Историк: Культура памяти в Беларуси вполне пристойная

Александр Лукашенко берет на вооружение политику исторической памяти, действуя так же, как лидеры соседних стран, заявил в интервью DW доктор исторических наук Алексей Миллер.

Александр Лукашенко, выступая на митингереквиеме "Лампада памяти", посвященном 78-й годовщине Хатынской трагедии, обратился к тем, "кто убежден, что фашизм нес на нашу землю цивилизацию, кто героизирует убийц, кто поклоняется БЧБ-флагам, под которыми проводился геноцид белорусского народа". Он пообещал, что "мы докажем и покажем всему миру, что такое геноцид и что те, кто сегодня нас пытаются поучать, как жить, как минимум не имеют на это права". Таких высказываний прежде Лукашенко не делал, как не проводилось в Хатыни столь масштабных мероприятий и в юбилейный годы. Одновременно Генпрокуратура РБ возбудила уголовное дело о геноциде со стороны нацистов на территории Беларуси.

О том, как белорусские власти используют политику исторической памяти в своих целях и чем она отличается от политики соседних стран, DW говорила с доктором исторических наук, профессором Европейского университета в СанктПетербурге Алексеем Миллером, давно занимающимся этой проблематикой.

DW: Как белорусские власти относились и относятся к политике исторической памяти в период правления Александра Лукашенко? Каковы ее характерные черты? Алексей Миллер:

Во-первых, они занимались этим и небезуспешно. Они весьма основательно отрабатывали тему Великой Отечественной войны и довольно аккуратно, но все-таки отчетливо проводили национализацию и, если угодно, белорусизацию истории, в том числе и войны. При этом не акцентировали какие-то антироссийские или антирусские моменты.

Александр Лукашенко играл на этом поле в последнее время очень активно. Я бы сказал, совершая иногда "смелые шаги". Достаточно вспомнить 9 мая 2020 года, когда он в фуражке с потрясающей кокардой принимал в Минске парад. Это был такой большой советский стиль, и это все происходило в тот момент, когда Владимир Путин в Москве отменил парад из-за пандемии, хотя в России как раз тогда звучало много голосов, что отменять не надо, что это малодушие. И получилось, что Лукашенко - наследник большого советского стиля.

Ситуация изменилась после выборов, когда он немножко заигрался и вместо того, чтобы написать себе 60% голосов (что все бы спокойно проглотили), поставил еще на 20 процентных пунктов больше, отчего у него начались неприятности.

- В чем изменения? проявились эти

- В контексте массовых акций протеста стало совершенно понятным, что оппозицию - врагов Лукашенко - поддерживает Европа. До этого в течение нескольких лет он старался с Евросоюзом наладить отношения - если не со всеми странами, то по крайней мере с некоторыми. На поле исторической памяти играют все стороны. Если мы вспомним, как происходило перезахоронение останков Кастуся Калиновского с участием литовских и польских политиков и белорусских оппозиционеров, то увидим, что не один Лукашенко этим занимается.

Но после выборов тут обозначились новые линии противостояния - более четкие и жесткие. Тема отношений Беларуси с Польшей и Литвой всегда была напряженной, но теперь добавилась Европа вообще и Германия в частности. Потому что в очередной раз надежды на то, что Берлин выступит неким умиротворителем Восточной Европы, тех стран Евросоюза, которые называют себя Центральной Европой и играют в Восточной Европе от имени ЕС, оказались тщетными.

В рамках этого противостояния происходят интересные вещи. Скажем, бело-красно-белый флаг как исторический национальный символ в последнее время приобрел однозначно оппозиционное звучание, более острое, чем прежде. Теперь власти в Минске акцентируют внимание на том факте, что это был флаг тех сил, которые сотрудничали с нацистской Германией в период Второй мировой войны. Понятно, что мы не ищем последовательности в этих играх. Но так или иначе символ, который власти лениво маргинализировали или допускали использовать, неожиданно становится основанием для жестких гонений.

В этой связи речь Лукашенко в очередную годовщину Хатыньской трагедии была насыщена важными вещами. Хатынь стала символом довольно распространенной практики оккупационных войск сжигания населенных пунктов, зачастую вместе с жителями. В Беларуси, по подсчетам, которые использовал Лукашенко в своей речи, таких сожженных деревень было более девяти тысяч. Из них пять тысяч - с жителями.

В советское время эта история рассказывалась с некоторыми купюрами, считалось, что Хатынь жгли немцы. Тот факт, что Хатынь жгли в том числе украинские полицейские части, вполне возможно, что под прямым командованием нынешнего героя Украины Романа Шухевича, замалчивался. Просто потому, что в советском нарративе все братские народы СССР вместе сражались против фашизма. О том, что на территории Беларуси действовали и латышские полицейские батальоны, которые сожгли в Слониме и еврейскую часть моей семьи, тоже мало говорили, хотя это известный факт.

- В трактовке тех событий в последнее время идут явные изменения, и они касаются не только Беларуси. Я имею в виду новые акценты, связанные с преступлениями периода войны.

- Да, но сначала надо сказать, что тема зверств нацистов в Восточной Европе со временем перестала акцентироваться в СССР по двум причинам. Во-первых, потому что существовала ГДР, и было бы довольно нелогично травить восточных немцев. Те считали, что все нацисты - в Западной Германии, плюс нацисты по классовому признаку все были буржуи, что, конечно, неправда.

Потом, когда отношения СССР, а затем России с ФРГ стали налаживаться, мы стали видеть в Германии нашего основного партнера в Европе. И так возникла такая политика памяти, которая без особых драматических жестов, как в случае писем епископов Польши и Германии, привела к тому, что русские немцам все это не то что простили, но немножко подзабыли. Я думаю, что и белорусы тоже.

Ситуация сильно изменилась за последние годы, когда с обеих сторон стала нарастать враждебность. Немцы придумали такое омерзительно слово "путинферштеер", которое клеймит презрением даже саму попытку понять - не встать на сторону Путина, но даже понять, что он пытается сказать. В этой ситуации со всех сторон с политикой памяти происходили не очень хорошие вещи.

И один из результатов - то, что тема нацистских преступлений и вообще преступлений всех европейских народов на Востоке Европы - а их много, в блокаде Ленинграда участвовали финны и испанцы, в оккупации Воронежа - венгры, в Одессе румыны участвовали в уничтожении евреев - стала педалироваться. И рассказать Беларуси и миру о том, что белорусские деревни жгли немцы и их добровольные помощники из числа украинцев и латышей, в современной ситуации - это как бы напрашивавшийся шаг со стороны Лукашенко.

- Если историческую память в регионе в той или иной степени используют все, то в чем тут особенность Беларуси по сравнению со странамисоседями?

Беларусь - единственная страна из них, в которой политика памяти не делала из России главного врага. Кроме того, если мы возьмем именно географических соседей, то увидим, что Беларусь - это

единственная страна, в которой не происходит героизации военных преступников.

В Литве, Латвии и Эстонию участников Холокоста (пособников нацистов, участвовавших в уничтожении евреев - Ред.) героизируют не за то, что они участники Холокоста, а за то, что они героически боролись с советской властью. При этом в Латвии и Эстонии это героизация собственно участников вооруженных формирований СС, которых в Литве не было. С определенного момента героизация дивизии "Галичина", из названия которой украинцы уронили две буквы СС, тоже идет весьма активно, причем не только в Западной Украине, где это было уже давно, но и по всей стране.

А в Польше при Ярославе Качиньском началась активная героизация "проклятых солдат", многие из которых тоже являются военными преступниками они совершали преступления против гражданского населения, а потом "героически" гибли в борьбе с советами.

- Выступая в Хатыни, Лукашенко сказал, что "мы никогда не простим жестокость, бесчеловечность и бесчинства врага на нашей земле". Раньше в его речах по поводу войны доминировал дискурс победы, "мы - наследники победителей". Сейчас речь о белорусах как о жертвах нацистов. Что-то изменилось?

- Я с этим не согласен, он говорил не раз и о жертвах. Пару лет назад сказал, что мы героически сражались и что мы понесли колоссальные жертвы. При том отметил, что это была "не наша война", она как бы стала результатом противостояния, условно говоря, Москвы и Берлина. Теперь этот мотив

ушел.

Что касается его слов о том, что "мы никогда не простим", то в принципе это предмет для обсуждения. Собственно, с какой стати мы можем прощать? Прощать могли бы жертвы, но они не могут простить, потому что они сгорели или их закопали во рву. И эти жертвы не уполномочили нас от своего имени прощать тех, кто совершил над ними эти преступления. Другое дело, что внуки тех людей, которые совершили эти преступления, не несут непосредственной вины. Они как-то по-своему разбираются с этой проблемой.

Скажем, в Германии тоже ведь сейчас ведутся споры по поводу тех событий. Была большая дискуссия, как коммеморировать преступления нацистов в Восточной Европе, в этой войне на уничтожение. Памятник погибшим евреям есть, погибшим цыганам есть, жертвам эвтаназии - есть, убитым гомосексуалистам есть. А памятника, скажем, трем с половиной миллионам погибшим военнопленным не было и нет. Памятника погибшим остарбайтерам нет. Памятника жертвам военных преступлений на Востоке нет. Договорились, что будет центр документации. Поляки и их союзники среди немецких политиков настаивали на том, что должна быть отдельная коммеморация их жертв.

В итоге решили сделать центр документации один для всех, и это очень правильно. Но мы же понимаем, что такие игры идут везде. Послы стран Балтии менее открыто, но тоже пытаются как-то вторгаться в академическую повестку и модерировать то, что немецкие исследователи говорят по поводу их истории в тот период.

К сожалению, мы видим, как прошлое становится именно ареной антагонизма, этического противостояния политик памяти, в рамках которых разрушаются и те достижения по какому-то примирению, которые были в предыдущие годы. Разрушается сама способность к диалогу. Этот знаменитый и омерзительный "путинферштеер" - это же инструмент разрушения диалогового пространства.

- Возвращаясь к бело-краснобелой символике. Три года назад отмечалось столетие Белорусской народной республики (БНР), и тогда власти, не принимая участия в юбилейных мероприятиях, спокойно к ним отнеслись. Сейчас подход к символике совсем иной. Надолго?

- Это будет меняться в зависимости от того, как дальше будут развиваться события в стране. Кто-то придет же вместо Лукашенко в, наверное, 2022 году. Что это будет за человек, какие он будет делать уступки тем сегментам оппозиции, которые захотят примирения, потому что есть же непримиримые силы, которые иногда решают свои проблемы.

Будет поиск компромиссов. Может быть, частью этих компромиссов станет более терпимое отношение к этому флагу. Все ведь зависит от того, как вы символ используете. Легитимность бело-краснобелого флага - не как замена нынешнему, а как дополнение, это вполне может быть. Когда Лукашенко или его сторонники говорят о том, что бело-красно-белый флаг это флаг фашистов, мы же понимаем, что при желании можно сказать, что российский триколор - это флаг власовцев. Но это не вся правда.

- Власти Польши предъявили Берлину многомиллиардный счет за преступления нацистов. На днях Следственный комитет РФ объединил несколько уголовных дел в одно большое - дело о геноциде со стороны фашистских захватчиков на территории СССР. Теперь в свете конфронтации Минска с Западом тем же расследованием геноцида займется Генпрокуратура Беларуси.

- Давайте сначала зафиксируем разницу. Одно дело поляки, которые все время выставляют счета сделайте нам еще какуюнибудь уступку или прекратите ваш "Северный поток", потому что это новый пакт Риббентропа - Молотова. То есть это инструмент потребовать чего-то от Германии.

У того, что в России сейчас стали говорить про геноцид, смысл другой. Это ответ на политику, которая пытается уравнять Советский Союз и нацистскую Германию как двух злодеев Второй мировой войны. У меня была такая история: мы говорили об ответственности, и кто-то мне из немцев сказал, что хорошо бы нам вместе покаяться немцам и русским. Я ответил, что давайте, я даже знаю где - в Освенциме, вы там были и мы там были. На этом дискуссия закончилась.

Российская политика сейчас направлена на то, чтобы показать, что все-таки СССР прежде всего жертва и что газовые камеры не Советский Союз построил. И раз уж все свой геноцид нашли и с ним носятся, то пора и русским найти свой. А белорусам и искать не надо. Вот они поставили 9 тысяч досок. Когда вы видите 9 тысяч досок с названиями деревень, которых не стало, что вам еще нужно для того, чтобы сказать, что белорусы были жертвой геноцида? Другое дело, что, как это всегда и бывает, сосредоточившись на этом геноциде, можно забыть о том, что рядом был другой - например, геноцид евреев. Его коммеморация в Беларуси оставляет желать лучшего.

- Какой могла бы быть оптимальная политика исторической памяти для Беларуси, если таковая возможна?

- Это нелегитимный вопрос. Политика исторической памяти для Белоруси - какой? Для какого режима? В какой политической ситуации? Политика исторической памяти - это, прежде всего, политика.

- Хорошо, давайте будет говорить о культуре памяти.

- Я считаю, что культура памяти в Беларуси вполне пристойна на сегодня. Там нет героизации каких-то однозначно не подходящих для этого лиц. Там есть память о трагедиях. Там нет этнической эксклюзивности, каковая есть, например, в украинской политике памяти или в латышской. В этом плане белорусы почти в белом смокинге по сравнению с соседями. Хотя, конечно, инструментализация со стороны Лукашенко очевидна.

Александр Лукашенко на памятных мероприятиях в Хатыни, 21 марта

Алексей Миллер