю.
— Как же с таким характером сохранить, не потерять себя в этой компромиссной профессии?
— Сложно. Но тогда я не думала об этом. Я — человек интернатовский, и коллективное сознание многому меня научило: не лукавить, быть справедливым — везде и преданным делу. Не делать пакостей, потому что тут же будет «темная». Если вижу несправедливость или какое-то хамство — даю отпор. И поэтому понимаю, когда обо мне говорят, что «у Вележевой плохой характер».
«С 11 лет я снималась в кино»
— Находясь с Вахтанговским театром на гастролях в Китае, ты понимала язык? Получается, что ты едва ли не единственная российская актриса, которая может поддержать разговор на редком языке.
— Когда мы приехали на гастроли в Китай, мне было интересно, вспомню ли я язык и поймут ли меня? Сначала ничего не понимала, но когда нашему переводчику стала читать стихотворение, которое вспомнила, он сказал, что у меня поразительный классический акцент. Знаю простые фразы, но писать иероглифами я могу очень быстро, потому что каллиграфия у меня за годы уже отработана. Быстро, как кисточкой, могу переписать текст.
Но в интернате я не понимала, насколько это редкий язык, который со временем станет у нас чуть ли не номером один. Но если бы понимала, все равно не пошла бы по этой линии. Я любила выступать, занималась во всех кружках, фигурным катанием. Когда зимой возле интерната заливали каток, я красиво одевалась, выезжала, красиво раскинув руки, и объявляла: «Выступает Лидия Вележева. Советский Союз!!!»
Нет, другого пути у меня не было. Ведь я с 11 лет уже снималась в кино — у Радомира Борисовича Василевского в фильме «Ожидание» на Одесской киностудии. И вот что значит судьба: там же, на Одесской киностудии, я впервые увидела Лену Демченко, которая потом стала женой Сережи, который тогда еще не был тем самым Маковецким.
А мою бабушку в картине играла прекрасная актриса Вахтанговского театра Лариса Алексеевна Пашкова, она же преподавала в театральном институте. И когда я приехала в Москву, поступать в «Щуку», она у меня принимала экзамен. Увидев ее, я так растерялась… И она меня узнала и поняла мою растерянность. Сразу отправила к Алле Александровне Казанской в 22-ю аудиторию, которая как раз набирала курс. «Ты будешь ей читать, и если ей понравишься, она тебя возьмет». И я через 20 минут уже читала Казанской.
Алла Александровна — мой Учитель. Я понимаю, что люди, которые приходят в твою жизнь, не случайные. Благодаря Алле Александровне и Ларисе Алексеевне Пашковой во многом сложилась моя жизнь. И благодаря им я выхожу на сцену, играю с партнерами, я в этой профессии — скажи, кому я должна быть благодарна? Им, и Алле Александровне Казанской в первую очередь — она меня слепила. А дальше был обжиг, который проходит непосредственно в театре, куда мы все приходим сырые.
Яковлев сказал: «Я ладошку подложу»
— Каким был твой обжиг?
— В тот год Михаил Александрович Ульянов, который уже стал худруком театра, сам приглашал молодых артистов. Но когда он меня взял, я долго не играла, больших ролей не было. «Как же так, — думала я, — ведь после училища меня брали все театры Москвы». Задумалась: «А чего я здесь делаю?» — и пошла к Ульянову. Мы очень хорошо с ним поговорили, но он меня не отпустил — я же хотела уйти. Хотя другому артисту, который пришел со словами: «Вот я ничего не играю…», он тут же подписал заявление. А мне он сказал: «Не уходи. Твое время придет».
— И пришло?
— Пришло. Меня заметил Петр Наумович Фоменко, когда начал делать своих знаменитых «Без вины виноватых».
— Это правда, что Юрий Яковлев попросил Римаса Туминаса, который начал делать свою «Пристань», дать ему в партнерши именно тебя? Такое практикуется, чтобы не режиссер, а актер выбирал актрису по себе? Тем более, что в «Пристани» была его последняя роль.
— Римас Туминас готовил к 90-летию театра спектакль «Пристань», и он сказал нашим народным артистам: «У меня есть свои задумки, но вы сами приносите то, что бы хотели сыграть». И Юрий Васильевич сначала принес «Ромула Великого» Дюрренматта, где я должна была играть его жену. Но после нескольких разминочных репетиций (причем с другим режиссером) Юрий Васильевич отказался. Он вообще объявил, что хочет уйти из профессии — не знаю, что на него нашло? И я тогда пошла к Римасу Владимировичу: «Сделайте что угодно, но придумайте для Юрия Васильевича что-нибудь. Это та фигура, без которой невозможно 90-летие театра».
Прошло время, и меня нашел Яковлев: «Лидуша, я нашел отрывок. Ты бы не согласилась стать моей партнершей?» Я думала, что ослышалась: «Я???» — «Да. Я думал и решил, что это должна быть ты». Это чрезмерный подарок для меня, гордость, что такого уровня актер будет твоим партнером: «Такой актер, а пафоса-то — ноль».
— Как молодой актрисе играть с великими? Это серьезно: от одной ответственности можно провалиться.
— У меня было чувство, что я сдаю экзамен — для себя. И страх был перед Юрием Васильевичем. На сцене он мог просто молчать, но ты понимал, что сейчас откроется какая-то невероятная энергетическая струя, в которой он куда-то уплывет. Я ему даже говорила: «Юрий Васильевич, мне страшно». — «Не бойся, я ладошку подложу». В день спектакля он всегда ждал моего звонка по телефону, и не дай бог, если я ему не позвоню — у нас так шел настрой еще до, еще за кадром. За кулисами встречались уже загримированными, шутили, как будто в этот день перед спектаклем кидали друг другу солнечный зайчик.
Когда у меня умер отец, а на следующий день после похорон играли «Пристань», у меня на спектакле дрожали руки, дрожал голос, текли слезы там, где они были совсем не нужны. Он на меня смотрел, и я видела, как он меня подхватывает. И вот тогда я поняла, что значит «подложить ладошку». После спектакля, который прошел совсем по-другому, он сказал: «Лидуша, я все понимаю. Но мы должны себя сдерживать». И объяснил, что в жизни горя много, неприятностей
много, надо сдерживать себя — иначе сердце не выдержит.
Вот сейчас Андрюша Ильин, могу сказать, для меня прекрасный партнер: он легкий, а я люблю легких партнеров, даже если играешь трагедию. А в кино…
— Почему-то ты, извини, не говоришь о другом своем партнере, муже — Алексее Гуськове?
— Называть его мне было бы неловко. Леша правда очень хороший партнер. Хочу повторить, что для меня легкий партнер тот, у кого нет короны на голове. Как только партнер сложный — все, корона: не видит тебя в упор, не чувствует нюансов процесса, он — все сам, а остальные должны подбрасывать ему текст. А Леша мой без короны, он чувствует меня, понимает хорошо. Вроде бы муж, но, когда мы работаем, так просит чтото попробовать: «Лида, а ты не могла бы попробовать по-другому?» А не в повелительном наклонении, типа, «давай».
— Алексей Гуськов обладает еще одной важной профессией — он продюсер в кино. Как насчет попросить у мужа роль, а лучше — две?
— Нет, просить стыдно. Я как актриса себя перестану уважать. Рассказываю историю: Александр Наумович Митта запускает с Лешей картину, где Леша был продюсером. Мне позвонил Митта — попросил прочитать сценарий. Читаю, прекрасный, но говорю Леше, что не буду сниматься. И потом объяснила и ему, и Александру Наумовичу, что там должна быть не броская, как я, актриса, а мягкая, как акварель. «А знаешь, ты права, — сказал он. — Ты задавишь внешностью и ее (героиню), и его (героя)». Вот мой ответ на вопрос «тянет ли меня Леша и прошу ли я у него ролей».
Не дружим по расчету
— В своё время у нас был прекрасный директор Исидор Михайлович Тартаковский, он мне говорил: «Ну что ты за всех просишь? Попроси хоть что-нибудь для себя». — «Мне ничего не надо». — «Не верю». Мне за себя просить — стыд. За другого — не стыдно, но как только что-то касается меня — передо мной шторка падает.
— А за тебя кто-нибудь когда-нибудь просил?
— Никогда. Роли я действительно не выпрашивала, квартиры уходили мимо меня, когда была возможность их выделять для театра. Помню, как в 90-е Михаил Александрович Ульянов сказал на собрании, что на Арбате строится дом, и по себестоимости (тогда это были небольшие деньги) можно получить квартиру. «Дорогие коллеги, — сказал он, — в первую очередь получат те, кто действительно нуждается. Поэтому приносите документы». И могу сказать, что по плохим условиям на первом месте стоял Сережа Маковецкий, который в то время жил в общежитии, а на втором — Лида Вележева. Мы с Лешей жили в коммуналке на Хорошевском шоссе, и второй ребенок у нас уже родился. Так вот, ни Сережа Маковецкий, ни Лида Вележева квартиры не получили. И тогда я поняла, что несправедливость — она всегда идет по жизни с человеком.
— Вот если бы сейчас на столе лежала Библия, и тебе предложили поклясться на ней, что в твоей жизни никогда не было корыстного поступка, поклялась бы?
— Кладу руку на стол - как на Библию, и говорю: «Я не корыстна». Я не потребитель по жизни и не умею дружить по расчету. Если дружу, то дружу и открываю свое сердце, протягиваю руку. Мне ничего от человека не нужно. Но как только я вижу, что мы с мужем для кого-то как свадебные генералы (а я вижу это сразу), человека из своей жизни отодвигаю. Не надо, зачем? Мне потом самой же будет стыдно и некомфортно.
— Цифра 13-А, данная тебе в роддоме при рождении через пять минут после появления на свет сестры-двойняшки, не пугает тебя?
— Нет, моя любимая. Если поезд 13 — это мой, и место 13-е мое будет. И день рождения театра — 13 ноября. Кругом 13. У меня нет страха: ну родилась девочка в этот день, в этом роддоме, была по счету 13-А, а не 14-я, 15-я или 16-я. И адрес Вахтанговского театра — Арбат, 26. То есть 13+13 — понимаешь? Мне нравится.
— А тебе нравится цифра 55?
— А я и не скрываю, что мне 55. И не скрываю, что я - бабушка. И свою любимую внучку Стешу прошу называть меня не Лидой, а бабушкой. Это так прекрасно звучит.