Офисный планктон по-советски
В фильме «Самая обаятельная и привлекательная» нашлась причина развала СССР
В середине восьмидесятых, перед самой перестройкой, в СССР вышли сразу две сверхпопулярные кинокомедии с главными героинями по имени Надежда. Одну из них, ленинградскую «Блондинку за углом» Владимира Бортко, мы уже обсуждали, вторая же картина – это мосфильмовская «Самая обаятельная и привлекательная» режиссера Геральда Бежанова. Возможно, эта картина – вообще первый постсоветский фильм, в котором авторы ничего не хотят «исправить» и «построить» в социальном смысле. Только личное, только любовь.
«Самая обаятельная и привлекательная» – это еще и первый настоящий хит Анатолия Эйрамджана: здесь он сценарист, но уже следующий знаменитый фильм, «Где находится нофелет?», снимет сам, со своим любимцем Александром Панкратовым-Черным. А дальше пойдут уже многочисленные ленты ранних 90-х – «Бабник», «Жених из Майами» и прочие, на тогдашних телеэкранах сливавшиеся фактически в один гротескный сериал, предтечу более поздних «Особенностей национальной охоты», «Елок» и «Горько!».
Но это будет потом, а пока – сделанная по вполне советским стандартам кинокартина с Ириной Муравьевой и Татьяной Васильевой в главных ролях. Медленный просмотр несколько обескураживает: после фильмов Эльдара Рязанова или, например, «Покровских ворот» ощущается, что «Самая обаятельная…» сделана уровнем проще. Кажется, в ней «зашито» только то, что авторы хотели сказать напрямую. И не более того. Зашифрованные послания – а кому они нужны?
Например, достаточно подробно прописаны костюмы, речь, мелкие атрибуты всех персонажей – потому что это важно для сюжета. Но – как ни старайся, не выйдет ни по каким косвенным признакам вычислить, что же за НИИ (или КБ? или вовсе НПО?) становится главной сценой для любовного сюжета. Это просто «не проработано», потому что это неважно. Впрочем, деталей все равно достаточно, чтобы понаблюдать и сделать некоторые выводы.
«На работе как-то фундаментальнее, свой микроклимат в группе», – говорит Наде Сусанна, уговаривая искать жениха именно в отделе. И насчет микроклимата (съехидничаем: уж ей ли, с завода бытовых кондиционеров, микроклимата не знать?) она права во всех смыслах. Контора для героев фильма – прямо-таки дом родной: и занавески в отделе висят домашние, и стулья стоят такие же, как в квартирах, и вид из окна какой угодно, но не индустриальный.
Институт ЦНИИТОЧМАШ, в котором по сюжету работают почти все герои фильма, – не чета статистическому управлению из «Служебного романа». Тут нет ни «компьютеров из Швейцарии» (хотя прошло-то почти 10 лет – дело к середине восьмидесятых!), а мебель не модная, можно даже сказать, второразрядная. Зато на стенах – для уюта – календари и постеры с выставок. У Люси (героини Ларисы Удовиченко) – календарь «Советский цирк» за 1981 год, у Дятлова (Леонид Куравлев) – что-то отраслевое вроде оптоволоконных кабелей, а между Пряхиным (Михаил Кокшенов) и Надей – большой постер документального фильма «Уренгой – Карпаты: летопись стройки века» (про газопровод Уренгой – Помары – Ужгород) .
Итак: люди обживают вверенную комнатку как могут. Общага или казарма – только не для рабочих, а для инженеров. При этом никакого «советского энтузиазма»: одна «усталая обреченность», говоря словами Сусанны. Отблески именно советского – разве что в настенном креативе около выключателя:
Идешь домой?
А ну, постой!
Закрыл ли воду за собой? Проверил окна, двери, свет? Теперь иди! Большой привет!
Впрочем, и это вполне «казарменный» жанр – в военных частях такое было и есть в изобилии. Но ведь это казарма в некотором роде и есть: приступают к работе по звонку, начальник «всевидящим оком» смотрит из своей «витрины», оснащенной звукоизолирующими панелями…
Оснащение НИИ – тоже достаточно старомодное для середины 80-х. Болгарская пишущая машинка «Марица 41Д». Советские (были еще немецкие, но тут их нет: дорогие!) точилки для карандашей типа «мясорубка». Что красиво – это светильники, мода семидесятых (как раз как в «Служебном романе). И, конечно, дорогие немецкие кульманы – рабочий инструмент. Впрочем, немецких готовален «Рихтер», которые были у действительно «крутых» проектировщиков того времени, в кадре не заметно: пользовались советскими, какие были.
Помимо этого мы знаем, что в этом самом ЦНИИ есть отдел стандартизации (а как ему не быть – это неотъемлемая часть процесса и в наши дни, если хоть что-то разрабатывать). По принадлежности к машиностроительной отрасли у института есть некий «соцпакет» – например, хотя бы автомат с бесплатной газировкой в холле (помните, «вода только для членов» в конце фильма?). При этом и места общего пользования сотрудники по мере сил «обживают»: в лестничном холле оборудовали книгообменную полку и тот самый пингпонг (о котором скажем подробно чуть позже) .
Отделаны холлы, как и всегда в конторских зданиях 70–80-х годов постройки, ракушечником – розовато-серым, шершавым. Это примета времени, конечно: в «Чародеях» бесконечные коридоры и холлы НУИНУ тоже отделаны этим камнем.
Но при этом Надина контора – похоже, секретная, «с допусками». Возможно, именно поэтому в троллейбусе Надя не хочет рассказывать Сусанне, где именно работает, косясь на соседа по креслу (кстати, это Эйрамджан собственной персоной). Остается посмотреть на чертежи – но увы, они не показаны настолько подробно, чтобы по ним неспециалист мог что-то определить. Условность…
В фильме, кстати, есть еще одна яркая условность, имеющая отношение к рабочему месту. В этом крохотном «опенспейсе», по идее, должно быть слышно все, что говорят соседи по комнате. А между тем персонажи обсуждают друг друга в полный голос так, как будто обсуждаемые этого не слышат.
Для контраста в «Самой обаятельной…» есть и хайтековское рабочее место. Это, конечно, там, где трудится Сусанна, на заводе бытовых кондиционеров (кстати, такой реально существовал, только не в Москве, а в Баку – откуда родом Анатолий Эйрамджан). Вот там – сплошные компьютеры, а точнее, терминалы, то есть устройства ввода-вывода. И советские, и венгерские марки «Видеотон», как опять же в «Служебном романе».
Встречаем по одежке
Все герои фильма одеты так, чтобы зритель не нуждался в пояснениях, кто они такие и чего от них ожидать. Для современников и вовсе было понятно абсолютно все. Вот Леха
Пряхин: рубашка в горошек, твидовый пиджак, все немножко мятое. На кульмане – турнирная таблица футбольного чемпионата. Чего же боле?
Вот Люся: большие серьги, мохеровый трикотажный свитер, крупные бусы. На столике – журнал Burda Moden, которым она сама гордится: «Журнал «Бурда» читаем ежемесячно». Кстати, вот же насколько поменялись времена: в восьмидесятых в качестве дорогого женского глянца у нас был в ходу немецкий журнал для домохозяек-рукодельниц. А потому что ближе к жизни и практичнее: что бы Люся делала с «Вогом» или «Космополитеном»? Настоящие глянцевые журналы уместны разве что у спекулянта, о котором опять-таки позже.
Вот Клавдия Матвеевна (Людмила Иванова) – крепкая советская женщина в английском костюме (не по пошиву, а по покрою) родом из пятидесятых. Тоже все понятно: Иванова вообще в качестве «типичного представителя советских динозавров» эквивалентна Николаю Парфенову, только женщина.
Кто у нас еще? Миша Дятлов: одет вроде бы хорошо, но «без огонька». Хороший (но немножко будто бы потертый уже) пиджак, рубашка… Это
гораздо более «цивильный» вид, чем у Пряхина. Но – скучновато (особенно если взглянуть на дырку в передних зубах). С Петром Васильевичем, начальником, тем более все ясно: неплохой официальный костюм «по должности», а больше ничего. Правильно Надя сказала, хотя и по другому поводу: «Скучновато вообще-то».
Кое-что интересное предлагает Володя Смирнов (Александр Абдулов): его костюмы явно срисованы с действительно западных клипов и постеров. Как и прическа под «битлов». Правда, совсем уж модную музыку он не слушает: на кульмане у него постер группы Quinteto Tiempo из Аргентины – это аргентинский фолк, экзотика. Но цель выпендриться – достигнута.
Володя – единственный здесь мужчина-модник, да еще и с крутым гаджетом – кассетным плеером UNISEF Z-1 от японской Mitsumi. Это один из первых плееров, появившихся у нас в комиссионках, модель 1982 года – в общем, вещь свежая и не примелькавшаяся. По контрасту с нарукавниками Дятлова и футбольной таблицей Пряхина, согласимся, это серьезная заявка на первенство.
И вот – Надя. Изначально – в немарких и линючих свитерках, очень скучно одетая и причесанная. Когда к этому добавляется боевой фингал, она встречает Сусанну. Точнее, в первую очередь – ее ультрамодную в начале 80-х широкополую шляпу.
(Лирическое отступление: вот почти такую же автор этих строк уже в начале 90-х носил на маскарадах в качестве «мушкетерской» – при этом ей пришлось подрезать поля и пришить кусок бахромы в качестве пера…)
Итак, Сусанна, «женщина с шармом», показывает Наде, как надо себя держать и одеваться. Что же она сама собой представляет? Ультракороткая стрижка с подбритыми висками, крупные серьги, головные уборы и волосы как предмет творчества и стиля. Маникюр в тон. Сигарета «для коммуникабельности». Театрального типа сумочка-клатч. Характерное для восьмидесятых сочетание широких плеч («я сама») и рюшечек («я девочка») .
Это работает? Работает, как минимум с торговыми работниками в кафе («Молодые люди, не поможете мне прикурить?»). И Надя явно завидует и учится у Люси.
Но по ходу действия, набив некоторое количество шишек, Надя находит собственный стиль. Итак, это японский зонтик (кстати, вот они не были дефицитом, их продавали в СССР вполне массово), идущая ей шубка из «чебурашки», стильный, но уместный трикотаж и джинсы. И это идет ей куда больше, чем подобранное Сусанной для неудавшегося в итоге концерта претенциозное платье.
Демо-версию «дорогого мужчины» для видимости Наде предлагает Сусанна – и ее муж Анатолий действительно перебивает своим образом всех коллег-конкурентов. Герой Александра Ширвиндта одет неброско, но дорого: канадский тонкий пуховик сразу видно «по коттону и по лейблам». А уж «Жигули» последней тогда модели 2107 (с блатным номером Е 7111 МК, три единицы) – запредельный для бедноватых сотрудников НИИ престиж: даже начальник раскрыл рот. Золотой «Лонжин» на левой руке только подкрепляет заявку.
Но в конце картины Надя всетаки выбирает Гену: он, кстати, одет вовсе не плохо, просто немодно. Ему на моду плевать, поскольку любимая кепка и китайский болоньевый плащ из 70-х удобны и к лицу. У него то ли блонд, то ли ранняя седина (так или иначе – он ведь «стародум», как и Надя). Комсомолец-бессребреник, устаревший типаж – но совпавший с натурой героини.
К вопросу о том, что «Самая обаятельная…» – это первый постсоветский фильм: вот же оно, первое в кино явление того самого красного пиджака! На «торговом работнике» с тонкими трепетными пальцами в кафе! Правда, там у него – по моде тогдашних «деловых людей» – костюм-тройка. Как и у спекулянта (Игорь Ясулович), только у того тройка по-английски коричневая.
К «одежке» добавим еще одно смыслоразличительное – спорт. Надя и Гена играют в пинг-понг, и это не случайно. Это весьма советский вид спорта, пропагандироваться в СССР он начал с 1927 года. А в 1951-м вышел приказ Минспорта о массовом развитии настольного тенниса. В 1959 году начались спартакиады школьников – в общем, было где Гене и Наде потренироваться. Забавно только, что продвинутая публика (как Сусанна или Володя) называет эту игру пинг-понгом (так моднее), а Пряхин – настольным теннисом (русифицированное название времен борьбы с космополитизмом) .
Город живет
По Пряхину сразу заметно (и должно быть заметно по сценарию) – парень из деревни. Вот и корзина яблок у него есть: на дворе осень. При этом лирики а-ля «Покровские ворота» или тот же «Служебный роман» по поводу московской осени тут нет – зачем, если по сюжету не нужно?
Зато есть дворики центра (Павелецкая, Петровка, Кузнецкий Мост?). Есть троллейбусы «ЗиУ-5» – тоже ведь теперь предмет ностальгии. Есть удобнейшие позднесоветские павильоны автобусных остановок из коробчатого стекла – их пришлось убрать после того, как в начале 90-х хулиганы побили все стекла. Есть кавказские мужчины, которые одни, кажется, сохраняли тогда культуру простого «взял и спросил, сколько времени» знакомства на улице.
Есть типичное модное кафе того времени – его «роль» сыграла знаменитая «Синяя птица». Кстати, присмотритесь к саксофонисту: это собственной персоной Владимир Маркин («Сиреневый туман»). А играют музыканты для медленного танца мелодию Fascination – привет голливудскому фильму с Одри Хепберн «Любовь после полудня».
Дольче вита модного кафе сталкивается с остаточным советским: вот есть добровольные народные дружины (кстати, за патрулирование давали отгулы), но кроме обязательных и честных Нади и Клавдии Матвеевны никто не горит желанием в них участвовать.
Три дома, три жизни
В фильме мы видим три квартиры, которые вполне по-социологически дают репрезентативную выборку позднесоветского мира – самого, наверное, позднего уже образца, за пять минут до развала. Первая квартира – это, конечно, Сусанны и Аркадия, начиная с кухни. Майолика на стене. Плитка под Голландию в качестве кухонного фартука. Очень добротная (спецзаказ, ГДР?) кухонная мебель. Городецкая роспись на разделочных досках.
При этом – недорогие «веселенькие» обои. Но зато ткань штор повторяет их рисунок: попробуй такое «организуй», это уже дорого и сложно. Двухкамерный холодильник «Минск» – советский топ! А телевизор на кухне? Он же японский, не «Шилялис» и не «Юность». А журнал на столике – «Гутен Таг» из ФРГ, почти что зарубежный глянец. В общем, «люди умеют жить».
Да, но не оформлять помещения. Сусанна, сразу видно, хороший «доставатор» (благо и с фарцовщиками дружит, и ведет частную практику как психолог-коуч, по-современному говоря). Но декораторского таланта ей не хватает, приходится признать. Все очень шаблонно: телефон «под старину» срисован, скажем, у того же спекулянта, в чьем англоманском интерьере он смотрится логично. А в спальне у Аркадия и Сусанны наверняка мебель «под Луи» – была и такая мода в то время. На этом фоне репродукция абстракциониста Джона Марина (1870–1953) «Район Бруклинского моста, фэнтези» (1932) смотрится случайным явлением: ну, скажем, подарили Аркадию зарубежные коллеги.
Вторая квартира – это уже упомянутый цельный англоманский интерьер спекулянта в доме на Патриарших. Тут тоже телевизор Sony Trinitron с видеомагнитофоном, в который заправлена Аманда Лир. Но поверх этой основы – слой всяких «фарцовочных, фирмовых» вещей. Две категории: антиквариат (включая иконы) и всякая техника, в том числе какие-то демо-вывески с выставочного стенда фирмы JVC. И – в данном случае это необходимость – жалюзи, чтобы плотно закрыть окна от любопытных взглядов.
А третья – квартира, где живут Надя и ее мама. Вот тут – типовой бедноватый советский интерьер с телевизором «Рекорд» и монофоническим магнитофоном «ВЭФ». Зачем у них на стене картина в стиле Шагала – загадка оформителей. Но пусть будет. Важно то, что ни один из интерьеров не вызывает безоговорочной симпатии.
Мужчины и женщины
В этом довольно-таки беспросветном (не сравнить даже с «Иронией судьбы…», скажем) предметном окружении Надя должна построить себя и свою жизнь заново (поскольку, как она выяснила, побившись об реальность, она в этом смысле еще «даже не начинала»). И важнее тут построить именно себя – мужчина «подтянется».
И здесь перед ней, с одной стороны, консервативная дорога Клавдии Матвеевны (при этом – не советская, просто «традиционалистская», как заведено), которая сватает ей простого хорошего парня Леху Пряхина. А с другой – Сусанна с ее девизом «Нужно, чтобы был вечный бой, чтобы всю жизнь горело синим пламенем».
Но первая дорога – это «как у мамы», «как было», то есть скучно. Только еще и с не слишком нужным мужчиной под боком. А со второй все становится ясно, когда «безобидным хобби» настоящего мужчины Аркадия оказываются молоденькие флейты-пикколо. Тут-то сразу и приходит понимание, что пирог «Ноктюрн» – тот же «Чайный», вид сбоку.
И единственным интересным вариантом в итоге оказывается Гена. Не потому, что он самый стильный, или, наоборот, самый «советский», или в каком-то другом смысле альфа-самец. Кажется, у них все ладится просто потому, что они одинаково шутят и дорожат друг другом. На этом фильм заканчивается – и с ним, похоже, советское кино в целом: никто из героев не хочет улучшать мир вокруг себя. Построить бы собственную судьбу и собственное счастье.