«Никакой ностальгии, только ужас»
Автор книги «Слово пацана» Роберт Гараев – о юности, скандальном сериале и уличной преступности
Историк и журналист Роберт Гараев в 2020 году выпустил книгу «Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х годов», которая легла в основу нового сериала, который сейчас обсуждают во многих странах, в том числе – в Эстонии. Мы поговорили с Гараевым о том, как его собственная жизнь отличается от того, что показано в «Слово пацана. Кровь на асфальте», и действительно ли в нем есть романтизация зла. – «Слово пацана» – это социологическое исследование, которое состоит из серии экспертных оценок и углубленных интервью с участниками группировок 80–90-х годов. Как получилось, что книга стала основой для художественного фильма?
– Это не социология, а скорее журналистика. В книге рассказывается об устройстве казанских группировок, как они появлялись, как со временем трансформировались. Изначально была идея написать нечто похожее на документальный роман «Прошу, убей меня». Это культовый текст про панк-рок ранних 70-х, составленный из прямой речи Игги Попа, Дэвида Боуи и других звезд. Рассказы гдето пересекаются, где-то противоречат друг другу, а вместе сплетаются в некий образ времени и рок-н-ролла.
Но редактор убедил меня, что, помимо прямой речи героев, должны быть экспертные комментарии.
После выхода книги я много разговаривал с журналистами, меня приглашали в подкасты. Будущие создатели фильма заинтересовались темой и связались со мной.
Дальше я выступал в роли консультанта, рассказывал, как одевались, как разговаривали пацаны, какая у них была система понятий. Если память меня подводила, я обращался к героям своей книги.
А дальше надо было увидеть, как сюжет будет сочетаться с этой исторической реальностью, и это уже дело авторов. Сценарий фильма – самостоятельное произведение, выдуманная история, к которой я не имею отношения.
– Тем не менее, вы – прототип главного героя по кличке «Пальто». Каким образом вы попали в группировку «Низы» и можно ли было этого избежать?
– Моя история, действительно, описана в фильме, и она в те времена была типична для мальчишек в Казани. Я попал в группировку по залету – у меня вымогали деньги, и я искал защиту.
Но брали в группировку далеко не каждого. Какого-нибудь слабенького ботана, который может убежать или настучать в милицию, не взяли бы точно.
Группировка – это своего рода аристократия, там было нужно соответствовать требованиям, доказать, что ты можешь стать гражданином пацанского государства.
А чушпаны, с точки зрения пацанов, были ближе всего к той категории, которых после революции называли лишенцами. Их можно было ставить на счетчик, отнимать деньги и одежду, всячески третировать.
– Как вы доказали, что вы «гражданин»? В фильме это показано довольно жестко – задавали вопросы, били. А что в реальности?
– Примерно так и происходило мое «пришивание», только без спарринга. На нашей улице это было не принято. Меня привели двое пацанов из параллельного класса, они за меня поручились, и этого было достаточно. Ответы на вопросы мы разучили заранее.
Мне вообще повезло. Бывает, приходишь в новый класс – и сразу контрольная по математике, атмосфера не та. А тут был приятный вечер, все пекли картошку на костре.
Но я все равно волновался. Понимал, что самозванец, отличник, учусь в художке и совсем не силач. Думаю, меня взяли для количества. Когда все побегут толпой, нужно, чтобы силы у улиц были равными, а для этого в возрасте (члены группировки определенного возраста, например, от 10до 14 лет. – Прим. ред.) должно быть не менее 30 человек.
«Тебя бьют, а ты не можешь убрать лицо»
– Можно выскочить по доброй воле – или этому сообществу вы обязаны по жизни?
– Выйти гораздо труднее, чем войти. Самый безболезненный способ – если ваша семья переехала в другой город или просто в другой район. У группировки не такие длинные руки, как у мафии.
Кто-то возвращался после армии и считался стариком. Он женился, шел работать на завод и просто по возрасту выпадал из этой битвы за асфальт. Такому человеку могли предложить вернуться, но, даже если он отказывался, его все равно уважали как взрослого, который много сделал для своей улицы.
Я отшился через пару лет достаточно легко, меня просто избили. Не подвергали никаким дополнительным унизительным процедурам. На какихто улицах людей ставили на счетчик, они должны были платить за выход.
– Сколько времени вы состояли в группировке?
– Всего-то ничего, полтора-два года, хотя это очень пригодилось мне при написании книги. Все-таки я регулярно бывал на сборах. Уже году в 1990-м или 1991-м я отшился и переехал в другой район. Мой папа был кооперативщиком, у него имелся видеомагнитофон. Мы слушали пластинки, смотрели фильмы. Я создал музыкальную группу, и моя жизнь вошла в совершенно другое русло.
– В какие моменты за эти полтора-два года вам было страшнее всего?
– Когда тебя бьют, а ты реально не можешь убрать лицо. Стоишь, а тебя со всей дури лупят здоровенные лбы. Такое происходило обычно пару раз в месяц в наказание за самые разные провинности. Либо с сигаретой поймают, либо не поздороваешься со старшим, либо на сборы опоздаешь. Дисциплина была железная, как в армии.
– Меня поразил в вашей книге рассказ про «скорлупу», самых маленьких членов группировки. Эти злые волчата просят назначить сбор на 17.00, потому что в 18.00 по телеку начинаются мультики. Как это уживается в одном человеке?
– Ну, в советское время было так мало мультиков и вообще развлечений. Честно говоря, я не вижу противоречия. Кому мультики мешают драться? Для кого-то и классическая музыка тоже – источник внутреннего насилия.
Ты любишь какое-то произведение искусства, разбираешься в живописи, музыке и литературе, но делает ли это тебя лучше? Нет, необязательно.
Дети, подростки вообще жестоки, особенно когда собираются в толпу. Вспомните фильм «Чучело». Кстати, события, описываемые в «Слове пацана» и в фильме «Чучело», происходят в близкое время.
Группировка
– это своего рода аристократия, там было нужно соответствовать требованиям, доказать, что ты можешь стать гражданином пацанского государства.
– А девочки были в бандах?
– Считалось, что если на территории мужской группировки находится женская, то, значит, участники мужской группировки недоглядели. Когда мужчины ловили за этим делом своих девушек, сестер или одноклассниц, они их жестко разгоняли. Девочки решали свои вопросы, скрывая это от своих братьев, мужей, парней, поэтому женские группировки – полулегендарное явление. Кто-то по-прежнему уверен, что «бабских контор», как их называли, вообще не было. На самом деле они существовали, но в режиме абсолютной закрытости.
«Меня и самого триггерит от этого сериала»
– Многие осуждают сериал «Слово пацана» за романтизацию зла.
– Не вижу никакой романтизации. Просто в кино даже отрицательные герои должны быть в чем-то обаятельными, живыми, со своими человеческими проблемами, иначе зритель не будет им сопереживать.
Кстати, именно из-за того, что так достоверно показаны и человеческие характеры, и мир с четко сложившейся системой понятий, сериал породил огромное количе
ство обсуждений, мемов и фанфиков. Люди продолжают линии главных героев, им интересно дальше думать про них.
«Слово пацана» завирусилось, овладело умами и, видимо, попало в какой-то нерв времени.
Возможно, для старших здесь есть элемент ностальгии. А для младших – это своего рода Хогвартс, школа жизни, где есть маглы, есть маги, которая живет по своим внутренним законам, представляет собой закрытый, тайный мир.
– Хогвартс – очень привлекательный, а вы утверждаете, что нет никакой романтизации.
– А что, есть герой, на месте которого вам бы хотелось оказаться? После какого из его поступков вам захотелось бы пойти в группировку?
– Как ваши собственные дети воспринимают это кино?
– Дочка – исключительно как художественное произведение. Сын помладше, ему еще рановато, но две серии он посмотрел, и ему понравилось. Он гордится, наверное, немного – он же помнит, как я книгу писал. Но целиком фильм я бы все-таки показывать ему пока не стал.
– Многие говорят, что не будут в принципе смотреть этот сериал, потому что им неприятна тема, неприятен материал. Что бы вы им сказали?
– Окей, сказал бы, не смотрите (смеется). Меня и самого триггерит. Многие герои моей книги говорят, что им тяжело психологически и даже физически, они как будто на машине времени прокатились. После пятой серии отходили два дня.
Но это же здорово, что произведение искусства вызывает такие чувства. По-моему, это кино балабановского уровня.
«Если ты не пришит, то ты человек второго сорта»
– Казанские группировки до сих пор существуют?
– Они сильно видоизменились, приспособились к сегодняшнему дню, притихли, не кричат. В 80-е пацан по улице не мог пройти, к нему обязательно подойдут, спросят, кто он, откуда. И он должен представиться, сказать, с какой он улицы. А теперь старшие просят вообще не светиться, потому что все задействованы в каких-то полулегальных серых схемах.
Потом ведь обычно как? Особенно злая дворовая шпана, хоть в той же Москве, кучкуется где-то на окраине города. И лишь Казань, включая центральные, более благополучные районы, была поделена между группировками. Конечно, такой феномен не может раствориться безвозвратно.
Невозможно себе представить, чтобы сегодня в благополучном городе Казани участие в группировке стало для молодого человека социальным лифтом. Но в головах у старшего поколения эти представления, этот своеобразный пацанский кодекс чести – все это глубоко засело.
– Казалось бы, участие в уличных группировках – это признак социального неблагополучия. Однако Марат и Вова – дети из богатой семьи с хрусталем, «Волгой» и пианино «Бехштейн». Как так?
– В Казани группировки были повсеместно, в них состояли даже мажористые дети больших начальников. Если ты не пришит, то ты человек второго сорта, кем бы ни были твои родители.
«Покажите, где тут у вас подростки друг друга убивают»
– Почему именно в Казани?
– Москва и Ленинград при советской власти были главными парадными городами, там этого не могло быть с такой силой, а Казань упустили. Возможно, была неправильная молодежная политика. Не было никакой специальной инфраструктуры. Считанные кинотеатры и спортивные секции, за которыми не было никаих, кого контроля. У отцов не вызывало настороженности, что мальчики собираются во дворе. В какой момент надо начинать бить тревогу?
Да и на самом деле, все это существовало не только в Казани. В Набережных Челнах, Нижнекамске, Елабуге, Бугульме, а дальше все Поволжье – Йошкар-Ола, Ижевск, Чебоксары – там развитие городских криминальных группировок шло по аналогичному принципу. Причины – хрущевская амнистия, стремительная урбанизация, когда сельское население перетекало в город, шло интенсивное строительство новых районов. В Казани было много трущоб, из какой-нибудь криминальной Суконки в пятидесятые народ переезжал в район Теплоконтроль. Суконка же прославилась тем, что в конце 50-х там состоялась всесоюзная воровская сходка, а в XIX веке там татары с русскими дрались стенка на стенку.
И, конечно, еще одна причина – полное общественное замалчивание проблемы.
Организованной преступности в СССР якобы не было, а при этом в народе ходили зловещие легенды про банду «Тяп-ляп». Это была одна из первых, самых мощных казанских группировок, члены которой открыто ездили по городу с обрезами и стреляли в милицию. 31 августа 1978 года они устроили пробег с огнестрелом по территории своих врагов в Ново-Татарской слободе и случайным выстрелом убили 74-летнего пенсионера. После этого 30 человек из «тяпляповцев» задержали, а двосовсем молодых, расстреляли. Все это поражало воображение. Первыми об этом рассказали по «Голосу Америки», и потом уже здесь, у нас, разразился скандал: «Что такое? Как проглядели?»
Вскоре о «казанском феномене» стали писать все кому не лень – от газеты «Вечерняя Казань» до «НьюЙорк Таймс». Вышло множество статей, тема стала широко обсуждаться, началась общественная дискуссия, но было поздно.
Группировки – тогда их называли «моталки», чуть позже – «конторы» и «улицы» – делили асфальт до конца 80-х. Это даже стало местной достопримечательностью. Пресссекретарь МВД ТАССР Анвар Маликов рассказывал, как приезжали журналисты из Москвы с запросом: «Покажите, где это у вас тут подростки друг друга убивают?»
А в 1991–1992 годах это перетекло в бригады и в экономический криминал.
– В фильме как раз показана эта смена поколений.
– Бывший уголовник Кащей – представитель традиционного криминала, где-то упомянуто вскользь, что он отсидел в Казахстане. Он – часть старого мира, человек, вернувшийся из мест заключения. В книге есть главы про таких вот представителей традиционного блатного мира с их уже несколько экзотичным жаргоном, выражениями типа «черный» или «красный» ход. Красными называли тех, кто сотрудничал с лагерной администрацией, а черными – тех, кто не работал, кто был против «системы».
Кащей – уходящая натура, а его антагонист, Вова Адидас, он как раз человек новой эпохи. Он приходит с идеей, что нужно не асфальт делить, а заниматься бизнесом.
– Каким образом на группировках отразился переход от социализма к свободному рынку? Кем группировщики стали в новой жизни?
– В конце 80-х и начале 90-х зазвучали первые громкие истории, связанные с рэкетом. Как ни странно, пока шли символические битвы за асфальт, насилие вообще никак не регулировалось, все были, так или иначе включены в этот круг, каждый был либо участником, либо жертвой.
А в 90-е войны переместились внутрь группировок, свои дрались со своими за куски экономического пирога. И тут уже люди не с арматурой бегали, а с огнестрелом. Кстати, киллеров группировщики считали беспредельщиками. Если ты убиваешь просто потому, что тебе за это платят, то ты мясник.
Из тех, кто остался в группировках, кто-то стал сидельцем, кто-то спился, а сейчас в основном работают таксистами и строителями. Кто-то пошел в милицию, а единицы стали успешными предпринимателями, чиновниками. Я бы не сказал, что в группировках были люди, заранее предрасположенные к каким-то профессиям. Все как везде, процент талантливых людей здесь такой же, как в целом в обществе.
«Для меня это был целиком травматичный опыт»
– Вы пишете, что милиция не только не боролась с явлением, но наоборот, поощряла его. Почему?
– Точно не поощряла. Упадок в том числе и силовых институтов при поздней советской власти привел к тому, что государство утратило монополию на насилие и делегировало ее группировкам. При Андропове начались глухие молодежные протесты и поговаривали, что в КГБ даже был сформирован специальный отдел, занимавшийся всеми этими рокерами, хиппи, металлистами, брейкерами, которых официальная власть считала чужеродным элементом.
Зато ребята, которые ходят в телогрейках и ботиночках-прощайках, считались социально близкими.
Так почему бы не попробовать силами своей, пролетарской молодежи побороться с чужими? Говорят, что в 90-е у группировок были свои кураторы из силовых структур. Понятно, что в какой-то момент это все вышло из-под контроля.
– «Казанский феномен» может возродиться?
– Я тоже многим людям задавал этот вопрос, и тут они делятся на два лагеря. Одни считают, что с падением уровня жизни такое может начаться вновь, а другие – что это явление 80–90-х, которое уходит в прошлое и больше никогда не повторится.
– Группировка – целиком негативный опыт, или был навык, который пригодился?
– Для меня это был опыт целиком травматичный. Но герои книги говорили, что научились отвечать за свои слова. Коммуникативные навыки – это в криминальном мире один из главных скиллов, так сказать. Ты должен не только драться, но и уметь «добазариться». Горы сворачивались именно дипломатией. Сегодняшняя молодежь с крашеными волосами, тоннелями в ушах и узких джинсах так не умеет, по мнению ветеранов асфальтных войн. Честно говоря, многие из моих респондентов консервативны и недолюбливают нынешних молодых. Еще им кажется важным этот культ спортивности. В группировках было запрещено пить и курить, хотя многие этот запрет нарушали.
Из тех, кто остался в группировках, кто-то стал сидельцем, ктото спился, а сейчас в основном работают таксистами и строителями.
– Ну а сами-то вы сегодня как осмысляете былой опыт? У ваших героев отчасти есть ностальгия, а у вас?
– У меня никакой ностальгии. Только ужас.